Таро Люцифера

Корсаков перехватил удивленный взгляд Влада. Быстрым росчерком нарисовал еще один. Наметил ноздри. Четкими тенями прорисовал губы. Отбросил выжатый грибок. Макнул пальцы в банку. Щепками нанес влажные пятна. Немного подтер, растушевывая тени.

— Узнаешь?

— Анна, — выдохнул Влад, уставившись на быстро высыхающий рисунок.

Корсаков вытер пальцы о штанину.

— Когда вот так сможешь, я признаю тебя художником. А сейчас сиди и не пи…, салага! — процедил Корсаков.

С минуту в комнате висела давящая тишина.

— Ладно, жри, — первым нарушил ее Корсаков. — У тебя еще будет время подумать.

Владик вгрызся в бутерброд. Запил едва пережеванный ком пивом.

— Игорь, извини… Этому же не один год учиться надо. А где мне было учиться? В моем родном Лесозаводске только зеки да вертухаи. Не сбежал бы, подрезали давно бы, или срок навесили.

— Про срок ты вовремя вспомнил. Как считаешь, папахен тебя простил?

— Откуда я знаю? — пожал плечами Владик. — Может, и перегорел уже.

— Людей ты еще не знаешь! Ты же, сучонок, прости за точное слово, на его кровное покусился. А такие этого не прощают.

Игорь достал из кармана сто баксов и протянул Владику.

— Держи. Это тебе подъемные. Больше ничем помочь не могу. Все наши штрафы и долги я заплатил. Можешь валить с Арбата с чистой совестью.

— Не понял? — Владик захлопал глазами.

— Слушай, я тебе все разжевывать должен? — Корсаков сунул деньги ему в ладонь. — На днях менты, причем не из родной «пятерки», а какой-нибудь РУБОП, проведут шмон и найдут у тебя в матрасе мешок с «планом». Тебя на зону лет на десять, а мы, кто здесь останется, будем ребятам из отделения целый год штраф платить. «За нарушение общественного порядка». А люди здесь небогатые, сам знаешь. Есть еще вариант: я просыпаюсь, а ты спишь вечным сном с ножом в спине, и на рукоятке мои «пальчики». С Александра Александровича станется, может и такое организовать. Хотя проще для всех просто проломить тебе башку. И бросить труп в канализацию. Лично я за этот вариант.

Владик потерянно замолчал. Снизу донеслись голоса соседей: бомжи вернулись с промысла и разбредались по комнатам.

— У тебя есть, где спрятаться на год минимум? — спросил Игорь.

Владик с сумрачным видом кивнул.

— Только мне не говори, — упредил ответ Корсаков. — Знаешь, когда долго бьют, даже коммунисты колются. А я членом партии не был.

Владик хмыкнул.

— Давай еще по бутылке на дорожку, — предложил Корсаков. — И по сигаретке.

— Сейчас.

Владик встал и принялся собирать вещи в рюкзак. Вещей было немного: пара джинсов, свитер, две-три рубашки, бритва и прочая парфюмерная мелочь. Краски и кисти он сложил в этюдник.

— Знаешь, — он помял челюсть. — Сейчас подумалось, даже не жалко, что картины эти уроды изорвали. Давно пора было. А вот твои жалко.

— Не думаю, что арбатский период моего творчества заинтересует потомков. Порвали, значит, туда им и дорога. Бог даст, новые намалюем.

— Если даст…

— Что ты ему, то и он — тебе.

Владик забросил за спину рюкзак, повесил на плечо этюдник. Потоптался, в последний раз оглядывая комнату.

— Открывай пиво и садись рядом. — Игорь похлопал по матрасу.

Молчали, прижавшись плечами друг к другу, пока бутылки не опустели, а сигареты не дотлели до фильтра.

— Хочешь, совет напоследок? — Корсаков толкнул в плечо ушедшего в себя Влада.

— Ну.

— Первое время картинами ты не заработаешь. Но вместо того, чтобы папаш до инфаркта доводить, найди себе бабу лет сорока. Желательно, хозяйку продуктового магазина, или типа того. Она тебя откормит и краски купит. Только ты ее люби со всем своим подростковым половым энтузиазмом. И не абы как, а на совесть! Чтобы баба, как солнце светилась. И ежедневно ее раскочегаривай. Как говорят, всю ночь — привет, и два привета утром. Только так!

Влад хмыкнул.

— А если не потяну?

