Не забудь меня

— Но ты хочешь, чтобы я прошла обследование? — заканчивает Кэтти за меня.

Меня наполняет и облегчение, и какое-то раздражение на самого себя. Очень странная и непонятная смесь эмоций.

— Читаешь мои мысли?

— Нет, — спокойно произносит Кэтти. — Я и сама об этом подумывала.

Её изящный палец выводит круги на моей любезно подставленной раскрытой ладони. Мне становится щекотно, я пытаюсь ухватить её за руку, но она успевает ускользнуть.

— Выпьем? — оборачивается Кэтти, и я вижу её улыбку в полумраке гостиной.

— Чаю? — произношу чуть хрипло. Напряжение мигом спадает с меня.

В своём тонком шёлковом халатике она абсолютно и безнадёжно обворожительна. Мне надо собрать всю волю в кулак, чтобы не схватить и не утащить её обратно в спальню. А ведь очень хочется.

— Нет, надо бы чего покрепче, — шепчет она и направляется к мини-бару, чтобы захватить бокалы и виски.

— Даже так, — выразительно смотрю я на бутылку, когда она возвращается.

— Для шампанского пока не повод, — пожимает она плечами, и я успеваю уловить лёгкий оттенок отчаяния в её взгляде.

— Милая, — я отставляю всё в сторону и притягиваю её к себе на колени. — Если ты не готова, мы не будем.

— Нет, мы будем, Лиам, мы обязательно будем.

Она прижимается ко мне крепко-крепко. Я тону в её запахе, в мягкости её волос, в кольце нежных рук, в эфемерной надежде, которая только начинает зарождаться между нами.

Бонус 03

Лиам

В какой-то момент мне стало казаться, что зря мы всё это затеяли. Прошёл уже почти год, а результата не было. Я видел, как с каждым днём тает надежда в глазах моей Кэтти. Первый воодушевлённый порыв постепенно прошёл. Началась рутина. С её терапией, с её практически бесконечным приёмом лекарств, с чередой анализов и обследований. И моя Кэтти с большой гордостью и стойкостью выносила все манипуляции, которые проводили с её организмом. Ведь она сказала, что пусть даже будет тонкая ниточка надежды, она ухватиться за неё двумя руками. И Кэтти ухватилась. Крепко и с упорством. Хотя могу представить, как тяжело ей было это сделать после стольких лет уверенности, что материнство для неё невозможно.

Впрочем, и сейчас до конца не понять, получится ли что-то.

И вот сегодня очередной раз я жду её у клиники Эда, чтобы вернуться домой, вероятно, опять с нулевым результатом.

А кого я могу винить в том, что никакого прорыва нет — только себя самого, заварившего всю эту кашу.

С каждым прошедшим месяцем во мне растёт чувство вины, что я дал ей ложную надежду. Поэтому ещё сложнее видеть разочарование в её глазах. Разочарование собой. Будто бы Кэтти в очередной раз доказала себе, что она чего-то не стоит.

Телефон пищит и вибрирует на приборной панели. Я беру его в руки и читаю сообщение от Кэтти.

«Я в кафе на Парк Роуд. Заезжай за мной».

Как это я её упустил? А может, приехал слишком поздно или приём был таким коротким, что у Кэтти осталось время прогуляться?

Отправляю короткое «еду», завожу мотор и веду машину по узким улицам, направляясь к кафе, где мы с Кэтти любили бывать, приезжая в Эдинбург. Маленькое, тесное, практически все забитое народом. Некий центр для спасения одиноких душ.

Движение в Эдинбурге по сравнению с нашим городком — просто бешеное. А я словно бы разучился ориентироваться в таком потоке за годы жизни в провинции. Меня несколько раз подрезают, прежде чем я доезжаю до нужного угла.

Кэтти была влюблена в этот город. Я даже в какой-то момент предложил ей переехать, чтобы быть поближе к клинике, но Кэтти сочла план ужасным. Её розы и наш прекрасный сад, да и вся размеренная жизнь, которую не хотелось терять, были ей дороги. Так что на переезд мы так и не решились.

В кафе в этот час особая обеденная толчея, и я вижу Кэтти у стойки, ожидающую свой заказ. Она что-то говорит бариста и смотрит на меня, улыбаясь.

— Я взяла на вынос, — сообщает Кэтти, когда я подхожу. Она широко улыбается, и я любуюсь очаровательной ямочкой на её левой щеке.

