Княжна

Комнату заполнил лязг металла — каждый из присутствующих мужчин, оказался вооружён. Меня обняли ледяные щупы страха, приводя в оцепенение. Стою ни жива ни мертва.

— Знаете что, да ну нахер ваши бордели и весь этот напряг, — отмирает взбитый мужчина на вид лет пятидесяти и подходит ко мне, — идём, красавица, мне надо расслабиться.

Я таращу на него округлённые глаза, ошарашенная предложением.

— Руки от неё убрал, Русый, — подал голос Тариэл. О, хвала Всевышнему, он меня все-таки видит! А то уже стала сомневаться в своей материальности.

Все, как один повернули головы в его сторону.

— А-а-а, так это та краля, о которой гудят все кому не лень, — мерзопакостно протянул Васек и у остальных опасно заблестели глаза.

Как. Они. Обо мне. Узнали!

Тариэл, казалось, увеличился в размерах.

— Я тебе сейчас язык вырву вместе с позвоночником, — предупреждает Таро, обводя суровым взглядом каждого из присутствующих.

Щелчок затвора пистолета возвращает всеобщее внимание Давиду. Я перевожу взгляд на лучшего друга Таро и сердце останавливается, не желая больше толкать кровь.

Давид нацелил на него огнестрельное, взгляд лихорадочно блестит, палец поглаживает курок.

— Брат, ты чего…

— Прости, Таро. Ты стал слабеть. Ищешь справедливости там, где ее нет. Ещё баба эта сбивает тебя с верного настроя…, - он мельком оглядывает меня презрительным взглядом, — но не переживай, я о ней позабочусь.

Выстрел заглушает верещащие мысли в голове. На моих глазах пуля входит в грудь любимого, выпуская бордовую струю крови. Он падает на пол, начинает задыхаться.

Я подскакиваю к нему, пытаюсь зажать рану, из которой бурным потоком течёт кровь.

— Нет-нет, пожалуйста, — шепчу, сглатывая слёзы. — Помогите кто-нибудь, он умирает! Родненький, любимый, пожалуйста, не бросай меня, — отдираю кусок от своей рубашки, закрывая рану. Ткань моментально багровеет. — Я люблю тебя, слышишь? Люблю! Не умирай, прошу… не оставляй меня одну…, - он смотрит на меня полузакрытыми глазами, держится на краю сознания, из горла вырываются сдавленные хрипы. — Все будет хорошо! — слёзы градам капают ему на грудь, глажу его по щетинистой щеке, всем сердцем желая, чтобы все происходящее оказалось дурным сном.

— Теперь я занял его место. Идите и сообщите всем, что произошла смена власти!

— Ах, ты, алчная скотина! — подскакиваю к Давиду, замахиваясь на него. — Как ты мог передать его! Он считал тебя своим братом! — Мужчина перехватывает меня за запястья и грозно шипит в лицо:

— Если ты сейчас же не подчинишься, я заставлю тебя работать остаток жизни в этом борделе!

— Да пошёл ты!

— Заза! Убери ее с глаз моих!

Здоровенный мужик закидывает меня к себе на плечо и тут же выносит через чёрный ход. Перед тем, как потерять сознание, я замечаю, что зрителей, развернувшейся драмы, почти не осталось.

Мне не хотелось просыпаться. Мне хотелось умереть вместе с ним. По сути, так и произошло. Внутри зияла ноющей раной пустота. Стоило только вынырнуть из чёрной бездны небытия, как из глаз покатились слёзы, а грудь сотрясла дрожь, подступающих рыданий.

Его больше нет…

Нам так мало было отмерено, а мы позволили драгоценным песчинкам времени раствориться в предрассудках. Если бы я знала, что наша ночь в Париже станет последней…

Он погиб, так и не узнав, что я люблю его больше жизни. Не уверена, что он услышал меня тогда в этом злосчастном салоне.

Чтобы разлепить, опухшие от слез, глаза пришлось аккумулировать все оставшиеся силы. Огляделась. Незнакомая мне спальная комната. Не подвал — уже хорошо. За окном сгущались сумерки, вызывая во мне новые приступы паники. Что со Златой? Смогу ли я снова увидеть сестру?

Дверь напротив кровати отворилась и в комнату вошёл отныне мой злейший враг. Глядит из-под чёрных густых бровей усталым взглядом, неминуемо приближаясь ко мне.

— Не подходи, — предупреждаю, готовая биться до последнего.

Он игнорирует предупреждения, продолжая сокращать дистанцию. Останавливается в двух шагах от меня, внимательно разглядывая.

— Идём.

— Никуда я с тобой не пойду!

