Страница 4 из 9
— Боже, — протянула Лили из-за дверцы холодильника.
Я обернулся на её голос. Всё, что я видел — две стройные ноги и попка, обтянутая джинсами.
— Тут шаром покати. Вот уехала всего-то на неделю, и чем он питался?
С видом глубочайшего отвращения Лили извлекла с полки какой-то засохший кусок пиццы, видавшей лучшие времена. Фыркнув, она кинула его в мусорное ведро и снова вернулась к изучению содержимого.
— Тут есть пиво, но я, пожалуй, воздержусь, — протянула она и, схватив баночку, кинула мне.
Я ловко поймал её и потянул за кольцо. С характерным шипением оно поддалось. Лили чем-то загремела на полках, затем, достав пакет молока, нахмурившись, уставилась на дату производства. Мысленно подсчитав срок годности и, видимо, сочтя его приемлемым, она приготовилась глотнуть прямо из пакета.
— Лилиан, остановись, — кинулся я к ней.
Она недоуменно перевела на меня взгляд, затем на мою руку, вцепившуюся в молоко.
— Почему?
— Потому что тебе будет плохо, очень плохо, вернее, ещё хуже, — внушал я. — Ты только что выпила невъебенное количество виски, а теперь планируешь всё залить сверху молоком?
— Ну, да, пожалуй, ты прав, — согласилась она и убрала пакет обратно на полку.
Затем просто набрала холодной воды из-под крана в стакан и осушила его одним махом.
— Пойдём наверх.
Она схватила меня за край куртки и потянула за собой. Я послушно поплёлся следом, не забыв про своё пиво.
Некоторые ступеньки на старой лестнице скрипели, но мы по привычке наступали только на те, которые безмолвствовали. Будучи детьми, мы изучили этот дом вдоль и поперёк, так же, как и мой. Лили была своей для моей семьи. И, похоже, моя мама втайне сокрушалась, что мы не вместе. Знала бы она, как по этому поводу сокрушался я сам.
Её комната находилась в дальнем конце небольшого коридора. Посередине, рядом с лестницей, была ванна, ещё одно помещение, довольно большое, которое Грэг использовалась как кладовку для хранения всякой хрени, и сама комната Грэга в противоположном конце. Он не лез в дела дочери, как только той исполнилось пятнадцать. То ли он считал этот возраст каким-то рубежом, после которого чтение нотаций и воспитание должны прекращаться, то ли у него были ещё какие соображения по этому поводу.
Я не знал. Назвать его хреновым родителем было нельзя, как и Флоранс, мать Лили, бывавшую в Абердине наездами и предпочитающую, чтобы Лили сама прилетала к ней во Флориду на каникулы. Но фактически Лили воспитывала себя сама. Грэга постоянно не было дома, он просто горел на работе. Влияния матери совершенно не ощущалось. Кстати, я несколько раз летал к Флоренс вместе с Лилиан. На каждый наш приезд, я заставал Флоренс с новым мужчиной. И как только Лили помнила их всех по именам? Просто удивительно, я бы уже давно запутался.
Комнатка Лили была не очень большой и изрядно захламлённой. Правда, бардак был здесь уместен. Мы оба не были аккуратистами. И если её спальня походила на место лёгкого урагана, то по моей комнате регулярно проносился торнадо.
Лили кинула куртку на кресло и, подойдя к кровати, шлёпнулась на неё плашмя.
— Иди сюда, Честер. Побудь со мной. Не хочу оставаться одна, — закрыв глаза, протянула она.
Слава Богу, она не видела моего выражения лица. И даже то, что я прекрасно знал — за её словами не скрывалось никакого потайного смысла, это не мешало мне реагировать на них.
Я вздохнул и покорно подошёл к кровати, присев в ногах. Лили тут же переместилась, и теперь её голова лежала на моих коленях. Член не преминул незамедлительно отреагировать на её близость. Ещё бы, промахнись Лили на несколько сантиметров правее, устроилась бы прямо на нём. Глубоко вздохнув, волевым усилием я приказал себе успокоиться. В конце концов, мне казалось, что период бесконтрольной подростковой эрекции уже пройден.
