Княжна

Возле одного из таких домиков на низенькой табуретке сидела сухонькая бабуля в белом пуховом платочке. Перед ней, в оцинкованном ведре, огнем горел, вобравший в себя последние лучи солнца, букет из странных цветов. Ударил по тормозам быстрее, чем успел подумать, и свернул на обочину, вздымая за собой клубы пыли. Мимо пронёсся большегруз громко сигналя клаксоном, водитель которого, наверняка, посылал меня крепким отборным матом.

— Здравствуй, мать! Что за цветы у тебя такие диковинные?

Старушка подняла выцветший взгляд и расправила сморщенные губы в улыбке.

— Здраве буди, сынок! Так гладиолусы это, яко не узнал-то, — бережно поправляет лепестки, переводит взгляд на меня и добавляет лукаво, — краше этих ни в одном дворе не сыщешь. Выбирай, сынок, не стесняйся, свежие — только срезала.

— Не серчай, мать, слаб я в цветочных делах. Все заберу, — достаю красную купюру из кошелька, — на вот, не мёрзни на улице.

— Абы не в сердечных, — благодарно кивает головой. — Храни тебя Господь от всех невзгод! — со слезами на глазах трижды осеняет меня крестным знамением.

Ехал, время от времени поглядывая на разноцветный букет. Она любит белые розы, но отчего-то глаз зацепился именно за это буйство красок. Поздней осенью уже не хватает живого цвета.

По ступеням крыльца взбегал легко, точно окрылённый. Одной рукой, прижимаю увесистую охапку длинных цветов, другой несу пакет с мороженым. С трудом справляюсь с замком и вхожу внутрь. На пороге с ноги на ногу переминается Адель.

Ждала меня…

— По дороге случайно увидел их и захотелось купить, — оправдываю странную покупку. При виде ее, идея подарить этот веник перестала казаться удачной. Борюсь с настойчивым желанием выкинуть его за дверь.

Она медленно подплывает ко мне, забирает цветы из рук и начинает перебирать яркие бутоны пальчиками:

— Красные, белые, нежно-розовые и персиковые. Интересно, — поднимает на меня озорной взгляд.

Не понял. Но в слух не признался.

— Ты что-нибудь знаешь о языке цветов? — изящно приподнимает бровь, зарывшись носом в букет.

— Не силён, — хмурюсь, это ещё что такое?

— Гладиолус весьма неоднозначен в этом плане, но этот букет говорит примерно так: «Ты женственная и романтичная, моя любовь к тебе искренна и сильна». А ещё, хоть это и странно, но именно эти цветы символизируют любовь с первого взгляда, — коротко хмыкает.

Меня закоротило. Любовь?

Она некоторое время внимательно изучает мое лицо и ласково улыбается.

— Не переживай, редко кто сейчас дарит цветы, вкладывая в это определенный смысл. Но мне и без того очень приятно, спасибо, — становится на цыпочки и целомудренно касается губами моей щеки.

— А что означает мороженое? — поднимаю пакет.

Она с детским любопытством заглядывает внутрь.

— В таком количестве — прекрасный вечер и лишние кило на бёдрах.

Непроизвольно скольжу взглядом по плавным линиям фигуры — нет, тебе это не грозит. Она замечает мой взгляд и вспыхивает щеками.

— Мороженое тоже стоит поцелуя, — шепчу, подставляя вторую щеку.

Недолго мнётся, робко поглядывая на меня снизу вверх, поднимается на цыпочки и невесомо касается небритой щеки. Отрывистым движением поворачиваю голову в ее сторону, завладеваю мягкими губами и превращаю невинный поцелуй в нечто чувственное, будоражащее кровь, разгоняющее до предела сердца. Она пытается отстраниться, но я крепко прижимаю ее к себе и через несколько мгновений сопротивление ослабевает. Закрывает глаза и отпускает себя, позволяя целовать ее так, как до этого момента, я делал только в мечтах.

Аделина

Сердце гулко барабанило в ушах, заглушая глас здравого смысла, тихо нашептывающего мне о манерах, нравственности, воспитании, о моих жизненных убеждениях, расползавшихся по швам. Возможно после, я буду жалеть о том, что не остановила нас, не взяла себя в руки. Но это будет после, не сейчас. Впереди вся жизнь, для самобичевания и порицания, а испытаю ли я вновь что-либо равное тому чувству, какое переполняет душу и выплёскивается за ее края — не знаю. Пройдут года и я не вспомню о том, как отчаянно соблюдала правила приличия, но вспомню его. Горячего, желанного, отогревшего мое сердце.

