Страница 11 из 13
А тут еще к шефу пришла Эллина и устроила самый настоящий концерт своим визгливым голосом. Павел же, наоборот, почти шептал, стараясь не привлекать внимания, но скоро и его терпение лопнуло.
– Где планшет, я тебя спрашиваю?… Ты какое имеешь отношение к Ромми?… Ты украл у меня ключи?
– Прекрати, Эллина! Ты ведешь себя как истеричка!
– Это ты меня так назвал? Да как ты посмел, ты… Ты хоть представляешь, какой ценностью я владею. Это мое имущество, слышишь, мое! Я наследница! И теперь мне понятно, почему ты так меня добивался. Тебе не я была нужна, а квартира Карловны с ее сокровищами. Моей, между прочим, родственницы.
– Успокойся, Эллина! Мне надоели твои вечные упреки в корысти. Между прочим, живешь ты на мои деньги и их абсолютно не считаешь. Ты в чем – то нуждаешься? Тебе для полного счастья не хватает звезды во лбу? Я потакаю всем твоим капризам, забочусь о тебе, а ты так, значит, думаешь обо мне. А, может, ты ждешь, когда умрет твоя тетушка, и тогда ты станешь наследницей? А я просто транзитный аэропорт? Отсиделась ни в чем себе не отказывая, а потом помашешь мне ручкой? Так вот нет! Я тебе развода не дам, так и знай!
– Только попробуй! Тогда я тебя убью, транзитный аэропорт! – спокойным голосом проговорила любимая супруга.
Дверь кабинета распахнулась, явив красного, запыхавшегося Павла первого. Он дышал так тяжело, словно пробежал стометровку. Голубая футболка на нем взмокла, и некрасивые темные пятна расплылись на животе и груди.
– Вы все слышали, Озерова?
– Я старалась не подслушивать, но вы разговаривали громко. Простите.
– Да за что вы извиняетесь? Это мне надо просить у вас прощение за такой радиоспектакль. Вот ведь как бывает, Лера!
Он подошел к буфету, включил чайник, достал две коньячных рюмки и наполнил их из красивой бутылки в виде эллипса.
– Выпейте со мной, Лера! Один я не люблю, – протянул он напиток.
Лера послушно взяла в руки пузатые бокалы, больше пораженная доверительным тоном шефа. Сейчас он так напомнил ей Аркадия Михайловича: тихий с глазами больного льва и поникшими плечами.
– Оказывается, я просто транзитный аэропорт. Прилетели, посидели пару часов, сделали пересадку и привет. К новым светлым далям. А я столько лет был ее рабом, исполнял любые прихоти и капризы. Эллинька захотела на дорогой курорт, – пожалуйста, шуба из горного соболя – пожалуйста, старинные бриллианты – на, душенька, дом у моря – да не вопрос! А тряпки, а пластические операции – носик подправить, губки, попку. И за все свое доброе отношение, я оказался транзитным аэропортом.
Похоже, это сравнение понравилось самому Павлу первому, так как он несколько раз повторил его с удовольствием.
– Может, вы ошибаетесь? Чего не наговоришь в запале?
– А вы слышали, как она грозилась меня убить, Лера?
– Ну, это выражение стало уже фигуральным. Пустая угроза! Так часто говорят даже очень близким людям.
– Ну, не знаю, Лера! В какой семье вы живете, если вы своим близким можете сказать, что убьете их?
– Я не скажу, но ведь такое часто можно услышать. В кино, например!
– Но в том – то и дело, что это моя жизнь, а не кино! Честно, мне после такого даже жить расхотелось!
– Ну, что вы, Павел Аркадьевич, вы помиритесь! У вас же такие ссоры не часто? Придете вечером, а жена уже ждет вас за накрытым столом с вином. И побежит к вам навстречу, и будет просить прощение.
– Нет, лучше с шампанским. Мы с Эллиночкой больше шампанское любим. – Мечтательно произнес Павел Аркадьевич и улыбнулся. – Знаете, а вы правы. Это наша первая ссора. Правда, такое впечатление, что и последняя. Но я не теряю надежды на примирение. Вы идите домой, Озерова. Идите. И картину можете сегодня взять с собой.
Это предложение было подобно взрыву. Забрать картину с собой!? На выходные!? Да за это полагался штраф, увольнение и казнь. Ни один из сотрудников, даже рамочник, не мог иметь такого и в мыслях. Но Лера не стала спорить и перечить. Оставаться дальше и слушать излияние Павла первого ей не хотелось. Пить с ним коньяк она не могла – у нее не было такого здоровья, а работать бы все равно шеф не дал, а доставал бы ее своими жалобами на жизнь. Плохо так говорить, но ей было совсем не жаль Павла первого и слушать и сочувствовать ему не хотелось. Не чувствовала она доброго отклика в своей душе на его стенания.
