Страница 25 из 27
Нельзя сказать, что хозяин дома по натуре своей был эдаким пуританином и аскетом. Очень даже наоборот. Однако без особой нужды предпочитал не светиться на дышащих пороком и праздностью городских улочках и пляжах, памятуя о том, что Марбелья – город маленький. А посему от нежелательных встреч незастрахованный. В тех же случаях, когда хозяину требовалось отдохнуть от дел праведных, достаточно было дать отмашку, и сорок-пятьдесят минут спустя персональный лимузин доставлял его в аэропорт Малаги. И далее, в соответствии с настроением: либо казино в Палм-Бич, либо очередной матч английской премьер-лиги, либо элитные бордели столицы незалежней Украины. В общем, куда душе угодно.
Вот только в Россию пока было нельзя. Скажем так: до поры до времени нельзя. По данным ГИЦ МВД РФ, российский подданный господин Сурин (он же Ребус, он же Кардинал) числился в федеральном розыске по подозрению в совершении целого ряда преступлений: начиная от покушения на убийство и заканчивая такой, в общем-то, невинной шалостью, как подделка документов.
При этом связей с родиной Ребус не прерывал. И о том, что сейчас творится на бывшей одной шестой части суши, был осведомлен не хуже (а в отдельных аспектах еще и лучше) средней руки российского министра. В отличие от высокопоставленных чиновников, к решению насущных проблем Ребус относился творчески, с огоньком, будучи способным увидеть большое в малом, а малое в большом. Не зря его вторым прозвищем было погоняло Кардинал: он всегда умел мыслить стратегически, по-государственному, с перспективой на будущее. Не то что нынешние временщики от власти, все мысли которых заняты, в первую очередь, как поскорее нахапать побольше, а потом вовремя, а главное безболезненно, соскочить.
Связи с родиной осуществлялись по разным каналам и разными способами. В том числе через непосредственное общение с соотечественниками. Гости из России на вилле появлялись регулярно. Естественно, это были люди проверенные, из ближнего круга, что называется, «вхожие». Вот и сегодня вечером в гости к Ребусу заехал старый знакомый Семен Аронович Плуцкер, бывший ленинградский искусствовед, дважды судимый в советское время за контрабанду произведений искусств. Во второй половине «ревущих девяностых» он превратился в респектабельного бизнесмена, став владельцем двух антикварных магазинов в центре города. Сетью это можно было назвать с натяжкой, ну да при грамотном подходе даже двух специфических магазинчиков вполне хватало для более чем безбедного существования.
Плуцкер приехал в Марбелью прямиком из Бильбао, где на днях завершился ежегодный традиционный аукцион мебели, искусства и антиквариата. И хотя для этого ему пришлось сделать небольшого кругаля, он не мог возвратиться в Россию, не засвидетельствовав своего почтения Ребусу. Тем более, что тот уже давно зазывал его к себе.
Как и большинство российских провинциалов, в смутные времена сколотивших себе бешеное состояние и вознесшихся на вершину бандитского Олимпа, Сурин испытывал патологическое влечение к коллекционированию предметов старины и шедевров искусства. В первую очередь – искусства ювелирного. Должным образованием, равно как соответствующим художественным вкусом, он не обладал, а потому собирал свою коллекцию, руководствуясь в первую очередь стоимостью предмета: чем дороже – тем лучше. Как говорится, «нам, татарам, все едино – что водка, что пулемет. Лишь бы с ног валило».
Семен Аронович познакомился с Ребусом при весьма пикантных обстоятельствах. В 1997-м Плуцкер поехал по своим коммерческим делам в славный город Иркутск, где в первый же день стал жертвой заурядного уличного гоп-стопа. Оно понятно: все под Богом ходим, и от случайных встреч с уличными беспредельщиками никто не застрахован. Вот только сумма, которой в одночасье лишился Семен Аронович, оказалась столь велика, что списывать ее на форс-мажорные обстоятельства было бы неуместным гусарством.
Перед отъездом на берега Ангары сведущие люди, позиционирующие себя как «малышевская» братва, прочитали Плуцкеру небольшую политинформацию о нравах и умонастроениях, царящих среди коренного населения. А также в общих чертах посвятили его в непростую систему сдержек и противовесов, на коей в ту пору держался местный криминальный мир. Из этой лекции, изобилующей ненормативной лексикой и малопонятными бизнес-интеллигентному Плуцкеру аргоизмами, он почерпнул одно: на данный момент самый главный по тарелочкам у них Ребус. Вот к нему, попав в столь затруднительную ситуацию, Семен Аронович и направил свои стопы. Благо координатами законника его предусмотрительно снабдили.
