Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 13



Эти навыки помогают нам связать предметы с реальной жизнью. Если честно, я большой поклонник phenomenon-based learning[1]. Мне очень нравится обучение на основе явлений, когда ты изучаешь одну глобальную тему с помощью разных дисциплин, и связываешь, таким образом, воедино все предметы.

Вы упоминали финскую модель образования. В чем ее главное отличие от российской модели?

Вместе с учителями из российских школ мы ездили в поездки по финским школам. Однажды мы приехали в школу, где только-только внедрили обучение через VR-технологии. Уроки биологии, географии, анатомии там проводили с помощью VR-очков. Так вот, наших учителей больше всего волновал вопрос, кто заплатил за эти очки. А финские учителя вообще не понимали, о чем идет речь. Я объяснял, что у нас учителя не могут расходовать бюджеты. И в какой-то момент стало понятно, что ключевое слово для финского образования – это «доверие», доверие со стороны государства к учителям. Учитель может сам, как он считает нужным, менять учебную программу под учеников. Если он считает, что нужны VR-очки, значит, так и будет.

Финский учитель сказал нам: «У нас исторически в обществе есть три категории профессионалов, специалистов, к которым больше доверия со стороны страны. Это учителя, врачи и полиция». И мы такие: «Ну, понятно». В этом и кроется отличие финского образования от российского.

В Финляндии учителя обязаны на законодательном уровне пробовать новые методологические находки, приемы, какие-то техники, то есть их обязывают следить за всем самым новым. И мне кажется, что в этом очень большое отличие.

Мне кажется, нужно отстать от учителей и дать им возможность хотя бы немножко жить вне рамок. Когда тебе каждый второй учитель жалуется на то, что ему тяжело, это лишает возможности творить.

Мне кажется, нужно отстать от учителей и дать им возможность хотя бы немножко жить вне рамок. Потому что, когда тебе каждый второй учитель жалуется на то, что ему тесно, тяжело и надо изворачиваться, это лишает тебя вообще возможности что-то творить. Нам ведь всем нравится работать в свободной атмосфере, чтобы не дергали по разным вопросам.

Может ли Школа будущего быть доступна для любого ребенка без какого-либо входного отбора? Что для этого требуется?

Это моя мечта, если честно. Ведь это, на самом деле, то, за что ругают очень многие частные школы, – за селективность, когда ты отбираешь в школу самых талантливых. Я не очень верю в эту модель, потому что в таких школах, как правило, процветает буллинг. Самое жесткое эмоциональное и физическое насилие происходит в школах, где все друг друга пытаются перещеголять, и где идет невероятное соперничество, к сожалению. И потом, в принципе, очень многие сдаются и сходят с финишной прямой, потому что так невозможно долго учиться.

Я думаю, что доступ в школу без отбора – это точно не вопрос ближайших 10–15 лет, к сожалению.

Если создавать Школу будущего уже сейчас, как это лучше всего сделать?

Любой хороший проект начинается с того, что ты определяешь для себя целевую аудиторию. Я всегда делю любые свои проекты на «что» и «как». Здесь то же самое: что мы хотим от школы, и как мы хотим это сделать. Это две взаимосвязанных вещи.

Дальше нужно, чтобы адресат нашел отправителя, то есть чтобы родительский запрос совпадал с тем, что может предложить школа. Это, кстати, плюс частных школ. Туда приходят люди, которые уже очень четко знают, что они хотят.

Дальше начинается самый главный этап – поиск людей. Я не поддерживаю ту точку зрения, что у нас все очень плохо с учителями в обычных общеобразовательных школах. Они есть, надо просто их искать и вынимать их из тех школ, где им плохо.

Какие из существующих школ в России, на ваш взгляд, ближе всего к Школе будущего?

Наверное, как ни странно, это была школа имени Тубельского при самом Александре Наумовиче. Это была школа, которая опередила свое время. Наверное, еще «Апельсин» Димы Зицера в Санкт-Петербурге, потому что там, действительно, такая модель обучения, которая построена на абсолютной свободе, которую я, честно говоря, больше нигде не видел.