Она лежала с закрытыми глазами и вещала мне что-то про верность, разочарование, шок и другие эмоции из категории "все вы парни одинаковые". А я не мог думать ни о чём другом, кроме матовой бледности её кожи в полумраке комнаты, вздымающейся груди, видной в треугольном вырезе кофты, стройных ногах, — одна согнула в колене, другая, расслабленно вытянута на кровати, — мягких волос, щекочущих мне руку. В конце концов, сдавшись, я запустил пальцы в её волосы, принявшись перебирать шёлковые пряди и нежно массировать кожу головы.
Улыбнувшись, она замолчала и тихо замурлыкала.
— Ммм, Чест, так приятно, не останавливайся.
Да, детка, я готов это делать до утра, — подумал я, на секунду прикрывая глаза.
Конечно, мы ни раз обнимались с Лилиан, но сейчас мои действия мало походили на дружеские. В любой другой день, я бы просто погладил её по голове, а не принялся бы бессмысленно и настойчиво ласкать. Но она не возражала, а я не отступал.
Через некоторое время она всё же отстранилась и села. Её взгляд наткнулся на фотографию в рамке на тумбочке возле кровати. С неё нам счастливо улыбались она и мудак Бёрт в самом начале их отношений.
Семья Бёртов переехала в Абердин около трёх лет назад из Чикаго. Я не знал, что забыл Калеб старший, преуспевающий адвокат в захудалом по меркам других, более привлекательных штатов Абердине. Но, как бы оно ни было, он вообще редко появлялся дома, находясь в практически постоянных разъездах. А во всём остальном их семья была относительно образцово-показательной.
Калеб сразу же стал любимчиком всех учителей, — ещё бы, один из лучших учеников по успеваемости, — и предметом воздыхания свободной женской половины школы. Звание капитана школьной футбольной команды лишь придавало ему шарма. Но, каким-то образом из всех длинноногих красоток и пышногрудых блондинок, теревшихся вокруг него, он выбрал мою Лили.
Я снова заскрипел зубами от злости, стоило мне вспомнить, как там это всё у них начиналось. И как Лилиан с восторгами посвящала меня в некоторые подробности развития их отношений. Что я мог тогда сделать? Предупредить, что она рискует? Лили и сама это знала, только у неё крышу снесло от чувств и восторга, что сам Калеб Бёрт неровно задышал в её строну.
Мог бы я сейчас её напомнить, что ещё год назад предупреждал, как всё может закончиться, но я не был из той категории людей, которые любили надавить на больные раны посильнее своим «я же говорил».
Лили прилипнув к фотографии, опять была на грани истерики, я с трудом выдернул рамку из её рук и поставил фото обратно на тумбочку.
— Ну, за что он так со мной? — протянула она, шмыгнув носом. — У нас всё было так хорошо, а он всё испортил.
Она уткнулась носом мне в шею и захныкала, цепляясь за мою рубашку.
— Он сказал, что ему не хватало секса. Грёбанный секс. Это всё из-за него. Неужели все парни только о нём и думают?
О, да, Лили, ты даже не представляешь, насколько часто мы о нём думаем. Но ни одной девушке не понравится правда, поэтому я счёл своим долгом соврать Лили.
— Нет. Не думают… не все…
Моя рука сама собой переместилась, и вот я уже выводил круги на её подрагивающей от всхлипов спине, пытаясь успокоить.
— Не плачь, Лили, он того не стоит, — выполнял я свои прямые обязанности лучшего друга, осуждая мудака Бёрта.
— Честер, как же хорошо, что у меня есть ты, — выдохнула она, не отрывая лица от моей шеи.
Я почувствовал её тёплое дыхание своей кожей и улыбнулся, на краткий миг, прикрывая глаза, наслаждаясь этой внезапной близостью. Затем мои глаза потрясённо распахнулись. На смену приятному дыханию Лили пришли её губы, которые бесцельно и беспричинно то припадали, то отрывались от моей кожи.
О, Боже, да она целовала меня в шею. Ну, вернее теперь она переместилась чуть выше, прокладывая дорожку поцелуев к моему уху. Я ничего лучше не придумал, как застыть. Но моя грёбанная рука, гладившая её по спине, казалось жила собственной жизнью. Соскользнув вниз, раскрытая ладонь легла прямо на попку Лилиан, сжимая упругую ягодицу сквозь плотную ткань джинс, ровно тогда, когда её зубки прикусили мочку моего уха.