Шестой ангел

Агата кивнула, сглатывая слезы, и торопливо спрятала драгоценность за пазухой. Это потом, с возрастом, пришло понимание – нехорошо присваивать себе чужие вещи, пусть и бесхозные, выброшенные на помойку. Надо вернуть, – думала она все эти двенадцать лет, не решаясь расстаться со своим талисманом, со своей первой работой. Вот теперь пришло время и ее рыженькой девочке встретиться с родственниками.

Наши дни.

В дверь постучали. Агата вся подобралась, поспешно стерла слезу умиления, нацепила улыбочку недовольства «Ну-кто-еще-мешает-работать». На пороге мастерской Жанна Львовна в неизменном брючном костюме, несмотря на тридцатиградусный зной.

– Агата, когда закончите с миниатюрами? – поздоровавшись, требовательно спросила Жанна Львовна. – Сроки! – Намекала ее выщипанная левая бровь, изогнувшись дугой.

Агата раздражалась, когда ее торопили, как будто сомневались в профессионализме, не доверяли ее чутью реставратора. Жанна Львовна настаивала на ежедневных отчетах о проделанной работе. Как перенести на бумагу весь сложный процесс лечения полотна, когда доверяешь в большей мере своей интуиции? Снятие лака, устранение порезов, восстановление и укрепление красочного слоя – это всего лишь сухие термины и технологии из учебников по реставрационным работам. Агата будила миниатюры после долгого болезненного сна, возвращала краскам яркость и глубину: у девочек блестели глазки, розовели губки, горели огнем рыжие локоны, появлялась нежная молочность кожи.

Помимо этого, Жанне Львовне требовались проценты выполнения каждодневной работы и планирование следующего дня. Эти бесполезные требования нервировали, мешали сосредоточиться на главном. Как и в чем измерить творчество? Агата провозилась несколько дней и ночей, снимая следы последней неумелой реставрации с миниатюры Софии Захржевской. Хотя, на первый взгляд, портретик девочки сохранился неплохо, работы на полдня. Объясняться с Жанной Львовной по этому поводу – затея бесполезная, такие люди всегда знают, кому и как следует поступать. Внутренняя злость заглушала интуицию, отвлекала. И тогда Агате вспомнился совет университетского приятеля Игоря: делай неприятное смешным. И Агата сделала. Перед поездкой сюда в супермаркете ей на глаза попался ершик для унитаза – человечек с глазками и щетиной волос (такой же, как у Жанны Львовны). Забавный и абсолютно безвредный ершик. Говорящий ершик с отчетами. А чего на ершик злиться? Решение проблемы пришло следом. В планы и отчеты Агата приловчилась вставлять скопированные абзацы из учебников по реставрации – все равно для несведущего содержание непонятно, и от нее отстанут.

– Все в срок, – отозвалась Агата, прикрывая миниатюру салфеткой. – Контора гарантирует качество.

Жанна Львовна ее иронию не оценила.

– Агата, вы здесь, конечно, по протекции Шелестова и все такое, но Анатолий Евгеньевич Платонов – человек серьезный. Я – его доверенное лицо. Сказано через две недели, значит, через две недели каждый гвоздь должен быть на своем месте, каждая картина – на своем. Вы меня понимаете, надеюсь?

Чего уж тут непонятного, Жанна Львовна не хотела терять премию или работу, или все вместе взятое из-за непунктуального реставратора. Странно, что Платонов из шалопая превратился в такого требовательного работодателя…

Двенадцать лет назад.

Толик Платонов раздобыл где-то коробку со скелетом и авторитетно заявил, что в каждом приличном лагере должна быть «Дорога страха». Шелестов заметил, что графский дом в былые времена занимала школа советской молодежи, а пластмассовые кости, скорее всего, уцелевшие методические материалы. Толик засел в засаде, в кустах рядом с асфальтированной дорожкой. Проходящим мимо воспитанникам он выкидывал под ноги скелетные запчасти и утробно смеялся, вторя героям своих любимых ужастиков. Жертву он предусмотрительно выбирал из младших и средних отрядов. Эффект получался каждый раз ожидаемым. Платонов испытывал неимоверное счастье от своей задумки ровно до тех пор, пока на его пути не оказалась уборщица со шваброй и ведром грязной воды. Он узнал много сложных матерных конструкций, о существовании которых и не подозревал ранее, пока изворачивался от щетки, бьющей без промаха по «бесу». И помоями его все-таки окатили. Его не вытурили из лагеря чудом – в олимпиаде по математике, запланированной на следующий день, Платонову выпала честь представлять область.

