Я буду твоими глазами

Теперь они часто тренировались по вечерам вдвоём, когда все парни расходились по домам. Щитов в зале было два, мячей – сколько угодно, а желания доказать самому себе, что ты сможешь переломить и себя, и свою боль – хоть отбавляй. У обоих. Каждый занимался своим: Сергей оттачивал броски, а Алжан заново изучал баскетбольную площадку, спокойно и методично выясняя и запоминая, сколько шагов занимает расстояние от центральной до трёхочковой линии и дальше, до штрафной. Как нужно напрячь руки, чтобы с закрытыми глазами передать мяч через поле или забросить в корзину с различных позиций. Да, он действительно тренировался вслепую, а Белов помогал ему, давая отрывистые, короткие советы или пасы. И то, и другое Алжан с благодарностью принимал. Всё это не нравилось только Паулаускасу, который часто ждал Серого после тренировок, с тревогой наблюдая за его состоянием. Впрочем, ни Белов, ни Алжан не обращали внимания на ворчание литовца, тем более что ругался тот на родном языке.

Позже к их вечерним «передозам», как однажды метко заметил Сашка Белов, присоединился и Болошев. Теперь уже с Алжаном работал он, снимая дополнительную нагрузку с Белова, что очень устраивало всех: и самого Сергея, и Алжана, сдружившегося с Болошевым, а больше всех – Паулаускаса, который с появлением Саши заметно оттаял и уже не так громко возмущался, наблюдая, как его друг и два ненормальных с его точки зрения сокомандника истязают себя на площадке.

Каждый раз, пожимая руку Сергея при прощании, Алжан читал в его серых глазах одну и ту же фразу: «Даже думать не смей!». Не смей думать, что сломаешься! Не смей думать, что не сможешь играть! Не смей думать, что не сможешь жить дальше!

И он поверил. Сергею. Себе. И в себя. Поверил и успокоился. И даже туман, сопровождавший его везде и всюду, отодвинулся дальше, словно испугался его упорства и веры.

А потом в сборную пришёл новый тренер, Владимир Петрович Гаранжин.

========== Часть 3. Жар и Снежинка ==========

«И обернётся снежинка вдруг жар-птицей в руке твоей…»

Песня из к/ф «Чародеи»

– Добрый день! – Гаранжин обвёл взглядом шеренгу баскетболистов, замерших в напряжённом ожидании.

– Кому как! – Паулаускаса вечно тянули за язык.

Стоя рядом с неисправимым литовцем, Алжан просто физически ощущал исходящие от него волны настороженности и тревоги. И он сам, да и все в сборной чувствовали то же самое: новая метла и всё такое… Не говоря уже о том, что Гаранжин точно начнёт с зачистки состава.

И новый тренер не обманул:

– К сожалению, да. Я составил список игроков новой сборной и заранее прошу прощения у тех, кого в этом списке не оказалось.

– Ну, пусть капитан и прочтёт, – шагнул вперед Моисеев.

– В общем, не держите зла. Остальные – до завтра.

Пока Паулаускас по праву капитана сборной зачитывал новый состав, растягивая слова в литовской манере и привычно огрызаясь по мелочам, Алжан, кажется, не дышал. Он окаменел за спиной Модестаса и выдохнул только тогда, когда капитан сунул ему в руки листок:

– Жар, себя прочитаешь!

Алжан даже не пытался скрыть, что листок в его руках дрожит.

***

В этом году Москву завалило снегом ещё в ноябре.

Алжану, не привыкшему к такой зиме, казалось, что небо поменялось местами с землёй и вообще слилось в одну белую нескончаемую круговерть. Но это ему даже нравилось: хорошо идти по улице, не различая, где верх, где низ, плыть в молочном мареве, думая о том, что ты сейчас такой же, как все. Вернее, все вокруг такие же, как ты, ослепшие от снега, неуверенные и беспомощные. И это не глаза твои виноваты, а насмешница-природа…

В тот день как раз было снежно и безветренно. Холодные кусочки ваты лениво спускались на землю сплошной стеной, и Алжану опять казалось, что это не небо крошится вниз, а он сам поднимается ему навстречу. В этом ощущении полёта, невесомого движения вверх, было что-то по-детски волшебное и трогательное.

И вот когда он замер, подняв лицо к ватному небу, на него внезапно налетело нечто белое и пушистое, с размаху ударив в грудь. Алжан едва успел подхватить этот ойкнувший снежный ком, из которого на него снизу вверх испуганно взглянули озёрного цвета глаза.

