Страница 5 из 12
— Ой вы гой еси, русские могучие богатыри, не в радости нынче я живу, во печали. Потерялась моя любимая племянница, молодая Забава Путятична. Гуляла она с мамками, с няньками в зелёном саду, а в ту пору летел над Киевом Змеинище-Горынище, ухватил он Забаву Путятичну, взвился выше лесу стоячего и унёс на горы Сорочинские, во пещеры глубокие змеиные. Нашёлся бы кто из вас, ребятушки: вы, князья подколенные, вы, бояре ближние, и вы, русские могучие богатыри, кто съездил бы на горы Сорочинские, выручил из полона змеиного, вызволил прекрасную Забавушку Путятичну и тем утешил бы меня и княгиню Апраксию?!
Все князья да бояре молчком молчат.
Больший хоронится за среднего, средний за меньшего, а от меньшего и ответа нет.
Тут и пало на ум Добрыне Никитичу: «А ведь нарушил Змей заповедь: на Русь не летать, во полон людей не брать — коли унёс, полонил Забаву Путятичну». Вышел из-за стола, поклонился князю Владимиру и сказал таковы слова:
— Солнышко Владимир-князь стольно-киевский, ты накинь на меня эту службищу. Ведь Змей Горыныч меня братом признал и поклялся век не летать на землю Русскую и во полон не брать, да нарушил ту клятву-заповедь. Мне и ехать на горы Сорочинские, выручать Забаву Путятичну.
Князь лицом просветлел и вымолвил:
— Утешил ты нас, добрый молодец!
А Добрыня низко кланялся на все четыре стороны, а князю с княгиней во особицу, потом вышел на широкий двор, сел на коня и поехал в Рязань-город. Там у матушки просил благословения ехать на горы Сорочинские, выручать из полона змеиного русских пленников.
Говорила мать Афимья Александровна:
— Поезжай, родное дитятко, и будет с тобой моё благословение!
Потом подала плётку семи шелков, подала расшитый платок белополотняный и говорила сыну таковы слова:
— Когда будешь ты со Змеем ратиться, твоя правая рука приустанет, приумашется, белый свет в глазах потеряется, ты платком утрись и коня утри, всю усталь как рукой снимет, и сила у тебя и у коня утроится, а над Змеем махни плёткой семишелковой — он приклонится ко сырой земле. Тут ты рви-руби все хоботы змеиные — вся сила истощится змеиная.
Низко кланялся Добрыня своей матушке, честной вдове Афимье Александровне, потом сел на добра коня и поехал на горы Сорочинские.
А поганый Змеинище-Горынище учуял Добрыню за полпоприща, [21] налетел, стал огнём палить да биться-ратиться. Бьются они час и другой. Изнурился борзый конь, спотыкаться стал, и у Добрыни правая рука умахалась, в глазах свет померк. Тут и вспомнил богатырь материнский наказ. Сам утёрся расшитым платком белополотняным и коня утёр. Стал его верный конь поскакивать в три раза резвее прежнего. И у Добрыни вся усталость прошла, его сила утроилась. Улучил он время, махнул над Змеем плёткой семишелковой, и сила у Змея истощилася: приник-припал он к сырой земле.
Рвал-рубил Добрыня хоботы змеиные, а под конец отрубил все три головы у поганого чудовища, порубил мечом, потоптал конём всех змеёнышей и пошёл во глубокие норы змеиные, разрубил-разломал запоры крепкие, выпускал из полона народу множество, отпускал всех на волю-вольную.
Вывел Забаву Путятичну на белый свет, посадил на коня и привёз в стольный Киев-град.
Привёл в палаты княженецкие, там поклон вёл по-писаному: на все четыре стороны, а князю с княгиней во особицу, речь заводил по-учёному:
— По твоему, князь, повелению ездил я на горы Сорочинские, разорил-повоевал змеиное логово. Самого Змеинища-Горынища и всех малых змеёнышей порешил, выпустил на волю народу тьму-тьмущую и вызволил твою любимую племянницу, молодую Забаву Путятичну.
Князь Владимир был рад-радёшенек, крепко обнимал он Добрыню Никитича, целовал его в уста сахарные, сажал на место почётное.
На радостях завёл князь почестен пир-столованье на всех князей-бояр, на всех богатырей могучих прославленных.
