Новое Будущее

Петя понимал в программировании больше своих друзей, но и он задумался. Еще через пару дней он пришел в Гимназию в некотором изумлении и сообщил, что попробовал написать транслятор на кориллицу. Информатик оказался совершенным гением в том случае, он сам придумал другой алфавит, или был всего лишь проводником каких-то высших сил, если узнал о кориллице заранее.

Петя обнаружил, что третья часть тетради Майбороды, которая тогда показалась гимназистам самой непонятной, представляла собой не «черты и резы», а недописанную программу, соединявшую отглаголицу и кориллицу. Программа (Петя называл ее «Панда» – первое, что пришло в голову, и, главное, панда была симпатичной, смирной и сидела до поры в своей клетке-ящичке) могла действовать автономно, завоевывая компьютер за компьютером, и менять раскладку клавиатур и символы на экранах.

Пришла весна – отворяй ворота. Она била в окна солнечным молотом. По горам над рекой побежали ручьи, запахло прелой землей, и гимназисты ходили будто пьяные.

Оля заболела, но ансамбль все равно собрался на репетицию, хотя бы для проформы. Пришла Леночка и пела на удивление хорошо, так что Володя и вовсе забыл про ее склонность к завышению.

Вдруг Петя сказал, что к ним приехала бабушка из Житомира, и опять заторопился в раздевалку. Он убежал довольно быстро, предоставив оставшимся прибрать за собой и запереть репетиционную. Володя колебался, не рассказать ли Лене об их находке, и только он открыл рот, как Лена приложила палец к его губам. А убрав палец, тут же прикоснулась к его губам своими.

Они целовались в темной репетиционной, потому что Володя уже выключил свет.

Сердце его ныло, потому что он ощущал, что совершил какое-то ужасное предательство. Будто слыша эти мысли, Леночка вдруг сказала, что в том, чем они заняты, нет греха. Мы, католики, должны исходить из того, что Христос, мучаясь, настрадал благодати больше, чем нужно, и часть ее осталась церкви, а часть могут потратить простые люди.

И случилось то, что должно случиться.

В тот момент, когда они переводили дух, они услышали голоса в актовом зале. Оказалось, пока они играли в «тучку и дождик», там, на сцене, расселись гимназический ксендз Козлевич и учитель словесности Быковский.

Козлевич был сух, как тростинка, а учитель словесности – толст, бородат и лыс.

У Александра Сергеевича Быковского в прошлом присутствовала какая-то тайна. О тайне Володя догадывался, ощущая ее не умом, а каким-то внутренним чувством. Бык, огромный и толстый, действительно похожий на быка, никогда не говорил о своей прежней жизни. А о себе говорили все учителя: Баян рассказывал про троих детей, и если умело задать ему вопрос, то он разливался о своем семейном счастье до звонка. Географичка любила поговорить об образах Италии и в конце урока забывала дать домашнее задание. Аккуратный во всем Козлевич был не прочь отвлечься на то, как он вечно чинит свой автомобиль. А вот Бык, Бычара, не рассказывал ничего. Заставить его говорить о том, о чем он не хотел, оказывалось невозможным. Как-то Бычара, легко жонглируя историями из личной жизни писателей Европы, увел разговор от античного романа «Велесовы книги». А это был вопрос провокационный, его гимназисты задали специально, потому что все знали, что там описана жизнь древнего дохристианского русича Одина, который своим магическим топором, как молотом, крушит врагов. Но в учебниках его не упоминали, потому что роман признали порнографическим.

Этими вопросами гимназисты решили поставить Быка в неудобное положение, но вышло так, что в результате они полчаса обсуждали подвиг одного монаха на китайской войне, научившегося пилотировать самолет без ног. Ученики только крутили головой, как это ловко вышло у Бычары.

Неизвестно даже, был ли Бык женат когда-то. Сейчас – точно нет, но и во флирте его никто заподозрить не мог.

За неплотно закрытой дверью Козлевич говорил с Быковским о культуре знания и вымышленном мире. Не все в их речах удавалось понять потому еще, что они чокались, кряхтели, а выпив, громко жевали. Чувствовалось, что они пьют не ради удовольствия, а чтобы забыться после долгой учебной недели.

Володя вдруг услыхал свою фамилию, и сердце его пропустило удар.

– Он приходил ко мне. Очень умный мальчик. Пришел ко мне и спрашивал про могилу известного тебе философа, почему там такая надпись.

– Это опасно. Нужно его поберечь. И что ты ему ответил?

