Страница 65 из 78
Словно по сигналу обстрел закончился, и тут же на верхушку холма прыжком вскочил мужик в грязном халате, под металлическим шлемом горят злобой узкие глаза. Торжествующе взвыл, из ножен вылетела узкая и длинная сабля.
Пистолет бабахнул, руку дернуло отдачей. Дикий крик. Бандит, сбитый пулей, словно ударом доброй дубины, с истошным воплем покатился с холма. Через миг со всех сторон враги густо полезли на холм. Сергей юлой закрутился вокруг памятника.
«Бах!» – краем глаза углядел нового бандита. Выцелил стволом.
«Бах!», – потом еще. – «Бах!»
Неистовые и злобные крики, вой раненых, гулкие одиночные выстрелы и короткие очереди из пистолета слились в какофонию боя. Вроде бы сам что-то яростно орал в ответ, но утверждать, что именно так и было, он бы не стал. Дважды торопливо вбивал в пистолет новый магазин. Наконец, все закончилось. Сергей, тяжело дыша, укрылся за идолом и злорадно ухмыльнулся, чрезвычайно довольный собой. Их много, но победил он! Казалось, что штурм длился невыносимо долго, но, когда все закончилось, и он посмотрел на часы, оказалось, все длилось от силы пару минут, а от момента, когда вызвал спасателей, прошло полчаса. Снизу слышались вопли раненых, всего в трех метрах перед Сергеем валялся в алой луже крови, успевшей натечь с простреленной головы, мужик с копьем, намертво зажатым в руке. Шустрый оказался, почти успел добежать. С другой стороны памятника слышался надсадный вой раненого. Скверные у него раны, в живот и грудь, не факт, что даже продвинутая медицина двадцать первого века такого спасет. А в условиях семнадцатого-практически верная смерть!
Вновь начался обстрел, значит, пока не полезут. Занудно засвистели, вонзаясь в сухую, омертвевшую землю стрелы. Сергей облизал сухие губы и расстегнул ворот, сверкнул невзрачный серебряный крестик. Летчик поднес к сухим губам, торопливо зашептал:
Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя…
Сергей замолчал. Текст молитвы он забыл. Хотя его и крестили в детстве и считал себя православным, но церковь посещал от силы раз в год и даже Перенос не изменил этого. Но… на войне даже коммунисты становятся немного религиозными и молятся богу. А над головой темнело распахнутое настежь небо, цвета штормового океана. От него делалось тоскливо на сердце, в то же время и глаз не оторвать.
Раненный с другой стороны памятника, всхлипнул, вой прекратился, видимо получил свое от «дружеской» стрелы. Сергей вновь посмотрел на наручные часы, и робкая надежда затеплила в душе. Осталось совсем немного продержаться. Поискал взглядом, где сумка с боеприпасами. Вот она, в двух шагах от памятника, пока крутился, отбиваясь от бандитов, случайно отбросил ее на пару шагов. Аккуратно подтянул ногой и принялся торопливо снаряжать магазины.
Он набивал последний, когда правую руку обожгла дикая боль, словно на обнаженную кожу плеснули кипятком. Сергей вскрикнул, очередной патрон упал, блестя медными боками покатился по земле и исчез в жухлом ковыле. Скосил глаза. Пущенная наугад стрела нашла долгожданную цель. Пронзила насквозь правую руку, пришпилив к животу. Из-под стрелы засочились алые капли. «Черт, черт, черт! Ну вот и все, в таком состоянии я не боец». Летчик спиной осел на идола. Попробовал пошевелить пальцами правой руки и вскрикнул – тело пронзил новый огненный разряд боли. Липкий, тягучий пот потек по позвоночнику.
Лицо стремительно побледнело, только губы –точно яркая алая лента.
Там, где кровь тонким, щекотным ручейком стекала на землю, отчаянно зачесался бок.
Боль немного уменьшилась. Было обидно, до слез обидно. Ну почему это случилось именно с ним? Потом лицо исказила презрительная гримаса. «Думаете, уроды вонючие, возьмете меня? Да хер вам!»
Кулак ударил по спекшейся до каменного состояния земле. Рану словно прострелило жгучей молнией, из груди вырвался новый стон.
Левой, здоровой рукой подтянул последнюю гранату, вытащил чеку и взял ее в руку, продолжая прижимать спусковой рычаг. Стоит отпустить и все…
Закружило голову. Изо всех сил сжал зубы. Только не потерять сознание и дождаться. Чтобы не зря. Уходить один он не желал. Только в окружении сонма врагов!
