Время ведьмы

Уловил движение сбоку и инстинктивно вскинул руку с браслетом. Удар пришелся в висок, все вокруг закрутилось, и он рухнул в снег.

Из тумана раздались непонятные слова, но, судя по интонации, кого-то звали. Звали настойчиво, слова звучали приказом. Ян ощутил на себе чье-то холодное смрадное дыхание и попытался разлепить веки.

Никого. Лишь тают последние клочья тумана. К нему спешат спасатели.

Страшно болели ребра, лицо заливала кровь из рассеченной брови, заплывал глаз.

Ян попробовал вздохнуть, морщась поднялся и заковылял вперед, туда, где в последний раз видел Анну.

Дальнейшее он помнил плохо.

Его пытались силой увести со склона, он плакал, ругался, отбивался, и его оставили в покое, после того, как он согласился, чтобы ему забинтовали голову.

Проваливаясь в снег по пояс, он бродил по склону и звал Анну.

Ее нашли куда ниже по склону.

Похожедевушку со страшной силой швырнуло на сотню метров вперед. С огромной скоростью она врезалась в ствол старой ели, росшей внизу и в стороне от трассы.

Спасатель, нашедший тело, не хотел пускать Яна, раскинув руки, бормотал что-то о том, что лучше не смотреть, что потом ему все объяснят, и что девушка не мучилась.

Услышав это, Ян ударил беднягу и прошел мимо скорчившегося на снегу сипящего человека туда, где среди зелени неестественно алел комбинезон Анны.

Он долго смотрел в изуродованное ставшее вдруг очень белым, лицо. Покачнулся, но устоял.

И пошел обратно, по дороге подняв на ноги все еще не пришедшего в себя спасателя.

Изменения

– Скотина ты, Мурч. Натуральная скотина! – выговаривала Татьяна коту, заваривая кофе.

Мурч протестующе вопил, рассказывая, как он героически сражался прошлой ночью. Хозяйка не верила, кот расстраивался.

Сделав первый глоток кофе, Таня прислушалась к ощущениям. С удивлением обнаружила, что спина побаливает, но не так сильно, как она опасалась, голова на редкость ясная, и ни малейших следов похмелья.

Это было вдвойне удивительно, поскольку Таня почти не пила спиртного еще и потому, что мучилась страшными похмельями после двух-трех рюмок водки. Вспомнив, как вчера ночью Вяземский вливал в нее коньяк, она передернулась и пробормотала:

– Нет, ну это же надо… Не иначе, что-то подсыпал.

Несколько минут она вполне серьезно рассматривала возможность того, что коварный бизнесмен подсыпал или вколол ей какой-то наркотик-антидепрессант, вот она сейчас и скачет стрекозой, а как только действие кончится, снова свалится в тоске и ужасе.

Но потом, поняв, что события ночи она помнит прекрасно, и при воспоминании об убийцах с мертвыми глазами ей все так же страшно, решила, что все дело в ее здоровой психике.

– Да, здоровья как у ломовой лошади. Только сама с собой разговариваешь за милую душу, – посетовала Татьяна, глядя в окно. И сама себе ответила:

– А с кем еще? Мурч на то и Мурч, чтобы мурчать и все.

Говорить с кем-нибудь о событиях вчерашней ночи не стоило, это Татьяна решила сразу. Рассказывать маме нельзя – она, конечно, женщина крепкая и уравновешенная, но от такой новости придет в боевое состояние и неизвестно, чем это кончится для ее сердца. Аня впадет в транс и будет ежеминутно названивать, предлагая обращаться в милицию, ФСБ и ЦРУ разом.

Милиция же просто не поверит. Оставался, конечно, Слава – одноклассник, послуживший где-то во десантных войсках, и, в итоге, ставший частным детективом, но к нему надо было идти с чем-то конкретным. Мужик он был очень хороший и, как подозревала Таня, до сих пор в нее немножко влюбленный, но что у нее имелось, кроме рассказа о колдовском тумане и попытке убить ее с помощью бомжей, которые продолжали двигаться со сломанными ногами?

И уверена ли она в том, что сломала тому типу с трубой ногу? Опыта реальных драк у нее нет, а тогда, в темноте да с перепугу почудиться могло все, что угодно.