Возможно, я вас удивлю, но это еще и школа № 42 в Белгороде. Меня поразило, что можно собрать сообщество учителей с правильными взглядами и обучением человечности, навыкам 4К[2] на основе абсолютно обычной муниципальной школы. Я бы не стал ее громко называть Школой будущего, но для меня это очень ценный пример.

А если зарубежные школы рассматривать?

Я здесь оригинальным не буду, мне действительно очень понравились финские школы. Например, Saunalahti, Ressu. Шведскую школу Kunskapsskolan я уже упоминал выше. Есть еще школа La Source, которую я последней описываю в своей книжке «Другая школа».

И еще одна школа, которая мне запомнилась своими взглядами на учителей и тем, что наши западные коллеги называют forward thinking, это Ørestad – гимназия без стен в Дании, где действительно есть попытка обучения в open space, когда ты уже со старших классов учишься взаимодействовать с другими детьми, даже через пространство. То есть ты вынужденно учишься с другими бок о бок. С точки зрения директора этой школы, эмпатия – это один из главных навыков XXI века. Мы же часто говорим про личность, но никак эту мысль не подтверждаем. А там идея, что ребенок в центре образовательного процесса.

Давайте поговорим о гуманной педагогике. На мой взгляд, это несколько странный феномен, ведь все знают про Шалву Амонашвили, про его последователей, но при этом на сайте Центра гуманной педагогики меньше 10 школ, которые являются аккредитованными центрами. Стоит ли гуманную педагогику брать в будущее, и если да, то как?

Я очень люблю Шалву Александровича, тем более после того, как он сказал, что «Другая школа» – его настольная книга. После этих слов, я могу свою карьеру завершать, в принципе (улыбается). Но мне кажется, что вопрос в упаковке. За таким красивым названием скрывается очень простая вещь. Это любовь к детям. Любой учитель, который по-человечески относится к своему ученику, это уже, на мой взгляд, гуманный педагог.

Любой учитель, который по-человечески относится к своему ученику, на мой взгляд, гуманный педагог. Нужен человек, который талантливо переупакует идеи гуманной педагогики, сделает их массовыми.

Я бы действовал по методике финского директора Лины Лиусваары, которая меня в свое время очень сильно поразила. Когда мы с ней гуляли по школе Ressu, я увидел, что при всем таком своем инновационном подходе, phenomenon-based learning, там много классов с классической рассадкой учеников. Я говорю: «Это же настолько не похоже на тот образ финской школы, которую мы знаем». Директор мне ответила: «Потому что мы считаем, что неправильно ломать все, что было сделано до нас».

Сейчас я, например, снимаю большой фильм про Льва Выготского. На самом деле, поразительно, насколько много мы используем Выготского, даже не зная об этом. В США я буду общаться с двумя людьми, которые работали в круге Выготского, Лурье. Это Джеймс Верче, Майкл Коул – люди, которые еще помнят ту советскую модель. Мне очень важно в этом фильме показать человека, который на нас всех повлиял, а мы этого даже не осознаем.

В Америке еще живет Елена Бодрова, я тоже с ней буду разговаривать, она вместе с Деборой Леонг написала книгу Tools of the Mind. Она взяла за основу учение Выготского и все, что он говорил про детей, переупаковала и сейчас штурмует американские школы и детские сады на «ура». Книга стала бестселлером, и это заново открыло Льва Выготского американцам.

1

Phenomenon-based learning, или феномено-ориентированное обучение (PhBL или PhenoBL) – форма обучения, где студенты изучают тему или концепцию в целом. PhBL возник как ответ на идею о том, что традиционное предметно-ориентированное обучение устарело и удалено от реального мира.

2

В модель 4К входят четыре базовых навыка, которые можно и нужно развивать с самого раннего возраста: коммуникация, командная работа (или кооперация), критическое мышление, креативность.