Шестой ангел

А потом на пороге его квартиры появилась Галка, и все стало бессмысленным. Его приучили отвечать за свои поступки, даже за те, которые поутру выветрились из головы вместе с хмельным угаром… Пришлось отвечать – потраченными впустую годами и разбитыми вдребезги юношескими надеждами.

С появлением интернета разыскать человека стало проще, особенно с такой редкой фамилией, особенно с такой репутацией искусного реставратора. «Агата Липай» – единственный подходящий профиль по его поисковому запросу. Вот нажмет он на кнопочку «Написать сообщение» на ее страничке, а дальше что? Привет, как дела? Помнишь меня? У нее своя устроенная жизнь, у него – какая-никакая, но тоже своя.

Матвей часто пересматривал ее интервью в сети, что-то там про вновь обретенную картину Репина. Он не помнил подробностей. Он изучал ее – как светились счастьем карие глаза, как искрилась радостью ее улыбка. Да, улыбалась она с экрана планшета совсем не так, как сегодня при встрече с ним. Можно было поставить видео на паузу и до боли в глазах всматриваться в знакомые черты. Жаль, что такую штуку нельзя проделать со временем…

В паркетном зале глупо получилось и сегодня, и тогда, в прошлой жизни…

Двенадцать лет назад.

Дискотека не бог весть что: треки староваты, звук в динамиках потрескивал, а подсветка – вообще фонарики от новогодней елки. Скукота, одним словом, но народу нравилось. Ребята оттягивались по полной, Толик косил под Джексона, получалось не очень, но всем смешно – все дело в контрабандной бутылке вина, попавшей в их отряд.

Откуда ни возьмись ему в руки свалилась Агата. Испуганная. Взъерошенная. Он и сам собирался к ней подойти. Но к такой девчонке нельзя подвалить просто: потанцуем? Для особенной девчонки нужны особенные слова, которые никак не подбирались. Он бормотал про Scorpions, только бы что-нибудь говорить, оттоптал ей все ноги и, должно быть, надоел свои занудством. Она, миниатюрная и воздушная, никак не вязалась со всем этим шалманом. И они сбежали, сначала к морю.

Море мерно вздыхало, шуршало камешками и что-то нашептывало им по секрету. Соленый ветерок поглаживал по лицу, приносил отголоски песен и лай собаки. По темной морской глади луна прочертила серебристую дорожку. Беседа не клеилась, и они молчали. Все слова казались в тот момент пустыми. Как передать ощущения легкости и восторга? Завороженность красотой теплой южной ночи? Незнакомый внутренний трепет от близости другого человека? Их молчание не было тягостным. Матвей чувствовал: Агате так же хорошо, как и ему.

Потом по дороге к ее дому они взахлеб придумывали истории про Захржевского и ангелов с морского дна. На дальней аллее парка случился деревенский хулиган. «Очкастый, приборзел?» Его глаза навыкате он запомнил прекрасно, потому и узнал сразу, спустя столько лет, в чернорабочем, таскающем мешки с хламом на мусорку. Из-под майки-алкоголички виднелся бицепс, по которому лентой извивалась татуировка «Будь мужествен», завершение надписи змеилось по второй руке – «и тверд». Не зря отец заставлял Матвея ходить в восьмом классе на борьбу. Разбитая губа и разборки на утреннем построении – это мелочи, он до сих пор помнил профиль Агаты в летних сумерках…

Наши дни.

Их встрече он почти не удивился, потому что втайне ждал этой встречи, потому что усадьба для него навсегда связана с Агатой. Идея завлечь ее в проект пришла спонтанно, он смотрел на ее стремительно удаляющуюся спину на аллее и понимал, что Агата вот-вот упорхнет из его жизни, уже навсегда.

– Шелестов, че за дела? – Галка ворвалась к нему в кабинет, громко саданула дверью: – Ее обязательно нужно было тащить в наш проект?

– Вообще-то, в проект Платонова… – спокойно возразил Матвей, годы брака научили отгораживаться крепостной стеной от травмирующего фактора и не раздражаться на придирки жены, теперь уже бывшей.

– Не цепляйся к словам, ты прекрасно понял, о чем я.

– Представь себе, нет. – Матвей уставился в монитор, давая понять: тема закрыта.

– Без нее отлично справляемся, – не унималась Галка.

– Не справляемся, и ты сама об этом знаешь. Нужен реставратор.

