Сказки братьев Гримм

34. Умная Эльза

Жил-был на свете человек, у которого была дочка, и называлась она умною Эльзою. Когда она выросла, отец и говорит матери: «Надо ее замуж отдать». – «Ладно, – сказала мать, – лишь бы нашелся такой молодец, который бы захотел ее взять в жены». Наконец откуда-то издалека выискался такой молодец, по имени Ганс и стал к ней присватываться; но при этом поставил условие, чтобы жена его была не только умная, но и разумная. «О! – сказал отец. – У этой девки голова с мозгами». А мать добавила: «Чего уж! Она такая у меня сметливая, что видит, как ветер по улице бежит, и такая-то чуткая, что, кажется, вот муха кашляни – она уж услышит!» – «Да, – сказал Ганс, – должен вам сказать, что коли она не очень разумная, так мне на ней и жениться не с руки». Когда они сели за стол и поели уже, мать сказала: «Эльза, сходи-ка в погреб да принеси нам пива». Сняла умная Эльза кружку со стены, пошла в погреб, по дороге постукивая кружечной крышкой для развлечения; когда же сошла в погреб, достала стулик, поставила его перед бочкой да на стулик и присела, чтобы спины не натрудить да себе как не повредить. Затем поставила перед собою кружку и повернула кран у бочки; а пока пиво в кружку бежало, стала она по стенам глазеть и увидела над собою мотыгу, которую каменщики по забывчивости там оставили… И вот начала умная Эльза плакать и приговаривать: «Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» И так она сидела около бочки и плакала, и криком кричала из-за того, что ей грозит в будущем беда неминучая… В доме между тем все ждали пива, а умная Эльза все не возвращалась. Тогда сказала ее мать служанке: «Сходи в погреб, посмотри, что там Эльза замешкалась?» Пошла служанка и видит – сидит та перед бочкой и кричит благим матом. «Эльза, о чем ты плачешь?» – спросила служанка. «Ах, – отвечала та, – как же мне не плакать? Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» Тут и служанка сказала: «Ведь поди ж ты, какая у нас Эльза умная!» – подсела к ней и начала с нею вместе беду неминучую оплакивать… Немного спустя, когда и служанка тоже не возвращалась, а все за столом требовали пива, чтобы утолить жажду, отец Эльзы сказал работнику: «Пойди ты в погреб и посмотри, чего там Эльза со служанкой замешкались?» Сошел работник в погреб и видит – сидят Эльза со служанкой, и обе плачут. Тут он и спросил их: «Чего вы тут разревелись?» «Ах, – сказала Эльза, – как же мне не плакать? Коли я за Ганса выйду замуж, да родится у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его в погреб пива нацедить, да упадет ему на голову эта мотыга, да пришибет его до смерти!» И работник тоже сказал: «Вот поди ж ты, какая у нас Эльза умная!» – подсел к ним и тоже стал выть во весь голос. А в доме все ждали, что работник вернется, и так как он не возвращался, то сказал хозяин хозяйке: «Ступай сама в погреб, посмотри, чего там Эльза замешкалась?» Сошла хозяйка в погреб и всех троих застала в сокрушениях, и спросила о причине их, и как услышала от Эльзы о беде неминучей, которая грозила ее будущему ребенку от мотыги, так и сказала: «Господи, какая у нас Эльза-то умная!» И тоже подсела к ним троим и стала плакать. Ждал-пождал муж сколько-то времени, но когда увидел, что жена его не возвращается, а жажда его все больше и больше мучила, то он сказал себе: «Ну, видно, уж мне самому надо в погреб сходить да посмотреть, что там Эльза замешкалась?» Когда же он сошел в погреб, и увидел, как они все там сидели рядком и ревели, и услышал о той беде неминучей, которая грозила будущему ребенку Эльзы от мотыги, и он тоже воскликнул: «Какая у нас Эльза-то умница!» – и подсел к ним, и тоже стал вместе с ними плакать. Жених долго сидел в доме один-одинешенек; но так как никто не приходил, то он подумал: «Они, пожалуй, меня там внизу ждут? Надо и мне туда же пойти посмотреть, что они затевают?» Сошел он в погреб и видит – сидят они все пятеро рядом и ревут и плачут жалобно, один другого перещеголять старается. «Да что же у вас за несчастье случилось?» – спросил он. «Ах, милый Ганс, – заговорила Эльза, – сам подумай: как мы с тобой поженимся, да будет у нас ребенок, да вырастет, да пошлем мы его, пожалуй, сюда пива нацедить, да вот эта мотыга, что там наверху торчит, ему на голову упадет да пришибет его до смерти! Так как же нам об этом не плакать?» – «Ну, – сказал Ганс, – большего разума для моего домашнего обихода не требуется; коли уж ты такая умная, Эльза, так я тебя возьму за себя замуж». Хвать ее за руку, повел ее в дом и свадьбу с нею сыграл.