Наши дни.

– Агата, вы слушаете, когда с вами разговаривают? Или я тут зря распинаюсь? Так вот, вынуждена вас поторопить. Все должно быть готово к квесту в лучшем виде. Никаких нареканий от Платонова.

– Квесту? Какому квесту?

Жанна Львовна смотрела на Липай с большим сожалением, предвкушая, как летит псу под хвост ее премия и репутация отличного организатора. С этим проектом все не слава богу: сначала куда-то делся первый реставратор – еле договорились, не хотел он, видите ли, ехать в глушь. Работал вроде неплохо, планов не срывал, отчитывался исправно. Но не дурак оказался выпить, а как за воротник заложит, ну околесицу нести про ангелов. Потом вовсе все побросал и испарился в неизвестном направлении. Фреску не до конца раскрыл. Ну кто так делает? Одно хорошо – за сделанное по договору можно не платить, хотя он и сделал немало. Сроки горели. Шелестов знакомую подогнал, чудная девица, конечно. В облаках витала. Но реставратор высокого уровня – Жанна Львовна по своим каналам справки навела. Еще и норовистая. Гальке Шелестовой ничего не спускала – так ей, выскочке деревенской, и надо, деревня перла из-под всех ее модных шмоток и дорогих макияжей. Эта Липай с чувством собственного достоинства. Унижаться объяснением не станет, но все по-своему сделает. И подведет ее, Жанну Львовну, под монастырь.

– На историческую тему, связанный с Захржевскими.

– И когда? Квест начнется когда? – наконец-то Липай оторвалась от своих баночек с кисточками и соизволила взглянуть Жанне Львовне в лицо.

– Через две недели, как только завершится реставрация.

– А сколько участников в квесте? Какие условия?

– Не знаю, – сквозь зубы процедила Жанна Львовна, и Агата поняла, даме обидно, что ее не допустили к этому действу. Выходит, не такое она и доверенное лицо Платонова.

– А у кого можно про квест узнать?

– Не знаю, – раздраженно повторила она и развернулась к выходу. – Мое дело – доносить до остальных информацию от Анатолия Евгеньевича.

«Твое – подчиняться, – закончила про себя Агата, – и не возникать».

Надо попытать счастье у Юли. Галка если и знает, точно ничего не расскажет.

– Вот еще что. Утром доставили вот это. – Она извлекла из своей папки небольшой бумажный сверток, положила на стол. – И сроки! – На последних словах она подняла указательный палец вверх.

Агата освободила от шуршащей обертки еще одну миниатюру. «Селим, работа Ф. Захржевского», – прочитала Агата на обороте портретика смуглого кучерявого мальчика с настороженным взглядом.

На миниатюрах дочек и жены детали прописаны с любовью, Захржевский любовался своими натурщицами. Заказные портреты прорисованы педантично, но отстраненно. Миниатюра Селима совсем другая: художник писал словно в спешке, делая небрежные наброски-мазки. Может, толстый слой лака последней реставрации искажал детские черты? Агата потянулась за лупой. Портретик в частной коллекции (что следовало из прилагаемого документа) сохранился превосходно.

Интуиция по секрету сообщила: тут дело не в лаке, а в настроении художника.

И этот хмурый взор ей встречался совсем недавно.

– О, знакомое лицо! Это же мальчишка с фрески. – Жанна Львовна никуда не уходила. С интересом разглядывала изображение мальчика через плечо Агаты.

Да, он самый.

– Понимаете, Агата, предыдущий реставратор не закончил свою работу, осталось вскрыть небольшой фрагмент в углу настенной картины. Но так быстро специалиста по фрескам не найти. А время-то поджимает! Агата, не могли бы вы… Нет ли у вас… – Жанна Львовна непривычно мялась, балансируя между личным нежеланием просить о чем-то Агату и необходимостью закончить работы вовремя. – Нужен мастер, который взялся бы за реставрацию зальной фрески. Немедленно. Знаю-знаю, никто не любит продолжать начатое другими. Но от Ермолина остался дневник с подробным описанием – применяемые средства, инструменты, даты. Поспособствуете?