Страница 45 из 79
— Откуда он у тебя?
— От верблюда. Храню, вдруг для твоего музея потребуется.
— Ваня специально перерыл свой архив, когда я этот портрет из Питера перевезла. Помнишь, какой ты разгром здесь устроил?
Иван засопел.
— Просто кто-то уборку тут устроил, после которой ничего найти невозможно.
— Ванечка! — укоризненно протянула Марина.
Корсаков положил два портрета рядом. Не надо было быть художником, чтобы уловить сходство. Оно было полным.
— Ну? — Иван ждал реакции.
Корсаков откинулся в кресле.
— Ребята, а что это вы на меня так уставились? Клянусь, к истории с княжной лично я не имею никакого отношения.
— Ой, сейчас. — Мария зашуршала бумагами. — Вот она. Княжна Анна.
— Невероятно, — прошептал Корсаков, едва бросив взгляд на портрет светской дамы Николаевских времен.
Со старинной миниатюры на него смотрела Анна. Темноглазый ангел, случайно залетевший в арбатский сквот.
Два века не смогли изменить ее черты.
Сославшись на плохое самочувствие, во что легко верилось, стоило взглянуть на его лицо, Корсаков не стал ужинать. Поднялся в спальню на втором этаже.
Ему отвели капитально отремонтированную комнату с камином. В комнате стояла кровать все в том же стиле «Три медведя» и явно Бесовской работы тумбочка. На выровненном и подготовленном к паркетным работам полу лежал толстый палас. Видавший виды, но вполне приличный и чистый.
Корсаков был согласен на койку в строительном вагончике или на матрас в углу кабинета Ивана, но Мария, услышав такое, замахала на него руками. Иван пригрозил кулаком. Пришлось подчиниться, хотя отлично понял, что ребята отдали ему свою спальню, а сами будут спать в кабинете на первом этаже.
«Хотя, с милый рай и в шалаше», — успокоил совесть Корсаков и вытянулся на кровати.
Сон сморил его моментально. Но оказался скоротечным, каким бывает с перепоя или от дикой усталости. Только закрыл глаза, дрогнул всем телом, как от удар током, — и все. Сна ни в одном глазу.
В доме стояла густая, непривычная для городского слуха тишина. Лишь изредка из парка доносился шепот растревоженной ветром листвы.
Он долго лежал, закинув руки за голову. В черном прямоугольнике окна медленно проворачивался ковш Большой медведицы.
Мысли рассерженными шершнями роились в голове. В памяти всплыла тягучая, как невыплаканные слезы, мелодия «Сплина».
Корсаков потянулся за сигаретами. Пачка осталась в кармане плаща, брошенного на пол у кровати.
Рука нашарила в плаще плоский футляр.
«О, а про карты я и забыл! Надо будет Марии завтра показать. Судя по всему, она крупный дока по всякой черно-белой масонской зауми».
Корсаков достал футляр. Закурил. Ночь была ясной и лунной, света в комнате было достаточно, и он решил рассмотреть находку.
Он прислушался к тишине в доме. И отщелкнул крышку на футляре.
Стал одну за одной доставать карты. Всматриваясь в рисунки, пытаясь понять скрытый в их символике смысл, Игорь ощутил, что внутри поднимается темная, удушливая волна. Кровь точками стала колотить в виски, тьма прихлынула к глазам, и он провалился в густой, как смола, сон…
Он с трудом вытащил себя из мутного забытья.
В комнате стало заметно светлее. В окно смотрела полная луна. Яркая лунная дорожка рассекала пол на две равные половины.
Корсаков помял в пальцах фильтр сигареты. Она сгорела дотла, оставив на полу переломленный надвое столбик пепла.
«Черт, чуть дом не поджег!»
Взгляд его упал на карты. Каким-то неведомым образом они оказались выложенными в круг из двенадцати карт, тринадцатая — в центре, еще одна лежал слева. На ней корчил рожу козлоногий Бафомет.