И все на том пиру напивалися-наедалися, прославляли геройство и удаль богатыря Добрыни Никитича.
Добрыня, посол князя Владимира
Столованье-пированье у князя идёт впол-пира, гости сидят вполпьяна. Один князь Владимир стольно-киевский печален, нерадостен. По столовой горнице он похаживает, пословечно государь выговаривает: «Избыл я заботу-печаль о любимой племяннице Забаве Путятичне и теперь ещё одна беда-невзгода приключилася: требует хан Бахтияр Бахтиярович дань великую за двенадцать лет, в том грамоты-записи промеж нас были написаны. Грозится хан войной идти, коль дань не дам. Вот и надобно послов послать к Бахтияру Бахтияровичу, отвезти дани-выходы: двенадцать лебедей, двенадцать кречетов да и грамоту повинную, а дань сама по себе. Вот и думаю, кого мне послами послать?»
Тут все гости за столами приумолкли. Большой хоронится за среднего, средний хоронится за меньшего, а от меньшего и ответа нет. Потом поднялся ближний боярин:
— Ты позволь мне, князь, слово вымолвить.
— Говори, боярин, мы послушаем, — отвечал ему Владимир-князь.
И боярин стал сказывать:
— Ехать в ханскую землю — служба немалая, и лучше некого послать, как Добрыню Никитича да Василья Казимировича, а в помощники послать Ивана Дубровича. Ведомо им, как в послах ходить, и знают, как с ханом разговор вести.
И тут Владимир-князь стольно-киевский наливал три чары зелена вина, не малые чары — в полтора ведра, разводил вино медами стоялыми.
Перву чару подносил Добрыне Никитичу, другую чару — Василью Казимировичу, а третью чару — Ивану Дубровичу. Все три богатыря вставали на резвы ноги, принимали чару одной рукой, выпивали за единый дух, низко князю поклонились, и все трое промолвили:
— Твою службу мы справим, князь, поедем в землю ханскую, отдадим твою грамоту повинную, двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов и дани-выходы за двенадцать лет Бахтияру Бахтияровичу.
Подавал князь Владимир послам грамоту повинную и велел подать в дар Бахтияру Бахтияровичу двенадцать лебедей, двенадцать кречетов, а потом насыпал короб чистого серебра, другой короб — красного золота, третий короб — скатного [22] жемчуга: дани хану за двенадцать лет.
С тем садились послы на добрых коней и поехали в землю ханскую. Они день едут по красному солнышку, в ночь едут по светлому месяцу. День за днём, словно дождь дождит, неделя за неделей, как река бежит, а добры молодцы вперёд подвигаются.
И вот приехали они в землю ханскую, на широкий двор к Бахтияру Бахтияровичу.
Слезали с добрых коней. Молодой Добрыня Никитич на пяту [23] двери поразмахивал, и входили они в ханские палаты белокаменные. Там крест клали по-писаному, а поклоны вели по-учёному, на все на четыре стороны низко кланялись, самому хану во особицу.
Хан у добрых молодцев стал выспрашивать:
— Вы откуда, дородные добрые молодцы? Из каких городов, вы каких родов и как вас звать-величать?
Ответ держали добрые молодцы:
— Мы приехали из города из Киева, от славного от князя от Владимира. Привезли тебе дани-выходы за двенадцать лет.
Тут и подали хану грамоту повинную, подали двенадцать лебедей в дар, двенадцать кречетов. Потом подали короб чиста серебра, другой короб красна золота да третий короб скатного жемчуга. После этого посадил Бахтияр Бахтиярович послов за дубовый стол, кормил-потчевал, поил и стал выспрашивать:
— Есть ли у вас на святой Руси у славного князя у Владимира кто играет в шахматы, в дорогие тавлеи [24] золочёные? Играет ли кто в шашки-шахматы?
Проговорил в ответ Добрыня Никитич:
— Я могу с тобой, хан, в шашки-шахматы поиграть, в дорогие тавлеи золочёные.
Приносили доски шахматные, и стали Добрыня с ханом с клетки в клетку переступывать. Добрыня раз ступил и другой ступил, а на третий хану и ход закрыл.
21
Поприще — большое расстояние, длина пути; полпоприща — полпути.
22
Скатный — крупный, круглый, ровный.
23
На пяту — настежь, широко.
24
Тавлея — разлинованная на квадраты доска для игры в шашки, шахматы, кости.