Лера быстро собралась, чтобы шеф не передумал отпускать ее с работы. Уложила картину в планшет, свою работу бережно завернула в ткань – хорошо, что она сегодня приехала на машине, а то ехать в троллейбусе с картинами и тяжелым планшетом на вытянутых руках было бы проблематично.
Уже спускаясь по лестнице, Лера столкнулась с Верой Тимофеевной. Коллега поджала губы и постаралась удалиться в молчании.
– Вера Тимофеевна, вы, почему не хотите со мной разговаривать?
– Да, уж, не знаю, могу ли себе позволить разговаривать с начальством, – ехидным тоном произнесла Вера Тимофеевна.
– С каким начальством? – опешила Лера.
– Ну, как там тебя повысили?
– Да, не повысили меня, Вера Тимофеевна, только на этаж пересадили, да и то, временно. Шеф попросил картину его личную подправить.
– А что сразу сказать было нельзя? Зачем комедию ломала, ерунду несла?
– Прости, Тимофеевна, каюсь! Настроение было плохое. Я и, правда, увольняться собиралась. Не сердись на меня! Мир? – заглянула Лера в глаза коллеге.
– Мир, куда ж я денусь! А картина то хоть стоящая? Это она? – кивнула коллега на завернутое полотно.
– Это мой набросок. А картина шефа в сейфе. Ты же знаешь наши правила. – Поехали, подвезу до метро, – предложила Лера.
– Тогда бы уж приказал со своими раскладушками на работу приходить. – Продолжила разговор Тимофеевна, когда устроилась в небольшом салоне Лериного автомобиля.
– Почему? – удивилась Лера.
– Да сроки ставит нереальные. Вынь ему, да положь за пять дней шкатулку отреставрировать. А она не простая, с секретом и механизм сложный такой. А перламутр темной бирюзой отливает, да как подобран! Даже не знаю, откуда такой. Вот сколько, уж, в моих руках этих шкатулок перебывало, вееров, столиков кофейных, сколько перламутра перебрала, а такого не видела.
– Ой, видела я эту шкатулку! И мне цвет перламутра показался необычным. А красавица какая! А вам ее Павел Аркадьевич с фантиками дал?
– Какими фантиками? Не было в ней ничего, пустая была? А когда ты успела ее увидеть?
– Да мы с Павлом первым вместе…, – произнесла Лера и осеклась, вспомнив, что шеф просил ее не рассказывать о квартире родственницы. (И так уже проболталась). – Вместе на работу пришли, он ее из портфеля при мне вытаскивал. Я еще поразилась цвету древесины и перламутра. – Выкрутилась Лера.
– Оттенок редкий, я же говорю! – задумалась Вера Тимофеевна. – Я сегодня по Интернету пыталась уточнить, но и там ничего не нашла. Вот хочу к одному приятелю заглянуть, может, он что подскажет. Он ювелиром работал на Бармалеева, а сейчас в торговом центре мелким ремонтом занимается. Но для себя и друзей такие шедевры выдает! Представляешь, позвонил тут на днях, расспрашивал, как я живу, где работаю. Не скрою, приятно было. Он в молодости красавцем был! С ума всех девчонок сводил! Лер, а пойдем вместе? И ты с умным человеком познакомишься, и мне компания. А то одной как-то неловко. Жена у него умерла пять лет назад, еще подумает, свататься пришла.
– Ну, можно и посвататься. Какие ваши годы? Вы же тоже одна живете.
– Я с сыном. Вот женю его на хорошей девушке, тогда и о себе буду думать, – покраснела Тимофеевна.
– Вера Тимофеевна, да сыну вашему уже лет больше чем мне. Взрослый дяденька. Может сам о себе заботиться.
– Много ты понимаешь, Озерова! Вот будут свои дети, тогда посмотрю на тебя, как ты их опекать будешь.
– Да откуда им взяться, детям то?
– Вот, не хочешь за моего Женечку выходить…. Давно бы уж детишек растили. Подумай, Валерия!
Лера, вспомнив упомянутого Женечку, содрогнулась. В школе, когда на уроках литературы изучали «Недоросля», она этого Митрофанушку именно таким и представляла: толстым, розовощеким, кудрявым, с глупой улыбкой и пустотой в глазах. И было странно увидеть воплощенный образ литературного героя в виде сына своей сотрудницы. Лера тогда даже лишилась дара речи и все стояла и смотрела на детину, который, казалось, сошел со страниц романа Фонвизина.