– Сказал, что язык этих философских текстов – не украинский и не вполне русский, что перед ним такая попытка создать восточнославянское койне, но с преобладанием великорусской лексики.

– Он знает, что такое койне?

– Они вообще очень много знают, наши ученики.

– Скверно, очень скверно. Не то, что они много знают, а что он спрашивал про кориллицу. Впрочем, второе вытекает из первого. Помнишь, что случилось с Семой?

– Никто не помнит, что случилось с Семой, потому что никто того не знает. Сема исчез и объявлен небывшим.

В этот момент собеседники выпили, но Володя не услышал в этот раз привычного стука стакана о стакан.

– Видишь ли, дорогой Казимир Сергеевич, у нас небывшим можно объявить все. В том числе князя Владимира. Где документ? Где след его руки? Где его могила? Мощи князя находятся в сотне церквей, и если их собрать, можно составить дюжину тел.

– Осторожнее, – прошелестел ксендз.

– Да полно, мы с тобой пьем именно в актовом зале, потому что тут нет скрытых микрофонов, а есть только открытые. Мальчики приходят и спрашивают, и они – хорошие мальчики. Хотя Петя меня тоже тревожит. Он спрашивал, куда девали списанные компьютеры, вернее, куда пропадает их память. А это – как ящик Пандоры, откроешь и… И неизвестно чем кончится.

Два учителя снова звякнули стеклом, и разговор их стал тише, потом и вовсе неразличим. Володя слышал только бу-бу-бу, потом – звяк, и снова бу-бу-бу.

В этот момент Леночка снова прижалась к нему, и он вовсе перестал ощущать что-то кроме ее быстрых рук и дыхания у себя на шее.

Володя очнулся в тот момент, когда голос Быка стал отчетливым:

– Кремль – замок, построенный итальянцами. Неудивительно, что в нем исторически развелись наши Борджиа. Вот Борис Годунов…

– Тут тонкость – двести лет можно было чудесить внутри итальянских стен, но потом куда больше – триста – не менее удивительные страсти кипели в искусственном пространстве новой, но вымороженной Голландии.

Быковский говорил, что если бы страна пошла за пресвитером Лютеровым, то у нас бы не случилось такого застоя, как сейчас. Только протестантская этика отвадила бы Русь от топора. В ответ на это Козлевич напомнил учителю словесности, что как-то тот уже пострадал за участие в митингах протестантов, а теперь может лишиться и места в школе. Дальше они стали спорить, стало ли освоение космоса гордостью Руси: с одной стороны, именно русский поручик Ян Кос первым облетел Землю, а лейтенант Кутуньо – всего лишь вторым. С другой – стартовые мачты космодрома Капустин Яр давно стоят ржавые, а весь мир летает с космодрома имени Пия XII в Южном Йемене.

Володе очень мешал шепот Леночки, которой все эти речи, разумеется, оказались неинтересны. Она тихо говорила Володе на ухо совершенно бесстыдные слова, которые бы был рад услышать любой из мальчиков в Гимназии. Но Володю раздирали противоречивые чувства. Не так он представлял себе любовь, и непонятно, как теперь разговаривать с Олей. Признаться в случившемся было совершенно невозможно.

Меж тем Бык продолжал свои бесконечные речи:

– Знаешь, мы привыкли, как попугаи, повторять, что природа не терпит сослагательного наклонения. А вся история – сослагательное наклонение. Сейчас ведь все на электронных носителях – только шевельни пальцем, и история изменится. И вовсе не нужно, как в прежние времена, жечь костры на площадях или изымать книги.

– Ну а тайный файл? Файл, что потом вылезет из тайного хранилища и сам вдруг раскодируется? Выпрыгнет, так сказать, из ящика Пандоры?

– Какой файл? То, что не ищется поисковыми машинами, в нашем мире не существует. Нет ничего, что нужно искать долго и трудно. Это просто не нужно людям. Ты вспомни, что приключилось с Семеном нашим Петровичем. Пришла Святая Инквизиция и просто стерла все с тех дисков, которые ему были доступны. И нет ничего, ни Семы, ни его фантазий. Разве он нацарапал что-то в туалете. Да и туалеты два раза ремонтировали, там все новое – от кафеля до пластика. Ты же знаешь, почему Общесеть, не Внутресеть гимназии, каждый день зависает на три минуты? Она зачищается каждый раз, и новый день начинается в более совершенном и правильном мире. Раскодируется… Ну, от этого появится только новый фрик, его покажут в передаче «От нас скрывали…». Кстати, у нас-то еще осталось?