— На том питании, что она тебе за такую любовь организует, ты инструментом своим быков ударом в лоб валить сможешь, — успокоил его Корсаков. — Но силы на дурь не трать. Работай каждый день до крови из носа. Кстати, она тебя за это не только любить, а уважать станет. Бабы любят героев и пахарей. Вот ты им и будешь.

— А если не выйдет ничего? В смысле, если выяснится, что нет у меня таланта?

— Не велика печаль. Сотней плохих картин в мире будет меньше, одной счастливой бабой больше. Статистика, заметь, благородная. Только что-то мне подсказывает, что из тебя будет толк.

Владик издал горлом звук, словно задавил рвущиеся наружу рыдания.

— Ну-ну! — толкнул его в плечо Игорь. — В нашем положении надо только смеяться.

— Ага, умру я со смеха!

— Недурной девиз, между прочим. Напиши на этюднике.

Пора было вставать, жать на прощанье руки и расходиться по жизни в разные стороны. Но Влад все медлил.

— Слушай, Игорь, — просевшим голосом произнес он. — Все тебя хотел спросить. Ну, это… Ты же, без базара, художник от Бога. Что ты тут чалишься? Ладно я, недоделанный. Да и все остальные. Но ты-то, что себя гробишь?

Корсаков повернулся к нему. Посмотрел в глаза.

— Когда встретимся в следующий раз, я тебе все расскажу и объясню.

— Думаешь, я в следующий раз умнее буду?

— Возможно, на столько, что ничего не придется объяснять. Не поминай лихом, Влад!

Никогда! Спасибо за все, Черный Лис.

Корсаков улыбнулся. Ему нравилось, когда его называли этим прозвищем.

Черным Лисом его окрестили на Арбате в первый же год. Смешали все разом: и фамилию, от степного лиса идущую, и черные волосы с тонкими прожилками седины, и независимый вид и способность исчезать и появляться, никого не предупредив.

Глава восьмая

Фигура Влада, с мишенной четкостью, прорисованная в арке дома, пропала.

Игорь отметил, что парень свернул не налево — к Арбату, а пошел вниз по Гоголевскому бульвару, к «Кропоткинской». Значит, первый шаг сделал в верном направлении.

Уходил прочь от насиженного места. От друзей до первой беды, от приятелей до первой неприятности, от случайных знакомых, от собутыльников купленной вскладчину бутылки, от паразитов и прихлебателей, и от тех, за чей счет сам пытался жить. И еще от тех, кого любил, и от тех, кому разрешал себя любить.

Он еще не знал, что там, куда он уходил, все будет таким же. Если не изменишься сам.

«Ничего, мальчики взрослеют только на войне или в дороге», — подумал Корсаков.

Он вернулся в свой двор. Постоял, разглядывая мертвые окна. И ему пришла пора уходить из этого дома. Обстоятельства просто выдавливали его, толкали в спину, вынуждая сделать первый шаг.

— Черт, как все не вовремя! — проворчал он. Но, подумав, пожал плечами. — Правда, если без истерики, все к тому и шло.

Он перебрал в памяти все события последних дней и решил, что именно появление Жука стало знаком, однозначно указывающим на приближающейся коренной перелом в судьбе. Остальное, так — антураж и мелочи быта.

Корсаков по прошлой жизни, когда был в фаворе и знаменит, на своей шкуре узнал, что у Жука отточенное чутье поедателя падали. Только, в отличие от крыс и ворон, он идет не на запах гнили, а на саму ауру смерти. Идет, как зомби, чувствуя ее зов всем нутром. Жертва даже еще не почувствовала первых признаков недомогания, а Жук уже устроился поблизости, даже успел набиться в друзья, и терпеливо ждет, поблескивая сосущими глазками, зная, что своего не упустит. Вырвет первым самый сочный кусок из еще не испустившей дух жертвы.

Игорь хорошо изучил повадки подобных Жуку тварей. Благо, нынешняя неформально-бомжатская жизнь предоставляла для этого прекрасные возможности. Каких только экземпляров он не встретил за эти годы! В донном иле жизни они, конечно, мельче, чем Жук, но зато их гораздо больше. И особо они не таяться.

Корсаков узнал, что, как и всех узкоспециализированных существ, этих двуногих трупоедов, жиреющих на чужом несчастье, очень легко заманить в ловушку. Стоит только изобразить из себя жертву, как они, повинуясь инстинкту, и следуя своей сути, бросятся, выпростав свои липкие щупальца. И в этот момент окажутся абсолютно беззащитными.