Страница 2 из 57
— Быстров, ядрёна корень! Ты чего творишь, а? — Никогда прежде мне не доводилось видеть Трепалова таким разъярённым.
Не давая мне раскрыть рот, он продолжил:
— Я ушам не поверил, когда мне сообщили, кого ты закрыл! Ты хоть понимаешь, что натворил?
— Радек — убийца. По его приказу меня хотели убить, это его подручный зарезал Гайдо с любовником.
— Это он сам тебе сказал? — уже гораздо спокойней спросил Трепалов.
— Да, сам, где-то час назад.
— И, конечно, собственноручно подписал признание, когда ты припёр его к стенке кучей доказательств? — теперь в его голосе сквозила злая ирония.
— Максимыч, у меня на Радека нет ничего, кроме его слов. Только он не станет давать против себя показания.
Я рассказал Трепалову, как всё было. Выслушав меня, он раздражённо ударил кулаком по столу.
— Будь на твоём месте, кто-то другой, в жизни бы не поверил!
— Я сказал чистую правду, Максимыч.
— Верю, — вздохнул он. — Тебе я верю как самому себе. До нас доходили слухи, что наверху не всё спокойно, но чтобы всё было настолько плохо…
— Идёт борьба за власть. Владимир Ильич серьёзно болен, его дни сочтены, — я не стал озвучивать, что Ленин умрёт в 1924-м году.
Медицина, что советская, что иностранная (а к нему приглашали зарубежных светил первой величины), окажется бессильной.
— Но-но! — вспыхнул Трепалов. — Говори, да не заговаривайся, Быстров! Где ты таких контрреволюционных речей успел наслушаться?
— Я — не дурак, умею сложить один плюс один. Да вы и сами только что сообщили, что в верхах идёт грызня за власть. Товарищ Троцкий тянет одеяло в одну сторону, товарищ Сталин в другую.
— Только нам с тобой от этого не легче, Жора! Мне пришлось доложить Феликсу Эдмундовичу про то, что ты задержал секретаря Коминтерна. В общем, если против Радека действительно нет ничего, тебе придётся отпустить его и извиниться! Причём лично!
— Можете выпустить Радека, но извиняться я не буду.
— Будешь, Жора!
— Не буду! Я лучше застрелюсь! — упрямо замотал головой я.
После всего, что произошло… Вот уж нет!
— Тогда иди и стреляйся как беременная гимназистка! Только кто будет работать? — заорал начальник.
— Незаменимых людей у нас нет.
— Дурак ты, Георгий Олегович! Как есть дурак! — Трепалов вскочил со стула, ожёг меня гневным взглядом и вышел из кабинета.
Я обхватил голову руками и уставился невидящим взором в окно.
Меня охватило ощущение страшной усталости, было всё равно, что со мной будет: выгонят из угрозыска, из комсомола, а то и посадят за превышение полномочий. Чему быть, того не миновать.
Может и впрямь прислонить холодное дуло к виску и нажать на спусковой крючок? Тогда все проблемы останутся позади…
А потом вдруг ожгла мысль: ведь я не один, у меня есть Настя, жена, о которой я должен заботиться, есть Степановна. Как они будут жить без меня?
И как это глупо сводить счёты с жизнью таким способом!
Как меня назвал Трепалов — беременной гимназисткой! Хрен вам!
Я не сдамся, я выдюжу, доведу дело до конца.
Вылечу из уголовки? Ну и что, буду охотиться за Радеком в частном порядке и обязательно прищучу!
Турнут из комсомола? Ха три раза! На взносах сэкономлю!
Снова распахнулась дверь. Это опять был Трепалов, на сей раз собранный и спокойный как удав.
— Значит так, Быстров. Вот тебе служебное предписание, — он положил передо мной бумажный лист.
— Какое ещё предписание?
— Самое обычное! Товарищи из Ростова, который на Дону, запросили у нас помощь. Они не справляются у себя с разгулом преступности. В общем, ты отправляешься на усиление, — стараясь не смотреть на меня, произнёс Трепалов.
Ясно, вот как он собирается выводить меня из-под неизбежного удара.
— И когда возвращаться? — обречённо спросил я.
— Как только я тебе сообщу. А до этого, чтобы духу твоего в Москве не было! У тебя два часа, чтобы попрощаться с женой и на сборы. Потом за тобой заедет машина и отвезёт на вокзал.
Трепалов замер. Чувствовалось, что ему нелегко.
— Береги себя, Жора! — наконец, сказал он.