Бездна

Да и сейчас живы. Просто мы первое поколение, достигшее бессмертия. Ещё то ли не можем поверить, то ли опомниться, то ли ещё что-то новое вклинилось, чего ещё не рассмотрели, но уже ощутили.

Бессмертные, наверное, не что-то застывшее в вечности, а тоже в немалой степени, как теперь начинаем понимать, пластичное.

Пока рассматривал здание, услышал, как далеко-далеко проснулся Южанин, этот любит поспать, единственный, кто ухитряется спать не ради традиции, а в самом деле получает удовольствие. Следом проснулись Казуальник и Гавгамел, Ламмер и Явтух не спят, ещё в те давние времена жаловались, что треть жизни теряется на сон, сейчас вот можно не экономиться, жизнь бесконечная, однако же всё равно глупо, по их мнению, впадать в это ненужное оцепенение, если организм всё равно всё чистит, моет и убирает, тут же заменяя каждую повреждённую молекулу чистенькой и новенькой.

– Гавгамел, – сказал я шёпотом, – если не спишь…

– Не сплю, – ответил он тотчас же в глубине моего мозга, но сразу же голос выкатился на просторы комнаты и зазвучал мощно, как орган в старинном храме. – Че хочешь?

– Явлинский, – ответил я. – Помнишь Бориса?.. Очень уж был хорош…

Он помолчал, то ли вспоминая, то ли пытаясь связаться. Я ждал, Явлинский на связь давно не выходит, что вообще дико, мы все связаны как через облако, так и вообще, каждый другого может чувствовать, хотя все мы эту способность на всякий случай блокируем.

– Не чувствую, – ответил он медленно, – как бы чего с ним не случилось.

Я промолчал, в нашем благополучнейшем мире случиться ничего не может, ИИ блюдет наши интересы и следит за здоровьем, а Гавгамел добавил с некоторым беспокойством:

– Загляну к нему.

– Только молот оставь, – посоветовал я. – Он интеллигент, может не понять твои высокие запросы.

– А ты загляни к Карасю, – посоветовал он. – Все связи оборвал, гад!.. А раньше каким был активным!

– Помню, – ответил я. – Ты давно его видел?

Он покачал головой, чувствую по движению пространства в его комнате.

– С тех пор вообще не зрел. Как умерла его Одарка, он очень даже отдалился. Если у тебя осталась связь…

– Сейчас проверю, – пробормотал я. – Да, как ни странно… Может, потому, что ни разу не пользовался?

Он буркнул:

– Всё может. Не упусти возможность. Он всё-таки умище!.. Единственный из нас доктор наук!.. И автор каких-то работ на заумные темы проблем математический комбинаторики покера.

Я смотрел, как он делает портал, нечто старинное, похожее на вход в адскую печь, пламя не просто пламя, а ещё и злобно гудит и взревывает, как под порывами ветра.

– Давай, – сказал он. – Долго держать не могу, отвык…

Я торопливо шагнул в огонь, огонь настоящий, здорово ожёг лицо и, наверное, спалил брови, что тут же отросли, а я вышел из стены огромного роскошного зала в мир мраморных колонн, статуй атлантов и нимф вдоль стен.

Да, всё в мраморе, потолок в барельефах из летающих упитанных ангелочков с толстыми жопами и крохотными воробьиными крылышками.

Зал в самом деле великоват, когда-то нам остро недоставало жилплощади, потом, когда всё стало можно, многие так и не сумели избавиться от этой зависимости, их квартиры напоминают дворцы Версаля, где легко можно заблудиться.

Этот зал тоже с ангар для самолёта, на той стороне с десяток столов с яствами и пирующих за ними женщин, все что-то вроде гурий или нимф, но есть и дебелые рубенсовки с широкими бёдрами, толстожопые и массивные, эти возлежат на роскошных ложах и лопают виноград, а тонконогие нефертитьки с весёлым щебетом снуют между столами, хохочут и бросаются виноградинками.

В зал вбежал человек в костюме десантника времен Третьей Мировой, в руках короткоствольный крупнокалиберный пулемёт, присел на корточки и с наслаждением нажал на спусковую скобу.

Его затрясло так, что едва удержался на ногах, я с отвращением смотрел, как он палит из автомата по этим нежным и сочным созданиям, широко шагнул в его сторону.

– Как ты можешь?

Карась оглянулся, охнул:

– Сиявуш?.. А ты откуда?