— Пойдёшь, — подхватывает меня за локоть. Выворачиваюсь и свободной рукой даю пощёчину. Хлесткую, звонкую. Жаль, что нет ничего тяжелого под рукой. Он с удивительным смирением принимает удар, лишь звучно втягивая воздух.

— Ненавижу тебя! Как ты мог так поступить! Ударить в спину…

— Угомонись, женщина! — Встряхивает меня, как тряпичную куклу. Силы не равны, но я упираюсь, не желая ему уступать.

Давид ругается на грузинском (подобное я когда-то слышала от Тариэла).

— Упрямая ослица!

Я снова оказываюсь вниз головой, перекинутая через плечо.

— Немедленно отпусти! Куда ты меня тащишь?!

Вместо ответа недовольное фырчанье и тяжёлая поступь шагов по коридору, а затем звук открывающейся двери.

— Как он? Пришёл в себя?

— Жить будет, — резюмирует знакомый голос.

Давид ставит меня на ноги, позволяя развернуться. В кровати, накрытый до груди белоснежной простыней, лежит он. Живой!

— Господи, спасибо тебе! — разрыдалась я, подлетая к кровати и посыпая его, сероватое от потери крови, лицо поцелуями. — Живой! Ты живой! Какое счастье!

— Вот так всегда. Спасаешь их спасаешь, а они Господа благодарят, — возмутился Артур, собирая медицинский инструмент в чемодан.

— Артур, миленький, спасибо! — зажимаю в быстрых объятиях ошеломлённого доктора и возвращаюсь к «больному».

— Таро, я люблю тебя, слышишь?! Ты до смерти меня напугал… Не делай так больше никогда! — сквозь слёзы бормочу, прижимая его горячую ладонь к щеке.

Он улыбнулся на одну сторону:

— Мне нужно было умереть, чтобы ты наконец призналась в своих чувствах, — стёр капельку слезы большим пальцем.

— Радикальные у тебя меры! Я была готова поклясться, что ты уже не дышал…

— Так оно и было, — как ни в чем не бывало согласился Артур. — Видишь ли, Дато выстрелил четко между третьим и четвёртым ребром, чуть-чуть выше соска. Таким образом, основные артерии и сердце не задеты, но пробивается лёгкое. Если в течение десяти минут не оказать первую помощь, то пациент отходит в мир иной. Но, я же говорил, милочка, его так просто не убьешь. Живучий, гад! — хохотнул доктор.

— Брат, что с твоим лицом?

— Что-что. У тебя не женщина, а дикая кошка. Влепила мне пощёчину, да так смачно. До сих пор горит.

— Это ее коронный, — улыбнулся Таро. — Оставьте нас.

Когда Дато и доктор покинули комнату, он перевёл на меня взгляд:

— Кажется, я должен объясниться.

— Уж, потрудись. Я в корень запуталась.

— В Диснейленде, когда ты разбила телефон, из него вылетело небольшое следящее устройство. Я сразу понял, что тогда в загородном доме нас нашли не потому что кто-то из моего окружения шестерит, а потому что кто-то устроил слежку за тобой. Кандидат в шпионы у меня был лишь один, но я немного колебался: больно правильный он что ли для этого. Все сомнения развеялись, когда мне позвонил Давид с новостями о том, что твой «женишок» снюхался с Таймазовым. Эта парочка в криминальных кругах не стесняясь вещала о наших с тобой отношениях и моей привязанности к тебе. Слушок коснулся и ушей моих врагов, что стало представлять для тебя реальную угрозу. Тогда мы с Дато решили разыграть представление, мол от жадности и жажды власти он предал меня. Пока мы были во Франции, Давид развернул бурную деятельности возле бесхозных борделей, подогревая к ним всеобщий интерес, чтобы собрать побольше зрителей, которые и должны разнести весточку.

— Ты нарочно инсценировал свою смерть?

— Прости что тебе пришлось участвовать в этом, но ты была великолепна. Не обманула моих ожиданий и вошла в этот салон с таким гневным лицом! — он хохотнул и тут же зажмурился от боли. — Ты была уверена в предательстве Давила и убедила в этом всех окружающих. Если бы я предупредил тебя, то твой гнев не был бы таким правдоподобном. Этот ход помог решить ряд проблем: интерес к тебе, как к средству манипуляций угас, ведь Давид четко дал понять, что ты для него не имеешь никакой цены; я формально отошёл от дел, передавая власть в надёжные руки, минуя, при этом, междоусобицы и смуту; все враги уверены, что я уже кормлю червей где-то на опушке леса, а значит теперь, у меня есть все шансы зажить полной жизнью…