Оставался, конечно, загадочный спаситель прекрасных дам – бизнесмен и потомок княжеского рода Ян Алексанрович Вяземский, но вот о нем Татьяна почему-то говорить Славе не хотела.

В любом случае, прежде чем кому-то рассказывать, надо было разобраться самой – а что, собственно говоря, произошло?

В том, что на нее напали обыкновенные хулиганы, желавшие отобрать сумочку, она не верила. Слишком уж много нестыковок в поведении. Ее хотели убить – причем так, чтобы это походило как раз на ограбление. Зачем? Что такого она знала?

Следовало искать что-то необычное в своей жизни. И копаться в глубоком прошлом нужды не возникало – все началось со встречи в кафе, с непонятного собеседования.

А выяснял у нее «директор с маникюром» что? Правильно – все, что связано с Вяземским. Упоминал какие-то странные шаманские названия – «дымящееся зеркало», черные камни…

Таня решила просмотреть все свои материалы, связанные с Вяземским и села за стол. Открыла ноутбук и, не отвлекаясь на проверку почты и мессенджеры, стала просматривать файлы интервью, но ничего нового не нашла.

Откинувшись на спинку кресла, забарабанила пальцами по столешнице.

Помогло – подняв указательный палец в многозначительном жесте, произнесла:

– О! – и открыла папку с фотографиями.

Как она могла забыть – у нее же остались снимки с выставки!

Дойдя до тех, что она сделала, подсматривая за беседой Вяземского с латиноамериканцем, остановилась. Да, пожалуй, это может быть то самое загадочное и непонятное. она вспомнила странное ощущение, которое испытала, глядя на собеседников – будто вокруг них сгустились тени и сформировался кокон тишины.

Стоило поподробнее узнать об этом доне Мануэле, но как?

Ленка! Журналистка, которую она видела в тот вечер. Если кто и знал всех персонажей московских тусовок, так это она.

Пытаться застать Лену в редакции до трех, а то и четырех часов дня можно было и не пытаться, поэтому Таня взяла коммуникатор и позвонила знакомой на мобильник.

Так и есть, сонный голос:

– Слушаю.

– Лен, это Береснева. Ты сегодня у себя в редакции будешь?

– Ну… да, – после длинной паузы ответила та.

– Отлично. Я к тебе заскочу на несколько минут, хорошо?

– Танюш, что-то срочное? А то у меня дедлайн.

Дедлайн, конечно, для каждого журналиста – время святое, на то она и линия смерти, после которой можно уже не дергаться и не сдавать материалы, а готовиться к крупным неприятностям, вплоть до увольнения, но Татьяне тоже ждать было не с руки.

– Я ненадолго. Спросить хочу об одном человеке.

– Это о ком?

– Ты знаешь такого Мануэля Лесто?

Снова молчание в трубке. Наконец, Лена ответила:

– Нет. Вроде не знаю. А должна?

– Не уверена, но, помнишь, недавно открывалась небольшая выставка – индейские вещи всякие? В особняке проходит, где-то в центре.

– Ну, да. Была я там.

– Я там тоже была, но тебя увидела, когда ты уже уезжала. Вот там этого Мануэля я и видела. Я его сфотографировала и хотела тебе показать. Может, вспомнишь.

– Ладно, тогда приезжай. Только не позже пяти, хорошо?

– Хорошо, Лен, конечно.

– И не раньше! – грозно сказала Лена, и прервала разговор.

Нужно было как-то убить время до четырех часов, когда следовало выходить из дома.

С тоской она обвела взглядом комнату и вздохнула:

– Где-то у меня жил пылесос. Изобразим домохозяйку.

К четырем часам квартирку можно было смело выставлять на конкурс «Уютное жилище», а вот сама Таня уже никуда ехать не хотела. А хотела она воткнуть в телевизор флешку с давно скачанными фильмами Вима Вендерса, включить, скажем "Отель «Миллион долларов» и сидеть в обнимку с Мурчем, прекрасно зная, что в финале опять захлюпает носом.

Однако, без пятнадцати пять Татьяна Береснева прошла вверх по Малой Дмитровке, свернула в арку и подошла к дому, стоявшему в глубине двора. Охранники прекрасно ее знали, но все равно деловито попросили паспорт и записали данные в старорежимную тетрадь.