– Ну так найди, Шелестов. Что на ней – свет клином сошелся? Подними свои связи, я не знаю. Позвони отцовским знакомым из музея.

– Тебе надо – ты и ищи. Меня все устраивает. Что-нибудь еще? – ответил он, выразительно поглядывая на наручные часы.

– Да ты… да ты… – Обычно Галка с легкостью добивалась своего, но не в этот раз. Даже после развода Шелестов уступал по привычке, только бы побыстрее от нее отделаться.

– Матвей, как просил, опись переданных вещей из хранилища. – Кепочка, два хвостика – и незаменимая ассистентка Юля заглянула в дверь.

– Давай сюда, что так долго? – Галка огрызнулась, выместила свою злость на кроткой помощнице, выхватила из ее рук листы. – Порасторопней нужно быть, рыбка моя. Так и без работы недолго остаться. Таких, как ты, за порогом пруд пруди! Только свистни. Что стоишь, кофе принеси. Со сливками! Мне и Матвею Дмитриевичу.

Ассистентка вышла, низко опустив голову, козырек скрыл выражение ее лица. А Матвею в очередной раз стало стыдно за хамоватое поведение бывшей жены. И всегда так: хамила Галка, а стыдно ему.

Дверь снова распахнулась. На пороге Ваграм, кофе с мороженым принес:

– Галинэ, Матвей, прошу.

И бухнул поднос прямо на опись. Подмигнул шутливо, взглядом Галку приласкал.

Галку передергивало от его панибратства, но кавказец каждый раз произносил ее имя как название изысканного коньяка (не сравнить с деревенским Халя), к тому же варил обалденный кофе в турке с добавлением специй. Из восточных специй Галка знала только корицу еще с тех времен, когда пыталась добраться до сердца Шелестова через кулинарные изыски. За такой кофе можно и глаза закрыть на некоторые вещи.

В этот раз кофе не помог. Весь день наперекосяк. Ноготь сломался, маникюрщица заболела, так еще и эта приперлась. А Шелестов сразу и раскис, нюни распустил. Двенадцать лет прошло, а он все на Агатку пялится, того и гляди глаза сломает. На нее, Галку, он никогда так не смотрел, ну может, поначалу, а потом – как на пустое место. Весь такой интеллигентненький, такой чистенький, что он, что родители его. Как она заявилась к ним в просторную сталинку: брюхата я от вашего Матюши, – так сразу и повелись. Ни справок, ни расспросов. Сразу приняли, прописочку столичную сделали. Интеллигенция, одним словом!

Мамка ее по-другому воспитывала: бери, Галька, что в руки идет, рта не разевай да смотри, чтоб не нагрели. И путевку для Галки в профкоме выбила. Так попала дочка простой вахтерши в престижный лагерь для талантливых подростков. Фамилия Шелестовых на слуху была – мать ей все уши прожужжала про их семейку, профессор с профессоршей, машина, пятикомнатная квартира в центре, путевки на юга, заграничные командировки, а там и шмотки, и косметика, и еда забугорная. Поняла Галка, что счастливый билет вытянула, когда единственного сынка Шелестовых в своей смене увидела. И дальше фарт пошел, как отец говаривал. Ну и сама, разумеется, подсуетилась.

Родители любимому сЫночке квартирку справили, не то чтобы свекор со свекровью ее напрягали – нет, но в отдельной-то вольготнее. Странные они, конечно, странные. Спиртное только по праздникам. Водку на зубные компрессы спускали, да ее отец бы за такое – добро переводить! – выдрал как сидорову козу. В Галкиной семье по-другому заведено было: какой ужин без водочки. «Между первой и второй перерывчик небольшой!» как неизменное пожелание приятного аппетита. И бутыль недопитую спокойно можно на столе оставлять, не прятать за выцветшей шторой. Ложка-вилка-нож для каждого случая свои, сразу и не упомнишь. Разговаривали свекор со свекрухой тихо, батя с мамкой так брехали – местные бабки слушали как радио под окном их хрущевки.

Вместо привычных застольных разговоров о начальнике-дураке, росте цен на гречку, перешивке каракулевой шубы почти задарма какие-то инопланетные: про картины и музеи, крестовые походы и французские революции. Галка тихо слушала, не влезала, пережевывая импортный сыр с труднопроизносимым названием. Их, оказывается, столько видов! До этого ей был знаком только один – он пах тухлыми носками отца после смены. А колбасы! Душу продать за один только запах можно!