– Простите! – девушка буквально висела у него на руках, не находя опору на обледеневшем, припорошенном снегом тротуаре.

Алжан держал её, как невесомое облако, а в груди у него цветочным мёдом разливался обжигающий солнечный свет.

Невероятно, непостижимо, но её так и звали – Света. Она носила белую шубку с глубоким капюшоном, из-под песцовой опушки которого постоянно выбивались вьющиеся льняные пряди. Белые сапожки и варежки лишали Алжана последнего шанса разглядеть её, когда Света бежала к нему после тренировки, но он чувствовал её, издали чувствовал и всякий раз уверенно шёл навстречу, как будто в её ладошках горел огонёк, а вокруг была непроглядная тьма. Но для него так оно и было.

Они виделись каждый день, потому что по-другому Алжан уже не мог, потому что не представлял себе, как это – быть без Светы, своего ясного зимнего солнца. Она стала для него светом и теплом, в котором он так отчаянно нуждался.

Они подолгу бродили по городу после тренировок Алжана или его возвращения с выездных игр. Шли в никуда, держась за руки, сквозь ласковый снег, который их подтолкнул навстречу друг другу. Говорили они или молчали, Алжану было не важно. Он держал холодную тонкую руку Светы в своей большой горячей ладони и чувствовал, всей своей истерзанной душой чувствовал, что в его мире, его пространстве наконец-то всё встало на свои места, всё идет так, как и должно быть.

Он мог рассказать ей о чём угодно. Было странно и непривычно так много говорить, но ему это нравилось. Впервые в жизни. Оказывается, это может быть легко и приятно – говорить.

Когда Света узнала о его проблеме со зрением, вокруг них сгущались мягкие рождественские сумерки в Сокольниках. Она поднялась на носках, коснулась кончиками пальцев его ресниц с капельками растаявших снежинок и ласково шепнула прямо в губы:

– Теперь я буду твоими глазами. Слышишь? Я буду…

Договорить ей Алжан не дал. Подхватил на руки и кружил, кружил, поднимаясь вместе с ней не в небо – к самым вершинам счастья…

***

Это было похоже на чудо, но с появлением Светы Алжан действительно начал видеть намного лучше. Рядом с ней он стал острее, тоньше чувствовать жизнь и замечать самые незначительные её детали, что уж говорить о щите и кольце на площадке.

Дала ли результаты интенсивная терапия или всё встало на свои места, прежде всего в нём самом, – подобными вопросами Алжан не задавался. Он просто любил и грелся в лучах света, вернувшегося к нему после его падения во мрак.

Жар и Снежинка.

Так их называли ребята в сборной. С одной стороны, было понятно, почему она – Снежинка, а он – Жар. Она любила белую одежду, её волосы отливали майским мёдом, растворённым в тёплом молоке, а кожа её, прозрачная и тонкая, была прохладной, словно Снежинка постоянно мёрзла. А его называли Жаром с первых дней в сборной – тратить во время игры выдох на имя длиннее было бы безумием.

Жар и Снежинка.

Его тёмные волосы, кофейного цвета глаза, смуглая кожа и горячие руки и её медовые пряди, глаза-льдинки и хрупкие запястья как нельзя лучше соответствовали этим ласковым прозвищам. Но характеры… характеры и темперамент у них были с точностью до наоборот. Рядом с живой, смешливой и лёгкой, как облако, Светой Жар казался полуденной тенью, тихой заводью у журчащего ручья и мечтательно улыбался, глядя, как искрится и сияет его Снежинка.

В сборной их любили и относились бережно и тепло. Мишико и Сако, восторгаясь Светой по-грузински открыто и непосредственно, постоянно вгоняли Алжана в краску. Ваня и Сашка умильно улыбались и понимающе переглядывались всякий раз, когда видели, как на крыльце Дворца спорта Жар подхватывает свою Снежинку и, не успев попрощаться с товарищами, машет им всем рукой и исчезает, растворяясь в своём счастье. Саша Болошев вообще стал их ангелом-хранителем и каждый раз, когда Жар опаздывал на тренировку или отлучался дольше положенного, проявлял чудеса изворотливости и выдавал Гаранжину такие версии отсутствия Алжана, что по ним можно было написать целый приключенческий роман. Паулаускас не походил сам на себя, донельзя довольный, что Жар теперь появлялся на вечерних «передозах» через раз и не терзал Сергея дополнительными нагрузками. И даже Серый, глядя на Жара и Снежинку, едва заметно улыбался кончиками губ и в глазах его мелькала оттепель.