— Ускользнула от меня, да? — наклоняясь, я быстро целую жену, чувствуя её нежный отклик. У нашего поцелуя нет привкуса печали, который бывает каждый раз после посещения клиники, и, наверное, я уже каким-то шестым чувством знаю, что что-то изменилось. — Не хочешь посидеть? — киваю я на освобождающийся столик в полутёмном уголке.

— Народу много, я бы прогулялась, — пожимает Кэтти плечами.

Её непонятное приподнятое настроение передаётся и мне. Я вижу блеск в её глазах, но ещё не понимаю его природы.

— Что-то случилось на приёме у Эда?

— Что-то случилось, — кивает она, забирает свой стакан со стойки и свободной рукой передаёт мне мой кофе.

Я беру свой стандартный средний Флэт Уайт и переворачиваю стаканчик.

Дыхание слегка перехватывает.

Размашистым почерком бариста с подсказки Кэтти — на боку стаканчика написано «Папочка».

— Я так счастлива за нас, это чудо, — выдыхает Кэтти и тянет меня за рукав, чтобы я наклонился, а она поцеловала меня.

Конечно, я с радостью ей покоряюсь. Прямо сейчас и прямо здесь я ошарашен. Я ошеломлён. И её новостью. И своими ощущениями. Вкус губ Кэтти особенно сладок, и это вовсе не карамельный сироп из её латте.

— Сколько? — спрашиваю я.

— Примерно четыре недели, и ты знаешь, я это сразу почувствовала. Сразу почувствовала, что что-то не так, — её фраза звучит почти как песня.

Ошарашенные, мы выходим из кафе и обнимаем друг друга. Какая-то часть меня не верит, что это может быть правдой, а другая — ликует.

Кэтти утыкается лицом мне в плечо, и я понимаю, что она плачет.

— Если хочешь запереть меня на девять месяцев в больнице, я не буду спорить, Лиам, — бубнит она куда-то мне в рукав. — Я согласна. Пусть я лучше буду хрустальной вазой под наблюдением специалистов, чем всё окажется сном. Но вот как же Тони… я не могу его оставить.

— И не надо, — развеиваю я её сомнения, целуя в макушку, — не надо, милая.

Бонус 04

Лиам

— Кажется, началось, — Кэтти смотрит на меня с тревогой и радостью одновременно. Я вижу, что ей больно, и ничем не могу помочь. Это битва, в которую она вступает одна.

Долгий путь до этого дня мы прошли вместе. Но сегодня её одиночное сражение. Хотя я буду рядом. Я всегда буду рядом.

Моя маленькая хрупкая девочка охает, но старается дышать глубоко, делать полные вдохи и выдохи, как её готовили. Кэтти с самого начала настаивала, что будет рожать сама, но сейчас я смотрю на неё и предчувствие такое, что без вмешательства не обойтись.

— Я в порядке, — говорит Кэтти, будто успокаивает, и мне хочется усмехнуться: ведёт себя так, будто помощь нужна ей, а не мне.

У нас были месяцы, чтобы переварить эту новость, сжиться с ней, но каждый день на пути к этой финальной точке был наполнен тревогой. И вот мы добрались.

Сейчас мы вдвоём выхаживаем по больничному коридору, Кэтти не хочет лежать, схватки ещё не такие интенсивные, чтобы её забирали врачи, но то, как сильно она сжимает мою руку и опирается на неё, не может меня не волновать. Я не могу до конца перестать быть врачом. Смотрю на неё и анализирую. Считываю состояние. Но это не обычный трезвый осмотр. Сегодня всё иначе, ведь мы так долго шли к этому дню: много бесконечных лет.

— Ой, почему никто не предупреждал, что будет так больно, — выдыхает Кэтти, когда очередная схватка накатывает и отступает.

— А ты бы передумала? — спрашиваю я и получаю возмущённый взгляд от своей жены.

— Никогда!

И в этом вся она.

В конце концов, схватки становятся такими интенсивными, что мы возвращаемся в палату, где Кэтти подключают к разным аппаратам, снимающим показатели её состояния и состояния нашего ребёнка.

— Ты красивая, — глажу я её по волосам и целую в щёку.

Материнство точно будет ей к лицу. В беременности, по моему скромному мнению, она расцвела. Ей идёт этот огромный живот, которого скоро не будет, и густые длинные волосы, которые она ни разу не постригла с тех пор, как узнала о своём состоянии. Она стала ещё спокойнее, ещё сосредоточеннее. На себе и нашей семье.