«Только без глобальных выводов! — Игорь осадил разыгравшееся было воображение. — Просто сознание вырубилось, а руки продолжили играть картами. Все нормально, это еще не делириум тременс[27]. Стоп! Не стоит на этом заморачиваться. Сделаем вид, что ничего не было. К тому же, я не знаю ни одного расклада Таро».
Он потянулся к картам.
«Солнце мертвых», — прозвучал в его голове чужой голос. Словно кто-то подсказал нерадивому ученику.
Игорь вздрогнул. Посмотрел на круг, образованный картами. Оказывается, расклад назывался «Солнце мертвых». Самое страшное было то, что Игорь после подсказки вспомнил, что раньше, очень-очень давно, скорее всего в другой жизни, он знал, как называется этот расклад загадочного Таро.
А дальше произошло страшное.
Из круга стал сочиться лунный свет, дымчатым облачком потянулся вверх. Медленно густея, обрел очертания фигуры женщины.
Игорь коротко выдохнул и перевалился на спину. Сердце бешено рвалось из груди. Но тело сковало льдом: ни вдохнуть, ни вскрикнуть. И Корсаков с холодной отстраненностью, будто не о себе самом, подумал, что умирает.
Женщина, одетая в лунный свет, шагнула из круга, подплыла к краю постели, нагнулась над Корсаковым.
Ее упавшие локоны холодом скользнули по его щекам, словно студеный сквозняк лизнул. Сердце замерло, готовое обморочно рухнуть и разбиться в дребезги, на миллион острых алых льдинок.
Черные провалы глаз призрака стали приближаться. Корсаков отчетливо осознал, что когда темные, сочные, как зрелая черешня, губы призрака вопьются в его рот, все кончится.
Или только начнется…
«Анна, Бог мой, Анна!»
Глава тринадцатая
Солнечное половодье до потолка затопило спальню. Яркий свет жег глаза.
Корсаков зажмурился и тихо застонал. Голова была тяжелой, как с хорошего бодуна. Мышцы выкручивало гриппозными судорогами.
«А ведь не пил ни капли! — заторможено подумал он. — Может, от этого и болею. Эх, надо было грамм сто принять! От такой жизни сам бог велел в ванне с водкой утопиться».
Явление ночного призрака было явным перебором, сознание и так с трудом справлялось с лихорадочной скачкой событий.
Корсаков облизнул шершавые губы. Показалось, что на них до сих пор лежит студеный налет лунного света.
Он свесил голову, посмотрел на пол. И оторопел.
Карты кто-то собрал и сложил в футляр.
— Я сойду с ума, — пробормотал Корсаков.
Он уткнулся лицом в подушку. Затаился.
Внутри вызревала решимость встать и шагнуть на встречу судьбе. Но сил для этого еще не было.
В кухне уютно пахло теплом и вкусной едой.
Марина, услышав его шаги, оглянулась и озарилась радостной улыбкой.
— Выспался? — спросила она, скользнув взглядом по лицу Корсакова.
— Куда же больше. Который час?
— Три дня.
— Ого! — Корсаков почесал висок.
— Ваня сказал не будить. — Она отвернулась к плите. — Душ примите. У вагончика кабинка стоит, с водогрейкой импортной. Ваня для рабочих поставил.
— Благородно, — прокомментировал Корсаков. — А сам он где?
— С утра в церквушке возится. — Мария ловко перевернула блин на сковородке. — Игорь, когда бриться будешь, посмотри повнимательней на себя.
Корсаков поскреб щетину на подбородке и, не поняв, к чему она это сказала, кивнул.
В душевой кабинке, распарившись под горячим дождем, он глянул на себя в зеркало.
— Ну ни фига ж себе! — вырвалось у него.
Из прямоугольника запотевшего зеркала на него смотрело заострившееся, поросшее щетиной лицо. Тревожные глаза загнанного волка. Но синяки и припухлости пропали, словно их и не было.
27
Белая горячка.