И, кажется, любимого…

Признание разлилось вибрирующими волнами, сворачивающимися тёплым комочком в груди.

Моя оборона пала.

Я отпустила себя, повинуясь его воле. Огненное кольцо крепких мужских рук сжималось, впечатывая меня в твёрдое тело. Настойчиво углублялся пылкий поцелуй, окончательно лишая способности мыслить. Судорожно вдыхаю сексуальный, дурманящий аромат его парфюма, растворяясь без остатка, в нависающем надо мной мужчине. Он выхватил букет цветов из моих рук и бросил в сторону, на пол полетело мороженое.

— Растает, — с трудом отрываюсь от горячих пытливых губ.

— К черту все! — рычит, окончательно теряя самообладание и подхватывает меня на руки. Нес к себе в комнату, оставляя лужицы из частично сброшенной впопыхах одежды. Спальню серебрил мягкий лунный свет, вырисовывая на полу тень от панорамного французского окна. Он поставил меня и прижался лбом к моему лбу, выводя контуры нижней губы большим пальцем. Пронзительный взгляд побуждал тысячи электрических разрядов щипать разгоряченную, и оттого сверхчувствительную кожу.

— Если мы продолжим… я уже не смогу остановиться, — звучание бархатного баритона негой течёт по венам, заполняя меня до краев.

Мгновение тону в глубине любимых глаз:

— И не надо, — едва нахожу силы, чтобы выдавить из себя надрывный шёпот.

Уголки его губ едва заметно дрогнули и он пропустил прядь моих волос сквозь пальцы. Уверенный взгляд переливается тёмным желанием. Медленно проводит костяшками пальцев по щеке, обдаёт висок горячим дыханием тропических фруктов. Сердце, взволнованной пташкой трепыхается, бьет крыльями, рвётся наружу — к нему.

— Я — первый? — берет лицо в ладони, заглядывая в глаза сверху вниз, затем посыпает легкими отрывистыми поцелуями кончик носа, уголки губ, веки, скулы, в ожидании ответа.

По телу пробежала волна смущения и я легонько кивнула «да». Он властно так, самолюбиво улыбнулся и по-хозяйски прильнул к моим губам, повышая градус, и без того осязаемого, напряжения.

— Не бойся, я буду нежен, — хриплый шёпот оцарапывает кожу и мужчина подхватывает меня на руки. Через мгновение я утопаю в прохладе шелковых подушек, из-под полуопущенных ресниц наблюдая за хищником. Широкий разворот бугрящихся плеч, рельефный пресс тугие канаты мышц на руках… дьявольская, чертовски самодовольная ухмылка победителя.

Где-то глубоко внутри, слабо трепыхается сомнение, но приятная тяжесть мужского тела и жар, ласкающий кожу, вытесняет любые посторонние чувства.

— Смотри на меня, Адель… Я хочу, чтобы ты смотрела только на меня, — его проникновенный взгляд переливался гаммой эмоций, плещущихся в широкой груди. Взгляд собственника. Зверя. Его тёмная половина рвалась наружу и я хотела его таким.

Терялась во времени, сгорая и вновь возрождаясь из пепла, чтобы снова и снова плавится в его руках. От бесконечных, умелых ласк, находящих отклик в моем теле, от страстных, требовательных поцелуев, осыпающих каждый миллиметр кожи. От его близости. От осознания того, что я в его власти. Отныне я принадлежу ему.

В один флакон смешались: шёлк кожи и шершавость мозолистых рук, мягкость губ и колкость щетины, жар тел и прохлада скомканных простыней, протяжные стоны и утробный рык, нежность и страсть, невинность и похоть, единое бешеное желание — компоненты любовного элексира. Глоток которого приносит удовольствие, граничащее с сумасшествием. Грозит потерей себя.

И я жадно пила его залпом, не осмеливаясь перевести дыхание, боясь утратить медовый, пряный вкус наслаждения от близости с этим мужчиной.

Когда силы покинули обоих, захмелевшие мы нежились в объятиях друг друга. Его плечо стало для меня самым уютным местом на свете. Он пальцами перебирал мои пряди, крепко прижимая к себе.

Я слушала стук его сердца и мерное дыхание, погружаясь в сон бессовестно счастливой.