Страница 20 из 20
– Папиросы «Единство»[25]! – кручу в руке коробку. – Единство. Так что все-таки имеется в виду – единица измерения, боевой отряд, или, может быть, нерушимое единство курильщиков всего мира? Ты, папиросина, лишь мелкая единичка.
– Что ты сказал?
– Да так, дурачусь. Думаю о единстве народа.
– И до этого было хреново, а теперь и подумать страшно. Коммунисты расколют народ, разжигая взаимную ненависть. Обиженные на Улманиса, оскалив зубы и размахивая красными тряпками, уже бегают по городу. Как бы до поножовщины не дошло.
– Не пугай.
– Тебе нечего бояться. Чистый и невинный, как ангел, только нос в краске.
– А тебе?
– Знаешь, об этом я тоже думал… и придумал. Может, и не так страшен черт, как его малюют. Таких вояк, как я… да вся Латвия такая! И кому придет теперь в голову старое ворошить? Нужно успокоиться и красить себе дальше. Ты тогда верно сказал, помнишь?
– Не-а.
– Ну, что мы простые ремесленники… или трудовой народ. Что-то такое.
– Да? Может, и сказал, не помню.
– Сказал, сказал. Так что спокойно зарабатываем на хлеб и не наступаем на грабли. Пока никто не призывает к народному восстанию, остаемся на своих местах и в грызню не ввязываемся.
– Думаешь, будет народное восстание?
– Об этом тоже ночью думал. Мне кажется, должно быть. Не может быть, чтобы все, кто хотел бы красным дать по мордасам, вдруг испарились.
– И ты бы пошел? Смог бы опять кого-то… – я осекся. – Прости, я не хотел.
– Ничего, – Коля подтачивает нож для нарезания обоев. – Кто знает, может, мне именно это и нужно. Смыть старую кровь новой.
– Погоди, Коля… разве ты сможешь краску смыть краской?
Коля не сразу отвечает, потом делает шаг ко мне и хлопает по плечу.
– Ты прав. Так оно и есть – вроде и гроза в тебе вскипает, а рука не поднимается! Тяжело.
– Да… ну, поживем – увидим, что да как… будет народный бунт – хорошо, но пока мне хочется обойтись восстанием других.
– Каких – других?
– Ну, тех самых, – на ум приходят строчки Чака. – Когда закат увянет розой алой, и улицы во тьму уйдут опять, вооружен своей пацанской палкой, иду для сердца радостей искать…[26] Вечером увижу свою подругу. Вот так!
– Матис, не морочь мне голову!
– Я- что? Не обращай внимания, я так, просто дурака валяю.
– Что теперь будет?
– Пришла пора учить русский язык, – говорит мама. – Почитай что-нибудь, освежи знания, пригодится. Мне самой тоже придется. «Мэ» и «жэ», я так давно не говорила, ничего больше не помню. Раньше-то знала… Ах, уехали бы в Германию, ничего бы и не понадобилось… – она смотрит в сторону мужа, но Вольфганг прикидывается, что не слышит.
Многие умеют говорить по-русски, особенно старшее поколение, еще с царских времен. Многие умели, но без надобности чужой язык забывается. В средней школе учил русский язык только год или все же два… не помню. Правда, вот Гоголя усердно читал по слогам, никто не заставлял. Я был под большим впечатлением от «Носа» и «Шинели». Но когда это было, да и было ли вообще… Ха, живи я на Московском форштадте, знал бы куда больше.
– Не плакай, мама, я нанимаю па руски. Спасиба. Раз, два, три, четыре, пять, добрий день, да свиданья. Пажалуста, мать твая и мая. Отрезал нос, сударь, кабель и сука, все не так страшно, кое-что со школы еще осталось.
– Матис, пожалуйста, только без грубостей. Это ведь язык и Пушкина, и Лермонтова.
– Про Лермонтова не знаю, но Пуштин и сам крепко ругался.
– Не Пуштин, а Пушкин.
– Нет, Пуштин, поскольку произошел от слова pušķis[27]. Его прапрапрадед был латыш Пуштис из Тобаго, у которого жена была негритянка, просто об этом никто не знает.
– Ну, что с тобой, Матис? Не говори глупости!
– Мой разум потерял равновесие, как и весь мир. Да свиданья, дамы и гаспада! – я театрально раскланиваюсь и убегаю на встречу с Суламифью.
– Про господ лучше позабудь! – предупреждает Вольф. – Одним из самых главных слов теперь будет – таварищ. А самый главный – та- варищ Сталин.
– Да свиданья, main kamerad.
– Что теперь будет? – спрашивает Суламифь.
– Чему быть – того не миновать. Ты русский знаешь?
– Не совсем… иногда слышу, как русские мамы разговаривают со своими детьми. Понимаю почти все, но говорить… А почему ты спрашиваешь? Теперь нужно будет уметь по-русски?
– С завтрашнего дня. Тех, кто не будет бегло говорить, уволят с работы и отправят в Псков. Как Райниса когда-то.
– Что ты болтаешь?
– Да, да! Об этом в газетах пишут. Ты газеты-то читаешь?
– Нет… мне некогда.
– Ну, вот видишь. Теперь уже недостаточно читать «Досуг», «Девушек» или «Женский Мир». Или нашу любимую «Магазину». Нужно читать серьезную прессу, – смотрю в землю озабоченным взглядом, но Суламифь уже пришла в себя.
– Ты меня разыгрываешь. Как тебе не стыдно.
– Прости, мое солнышко. В последние дни мне хочется нести ахинею и смеяться, смеяться… правда, сам не знаю, над чем, – похоже, уголки моих губ растянулись аж до ушей. – Ой, не могу! – смех вырывается из меня наружу, его ну никак не удержать, правда, самому мне кажется, что смех какой-то странный – то ли механический, то ли напоминает ржание.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
25
Слово «Vienība» в латыш, яз. имеет несколько значений: единица, единство, отряд.
26
Строки из стихотворения Александра Чака «Мои вечерние радости».
27
Пуштис (pušķis) – с латышского – 1. Букет 2. (украшение) Кисть, помпон, плюмаж.