Голод богов (1)

— Вы раньше не бывали в столице? — переспросил Флеас, без особого, впрочем, удивления.

— Как вам сказать. В любом случае, за последние годы многое могло измениться.

— Да, действительно, — согласился легат, который теперь уже был полностью уверен, что дон Румата видит Енгабан впервые, — кстати, Светлый, вы упомянули, что я официальное лицо, но вообще-то, последний мой титул звучит так: «мятежник Флеас, подлежащий казни за ужасные преступления против Церкви и Короны».

— А как на счет: «его блистающее величество, император Флеас»?

— Почему — я?

— Ну не я же, — резонно заметил Румата.

… Как уже говорилось выше, до середины дня под стенами Енгабана ничего существенного не происходило. Варвары все это время откровенно бездельничали, ходили на реку купаться, готовили еду, обедали, пили пиво, болтали о том — о сем. Депутация горожан вылавливала из этой болтовни какие-то смутные сигналы, возвращалась на рыночную площадь и преподносила собравшейся там толпе интерпретацию услышанного, чем вызывала массу спорадических действий.

В результате к моменту появления Флеаса, в Енгабане нельзя было найти ни одного знака священного трезубца, ни одного монаха и ни одного экземпляра книги Каты Праведного.

Кроме того, с кафедрального собора был на всякий случай сброшен шпиль, а с резиденции Святого Ордена сбиты долотом барельефы великих магистров.

На рыночной площади были выставлены батареи бочек с вином и горы всяких закусок к нему, а также огромный сундук, содержащий ровно триста фунтов золота.

Все девушки и женщины, кроме уж совсем древних старух, спрятались в подвалах — на всякий случай. Исключение составляли продажные женщины, которые были построены вдоль главной улицы на манер почетного караула.

Попытка депутации при въезде Флеаса вручить ему ключи от города, успехом не увенчалась.

— Почтенные, вы часом не ослепли? Вы, стоя в воротах, хотите сдать мне мой родной город, будто я взял его штурмом, как завоеватель? — в голосе легата послышались явные нотки зарождающегося гнева, — или вы забыли, что свои легионы после победы над врагом следует встречать у арки Литена?

— Мы думали… — пролепетал глава депутации.

— Думали? — перебил легат, — смотрите, как бы ваши глупые мысли не стоили вам головы.

После этого он двинулся мимо депутации, как мимо пустого места. Также поступили ехавшие по бокам от него Эрн, дон Тира, Верцонгер, отец Кабани и Светлые. Четвертый легион вслед за ними вошел в распахнутые ворота.

Следующим, что увидел Флеас, были проститутки, выстроенные, как уже говорилось, вдоль главной улицы.

— Это что? — громко спросил он.

— Думаю, это — городские шлюхи, — прямо, по-солдатски, высказался дон Тира.

Легат побледнел, остановил коня, дважды хлопнул в ладоши и скомандовал подъехавшему дежурному офицеру.

— Людей, которые встретили нас у ворот, задержать и под конвоем доставить на рыночную площадь. Исполняйте.

— Не надо тебе так волноваться, — заметила Эрн, — твоя рана…

— Дорогая Эрн, ты понимаешь, что происходит? Вместо шелковых лент и цветов — ключи в воротах и шлюхи вдоль дороги. Бьюсь об заклад, на рыночной площади свален выкуп.

— Уверен, что так оно и есть, — заметил Румата, — а что вы хотели от перепуганных лавочников?

— Что я хотел, — тихо и грустно отозвался Флеас, — Какая разница, Светлый, чего я хотел. Я вернулся в свой родной город. Я вернулся с друзьями и боевыми товарищами, освободившими мою страну от трехсотлетнего унижения. А мой легион встречают, как банду разбойников. Это позор, который…

— … Который надо обратить в триумф, — спокойно закончила Эрн, породив, таким образом, крылатую фразу для будущих собирателей афоризмов.

— Знаешь, Флеас, — вмешался Верцонгер, — я, конечно, не разбираюсь в этикете и все такое…

— Можно без предисловий? — попросил легат.

— Можно. Ты, похоже, собрался сделать тех дурачков на голову короче. Так, по моему зря. Если всем дурачкам рубить головы, не с кого будет собирать подати.