– Боже, – взмолился, – если ты есть, не о жизни тебя прошу я, дай мне уйти так, чтобы стыдно не было…
И тут нахлынуло осознание, что это все. Что остались считанные секунды или минуты. Умирать не хотелось отчаянно. Хотелось жить так сильно, что рука едва не разжалась. Перед глазами встали родители. «Прощайте, мама и папа! Я виноват перед вами… не будет внука или внучки, о которых вы мечтали… прощай друг Сашка». И так ему стало себя жалко, так растравил самого себя, что по пыльным щекам поползли мокрые борозды. Да что там, он попросту рыдал, по-мальчишески всхлипывая и размазывая по лицу кулаком с намертво зажатой гранатой грязь, кровь и слезы. Ярился на себя до зубовного скрежета, но ничего не мог с собой поделать.
Слезы вовсю застилали глаза, мир расплывался, разбойники, выставив копья и сабли, осторожно приближались.
Со сведенных судорогой губ оскаленного, бледного Сергея вырвался поток невнятных, перемешанных с матерной руганью слов. Ярость, охватившую его, можно сравнить только с яростью берсеркера, в чем мать родила, бросающегося на закованных в железо воинов и побеждающего!
Разбойники остановились. Это было невозможно, невероятно. Он один, раненный, безоружный, а их много, но они боялись его.
А потом все изменилось. В глазах русского появилось странное выражение, он даже задышал вольнее, наконец-то покинуло страшное напряжение, будто, наконец, свободен, свободен от всего!
Что происходило дальше, видели только выжившие враги да степной стервятник, висевший над холмом в восходящих потоках воздуха. Он терпеливо дожидался, когда глупые двуногие наконец уйдут и дадут полакомиться свежей мертвечиной.
Когда кольцо врагов, повинуясь командирскому окрику, сомкнулось над привалившимся спиной к идолу человеку в синем, пилотском костюме, из глотки человека вырвался сходный с волчьим рык-вой. С громовым ревом вырвалось яростное пламя, тела в окровавленных и грязных халатах, разбросало по вершине холма. А у каменного идола осталось лежать изломанное, окровавленное тело в окружении сонма трупов и неистово вопящих раненых. Смерть была милостива к молодому герою. Она избавила от мучений агонии, от последних конвульсий, он погиб мгновенно и даже уснув навеки, он пугал бандитов победной улыбкой, навеки застывшей на губах. Эхо взрыва, понеслось по степным просторам и вскоре затихло. Только усилившийся ветер, видевший и не такое, пел скорбный реквием погибшему герою.
Двадцать минут спустя хмурые и неразговорчивые после осознания чудовищных потерь бандиты заканчивали грузить на арбы погибших и легкораненых, тяжелых прирезали сами, переводя в категорию мертвых. Молодой бандит в перепачканном землей дырявом халате обладал самым чутким слухом или, возможно, обостренной «чуйкой» на опасность. Неожиданно остановился, из-за чего напарник, тащивший вместе с ним труп товарища, споткнулся о камень и отчаянно засквернословил. Не обращая внимания на ругань, молодой несколько мгновений с видимым недоумением смотрел на север. С хмурого неба на грани слышимости доносился отдаленный гул, а на горизонте родилась постепенно растущая точка. Наконец, уверился, что это ему не кажется, протянул руку на север и гортанно выкрикнул. В коротком бою не выжил ни один выходец из двадцать первого века, поэтому объяснить, что это летит неотвратимое возмездие в виде вертолета МИ – 8, было некому, но угрозу разбойники смогли понять.
Невыразимый ужас проник в черные сердца степных разбойников. Послышались громкие тревожные крики. Им вторило испуганное ржание коней. Бросая все: арбы с трупами и легкоранеными, бандиты спешно садились в седла. Оставляя камчой кровавые полосы на лошадиных боках и, грохоча копытами по выжженной земле, горстка всадников стремительно понеслась на юг. Но попытка обогнать на лошади стремительного небесного дракона заранее обречена на неудачу. Не прошло и пяти минут, как светло-серая туша винтокрылой машины с большой красной звездой на корпусе, выросла до размеров корабля, плавающего по морю, которое потомки назовут Каспийским. Понеслась низко над землей вслед за беглецами, пригибая степные травы к земле. Грохот газотурбинных двигателей давил физически, стал почти невыносимым.