– Ты же оставил контакт, – напомнил я. – Рад тебя видеть. Что-то хобби у тебе какое-то слишком интеллектуальное… Тебе что, монстров мало?

Он ответил с кривой улыбкой:

– А женщины и есть самые что ни есть они самые!.. Монструозные монстры.

– Ну не совсем уж, – возразил я. – Во всяком случае, не все. Нужно в них видеть иногда и хорошее!

– Будь у Клеопатры другая форма носа, – пояснил он, – мы жили бы в другом мире!.. А ещё мою любимую Трою осадили и разграбили из-за Елены, чтоб её подняло да гэпнуло! Зря Фауст с нею связался… Хорошо хоть, Эней из Трои тогда спасся, он же парубок моторный и хлопец хоч куды козак…

Я сказал с досадой:

– Кончай оправдывать свои бесчинства. Как ни крути, а женщин убиваешь красивых и с вон какими сиськами! Что-то в этом сдвинутое. Чем они тебе так досадили?

– А тебе нет? – спросил он. – Ты просто терпел эти феминизмы, как же иначе, а я вот революционер, корсар, вьётся по ветру Весёлый Роджер, я не терплю!.. Хорошо, что размножаться теперь можно и без самок!.. А им без нас.

– И много ты наразмножался?

– А зачем?.. Чтоб было кому наследство оставить? Нет уж, теперь всё моё – моё!

Я покрутил головой, интеллигент же вроде, я помнил его заботливым и чутким, не склонным к насилию, а тут то ли выход тёмной стороны натуры, то ли мстит всем женщинам за какие-то обиды, или что живут, а его Одарка нет, но это к психиатру, а я председатель общества Фёдорова, пусть хоть всех поубивает в своем мире, мне нужно, чтобы сами фёдоровцы не прыгали в кусты от благородного дела воскрешательства.

– Понял, – ответил он покорно. – Говоришь, началось?.. Это же здорово! Я буду.

– Точно? – спросил я.

– Клянусь, – ответил он и посмотрел честными глазами.

Я преодолел соблазн пройти через стену или сразу терепортнуться во Дворец Воскрешений, человек должен хоть малость трудиться, Гавгамел раньше всех и острее всех ощутил, лупает скалы, совсем одурел, а я степенно поднялся с постели, растопырил руки, чтобы одежда налипла без морщин и складок, пошёл к выходу из спальни.

Удобные башмаки появились на втором шаге, не люблю нагибаться и зашнуровывать, хотя пуза нет, ничто не мешает, но когда можно без, все мы выбираем варианты полегче, хотя и вроде бы понимаем необходимости хоть какого-то труда.

На выходе из дома ступеньки попытались понести меня на площадь, но я одёрнул, сам сбежал весело и бодро, солнцу и ветру навстречу, расправив упрямую грудь, жизнь хоршо, и жить хорошо…

Массивные ворота Дворца, углядев мое приближение и рассчитав скорость, раздвинулись медленно и торжественно, как и подобает для такого почти собора.

Распахнулся простор величественного холла, по-старинному помпезного и со статуями в нишах. Я скользнул по ним взглядом, сразу узнавая великих деятелей, внесших вклад в науку. Расширенная память хранит всех-всех, но количество мест в стене ограничено, мысленно сотворил ещё пару ниш и добавил двух из эпохи Аменхотепа, все полагаем, что иерархия составлена не совсем верно, каждый из нас перетасовал бы по-своему.

За холлом главный зал, такой торжественный, несколько рядов кресел, таких роскошных, что все тысячу мест должны занимать не меньше, чем короли эпохи Возрождения, а на сцене, где стол под красной скатертью и двенадцать стульев, – там вообще должны восседать не знаю кто, архангелы, не меньше.

И вообще зал собрания в такой готовности, что вот-вот распахнутся двери, войдут во фраках и смокингах за неимением королей лауреаты нобелевок и тузы промышленности, заполнят все ряды, а поместится здесь точно тысяча человек, а то и больше.

– Прекрасно, – пробормотал я, – даже стол для президиума с пурпурной скатертью!.. Или кумачовой?

За тысячу миль отсюда с постели вскочил Казуальник, взъерошенный, в самом деле спал, растопырил руки, позволяя одежде красиво укрыть его атлетическую фигуру, посмотрел в зеркало, фыркнул, одежда тут же преобразилась из спортивной в подчёркнуто торжественную, словно для приёма у королевы, где ему пожалуют титул рыцаря.