Поистине, этот день был богат афоризмами.

— У меня есть идея, — сказала Вики-Мэй, и, подъехав к Флеасу, прошептала что-то ему на ухо.

Он задумался, кивнул и поднял вверх правую руку. Легионеры звонко ударили мечами в щиты. Наступила полная тишина.

— Со времен Литена Великого, лучшие из граждан выходят на улицы встречать свои легионы, вернувшиеся с победой. До какой же нищеты довели мой город, если лучшие из женщин выглядят подобно публичным девкам, — Флеас снова дважды хлопнул в ладоши. По заведенному порядку, подъехал следующий офицер, принявший дежурство.

— Проводите этих достойных женщин на рыночную площадь, — распорядился легат, — проследите, чтобы по дороге их никто не обидел. Если кто-либо посмеет сказать хоть одно непристойное слово в их адрес — двадцать плетей на месте. Исполняйте!

Таким образом, к моменту прибытия легиона на площадь, там уже находилось приличное количество народа, большую часть которого составляли проститутки и наиболее смелые из городских зевак.

Флеас, не без помощи Верцонгера, покинул седло и уселся на принесенную кем-то из легионеров скамью. Жестом подозвал одну из девушек легкого поведения.

— Как тебя зовут?

— Зора, почтенный легат.

— Где твой муж, Зора?

— Простите, у меня его нет.

— Слушай меня внимательно, Зора. Согласно закону и обычаю, ты, как вдова всадника, потерявшая мужа на войне, получишь земельный надел. На ренту с него ты сможешь жить не нуждаясь. Отныне ты — донна Зора, о чем сейчас будет сделана соответствующая запись.

…

Доктор Будах в «хронике войны летнего солнцестояния» так опишет происходившее вслед за этим: «Легат Флеас вызвал на площадь письмовыводителей и, в течение весьма короткого времени, несколько сотен продажных женщин было переписано в реестры. Им было назначено содержание, приличествующее вдовам достойных граждан. Поскольку у большинства этих женщин были хозяева, Флеас повелел доставить таковых сюда же и допросить об обстоятельствах владения. Честным владельцам выплачивали отступное по законам Литена. Те же, кто купил женщин, обращенных в рабство по постановлениям Церкви или Ордена, подлежали изгнанию, а их имущество — конфискации. Этих последних оказалось не менее половины. Такая же незавидная судьба ждала всех, купивших у Церкви или Ордена дома казненных или изгнанных патрицианских семей. Хуже пришлось тем, кто получал от Церкви и Ордена вознаграждения, положенное осведомителям или исполнителям проскрипций…»

Продолжайте работу, — сказал легат, — я вернусь через два часа. Мне надо увидеть в каком состоянии мой собственный дом. Друзья, я приглашаю вас и заранее прошу прощения за тот беспорядок, который вы, наверное, увидите.

… Назвать то, что они увидели, беспорядком было бы верхом тактичности по отношению к хозяину. Вилла выглядела так, будто подверглась нашествию стада павианов, обученных, к тому же, обращаться с огнем и железом. Тем не менее, Флеас, казалось, был почти доволен увиденным.

— Добротный дом, — сказал он, — не так-то просто разрушить…

— А живые деревья не так-то просто сжечь, — добавила Эрн, — посмотри, вот это можно спасти.

— Ты уверена?

— Дорогой Флеас, я выросла в поместье и…

— Я тоже вырос в поместье. И, боюсь, ты ошибаешься.

— Ошибаюсь? — она опустилась на колени и осторожно очистила от грунта один из неглубоко проходящих корней, — бедное деревце, хозяин не верит, что ты еще живо. Но я тебя обязательно вылечу. Посмотрим, что он скажет, когда следующей весной на тебе появятся зеленые листочки.

— Эрн, ты умеешь разговаривать с деревьями? — удивленно спросил Флеас.

— Конечно, — ответила она, — это ведь так просто!

— Может быть, — он пожал плечами, — но я вот не умею.

Тем временем, Вики-Мэй наклонилась к Румате и шепнула ему на ухо:

— По-моему, в данный момент мы все здесь немножко лишние.

— А по-моему, это место немножко неподходящее, — шепотом ответил он, — было бы неплохо утащить ребят в более уютное место, чем эта раздолбанная дача.