Пожила она сколько-то времени с Гансом, и сказал он ей: «Жена, я пойду на заработки ради добычи денег, а ты ступай в поле и жни, чтобы у нас, кроме денег, и хлеб был». – «Хорошо, милый Ганс, я так и сделаю». Ганс ушел, а она наварила себе славной каши и взяла кашу с собою в поле. Когда она пришла на свое поле, она сказала себе самой: «Что мне прежде следует сделать? Жать ли прежде начать, кашу ли прежде кончать? Э-э! Стану я прежде кашу кончать!» И опорожнила свой горшок каши, и как уж очень-то наелась, опять стала себя спрашивать: «Теперь что делать прежде? Жать ли мне прежде, спать ли мне прежде? Э-э! Дай-ка я посплю прежде!» И залегла она в рожь и крепко заснула. Ганс давно уж и дома был, а Эльза все еще не возвращалась; вот он и сказал: «Какая у меня Эльза умная, экая старательная! До сих пор и домой нейдет, и работает, ничего не евши». А так как та все не возвращалась домой и уж завечерело, Ганс сам пошел за нею в поле, думает: «Дай посмотрю, сколько она там нажала!» И видит, что она ничего не нажала, а лежит во ржи да спит. Тогда Ганс побежал домой, принес птицеловную сетку с маленькими бубенчиками и окинул ее этой сеткой; а та все спит себе да спит. Затем побежал он опять домой, запер домовую дверь, уселся на свое место и принялся за работу. Наконец, когда уж совсем стемнело, умная Эльза проснулась и когда стала подниматься, то была словно полоумная, да и бубенчики-то брекотали вокруг нее, чуть только она ступит шаг вперед. Это напугало Эльзу, и она впала в сомнение – точно ли она и есть умная Эльза, и стала себя спрашивать: «Я ли это или не я?» И сама не знала, что ей на это ответить, и стояла в нерешимости; наконец надумала: «Пойду-ка я домой и спрошу, я ли это или не я? Те-то уж, наверно, знают». Подбежала она к дверям своего дома и нашла двери запертыми; постучалась в окошечко и крикнула: «Ганс, Эльза-то у тебя дома?» – «Да, – отвечал Ганс, – она дома». Тут Эльза испугалась и сказала: «Ах, бог мой, так, значит, я не Эльза!» – и бросилась к другим дверям. Но все чуть только заслышат побрякивание бубенчиков – и не отпирают; и так ей нигде не нашлось приюта. Тогда она побежала из деревни, и никто уже не видал ее более.

35. Портной в раю

Получилось так, что Бог в один прекрасный день задумал пройтись по райскому саду и взял с собою всех апостолов и всех святых, так что на небе никого не осталось, кроме святого Петра. Господь приказал Петру во время своего отсутствия никого не впускать в рай. Вот Петр и стоял на часах. Немного спустя кто-то возьми и постучись. Петр спросил: «Кто там и что нужно?» Тоненький голосок отвечал ему: «Я честный бедняга-портной и прошу о пропуске в рай». – «Да знаем мы вас, честных! – сказал святой Петр. – Честен ты как вор на виселице, а у самого небось лапа загрёбистая и куда как искусна насчет урезки чужого сукна! Не войдешь ты в рай – Господь запретил мне впускать кого бы то ни было, пока Он будет сам в отсутствии». – «Сжальтесь надо мной! – воскликнул портной. – Ведь эти маленькие обрезочки, которые сами собою отпадают от сукна, даже и за воровство почитать нельзя, об них даже и говорить-то не стоит. Изволите видеть, что я вот хромаю и пузыри у меня появились на ногах от долгого пути сюда… Как же вы хотите, чтобы я еще назад шел? Вы уж только впустите меня – уж я там приму на себя всю черную работу. Я и с детьми готов возиться, и свивальники их мыть, и лавки те мыть и обтирать, на которых они играют, и платье их штопать». Святой Петр поддался состраданию и приотворил дверь рая ровно настолько, что хромой портной, худой и тощий, мог-таки проскользнуть в рай. Он должен был приютиться в уголке, за дверью, и там сидеть смирненько и тихонько, чтобы его не приметил Господь, когда вернется, и не прогневался на него. Портной повиновался, но чуть только святой Петр вышел за двери, портной поднялся со своего места, пошел бродить по всем закоулкам неба и все осматривал с любопытством. Наконец пришел он к месту, на котором стояло много прекрасных дорогих стульев, а среди них кресло из чистого золота, усаженное сверкающими драгоценными камнями; это кресло было и значительно выше прочих стульев, и перед ним стояла золотая скамейка для ног. Это и было то кресло, на котором сидел сам Господь, когда бывал у себя дома, и отсюда Он все мог видеть, что происходило на земле. Портной остановился и долго смотрел на кресло, потому что оно ему нравилось более всего остального. Смотрел, смотрел и не мог воздержаться от желания посидеть на этом кресле, взобрался на него и сел. Тогда увидел он все, что происходило на земле, и обратил особенное внимание на старую, безобразную бабу, которая полоскала белье у ручья и тихонько отложила в сторону два покрывала. Портной так разгневался на это, что схватил золотую скамейку и швырнул ее с неба на землю в старую воровку. Но так как он не мог вернуть скамейку с земли, то потихоньку соскользнул с кресла, уселся на свое прежнее место за дверью и сделал вид, будто он и воды не замутил.