Попасть на прием к хозяину земли сибирской оказалось гораздо проще, нежели можно было предположить. Ребус принял Плуцкера в казино «Ветра Байкала»: внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов, после чего, извинившись, вышел, оставив питерца на попечение угрюмой охраны. Сидеть в окружении двух молчаливых гориллобразных шкафчиков было не шибко приятно. Тем более, что происходили они явно не из бывших спортсменов, как это принято по питерской моде, а из типичных профессиональных уголовников. К «синим» же Семен Аронович испытывал недоверие и брезгливость еще со времен своей первой отсидки.
Ребус вернулся минут через двадцать. За это время он умудрился собрать сведения о свалившемся как снег на голову госте, сделав пару контрольных звонков питерским эрудитам, а также выяснил, что в отношении Плуцкера борщила бригада Двинятова по кличке Дупло. Еще через полчаса, не без удовольствия проведенных за шашлычком из байкальского омуля, Семену Ароновичу были принесены официальные извинения и возвращена похищенная наличность за вычетом некоторой суммы, отнесенной к разряду «оперативных расходов». После этого растроганный Плуцкер понял, что с таким человеком вполне можно иметь дело. Не прошло и года, как они встретились снова – теперь уже на невской земле. И теперь уже Семен Аронович, расстаравшись для нового сибирского приятеля, оказал тому посильную профессиональную помощь, распознав подделку в некоем маринистском пейзаже. Незадачливого продавца, который, скорее по незнанию, нежели по злому умыслу попытался толкнуть фальшивку Ребусу, вскоре выловили из Обводного канала. А Плуцкер положил в карман весомое вспоможение за «научную консультацию». Так, на почве взаимной любви к деньгам и искусству они и сошлись,
– …И как там Бильбао? Для меня что-нибудь интересное было?
– Скорее нет, чем да. Как любит говорить мой старинный приятель Моня Поташинский, «все уже украдено до нас». К тому же в Европе снова в моде авангард, до которого, если память вслед за моей супругой мне не изменяет, вы не большой охотник.
В данный момент они сидели в удобных соломенных креслах на увитой плющом террасе. Лениво попивая прохладный мартини, Семен Аронович близоруко щурил глаза, наблюдая за скользящими вдали яхтами. Ребус же, в лучших традициях киногероев Аль Пачино и провинциальной иркутской братвы, традиционно общался с собеседником, не снимая своих изящных темных очков в позолоченной оправе.
На разделявшем их небольшом мраморном столике стояла вычурная коринфская ваза с благоухающими орхидеями. Ребус равнодушно относился к цветам, так что в данный момент эта старинная ваза в большей степени несла сугубо функциональную нагрузку: к ее днищу был прикреплен миниатюрный диктофон. Хозяин дома имел привычку по возможности записывать все свои деловые разговоры. Даже невзирая на то, что не столь давно эта его слабость обернулась для Ребуса очень серьезными проблемами.
– На хрен мне эти квадратные головы и треугольные ноги? А что-нибудь более приличное? Наше, типа Айвазовского?…
– Кое-что было. Но цены совершенно нереальные. Сейчас все более-менее известные дореволюционные художники стоят безумно дорого. И Айвазовский в первую очередь. А ведь я помню благословенные времена, когда на аукционах его картины стоили двенадцать – максимум пятнадцать тысяч долларов.
– А сейчас?
– Что теперь говорить «за сейчас»? В наши дни Айвазовский уходит под два миллиона. Причем не долларов, а евро. И уходит со свистом. А что делать? В России стало неприлично много неприлично богатых людей. Наши делают всю погоду на ихнем хуторе, поэтому скоро я вообще перестану себя нервировать посещением подобных мероприятий. Русские скупают русских художников. На аукционах поднимают цену, потому что знают: всё равно приедут из России и купят. Вот раньше безумных денег стоили голландцы. А теперь они никому не нужны. Все гоняются за русскими художниками, при этом никто не дает стопроцентной гарантии подлинности. Вот в этот раз Виктор Феликсович приобрел два небольших театральных эскиза Коровина. Отдал за них что-то около семи тысяч евро. Допустим, для него это так, семечки. Но кто может поручиться, что это наброски именно Константина великого Алексеевича? А не, к примеру, его однофамильца Эдика Коровина, которого я прекрасно знаю еще по Русскому музею и который мог бы делать хорошие деньги на копиях, если б не пылкая дружба с Бахусом.