Страница 11 из 21
Кто отвалит нам камень предлежащей смерти, кто нас научит, как нам умереть самим, как изменить путь природы в путь связи? Кажется, только любовь убедительна в недоказуемом. Поэтому мы и цепляемся за то, что несет в себе желание. Здесь, в желании, показывается неповрежденная смертью инаковость. Мы являемся продуктами недоказуемого воскресения, восставшими в «место» Другого, в вожделение материнского присутствия. Камень отваливается не с нашим физическим рождением, но с появлением первого знака, с нашим вступлением в первую любовную связь. И Тот, Кто отделяет желание от отождествления с материнским телом, отрывает нас от природы, чтобы сделать нас личностями, есть Слово Отца.
Мы сражаемся со страхом с помощью вожделения. Страх и вожделение сопровождают нашу пожизненную любовную жажду, строят посредством неопределенности неосязаемого надежду. Чтобы природа изменилась в связь, необходимо явление благодати — дар знака Присутствия. Чтобы оторвать нас от уверенности отождествления и привести к риску связи. Чтобы гроб материнской утробы оказался пуст. И чтобы связь не была ограничена природой, необходимо вмешательство Благодати, чтобы любовь была естественно свободной от тления. Только присно живый Любящий может сказать: «Лазарь! Иди вон».
Дух Святый нисходит в виде огненных языков «и почиет по одному на каждом» (Деян.2:3) из Апостолов, являя тайну личности в соборном единстве. (канон «Сошествие Святого Духа на Апостолов»)
Мы, христиане, говорим о «теле» Церкви, даруется воскресение через приобщение жизни. Тело — материнская утроба пустого гроба, с Любящим, Который есть первородный из мертвых и называет несуществующее, как существующее. Триумф недоказуемого, непрекращающееся празднование неосязаемого. Может, ложное чувство и мираж жизни, а может, неописуемая уверенность опытной непосредственности. В любом случае, постоянный выход к риску связи, хождение по лезвию бритвы.
Жизнь, освобожденная от смерти: к чему на самом деле относится эта фраза? Она похожа на понятийную одежду нашего обнаженного неведения. И тем не менее, на протяжении долей момента любви неведение открывается как превышающее всякое познание. Тогда мы вкушаем антидор бессмертия. Антидор в дар нашей душе, которую мы раздаем даром, наступая на разломанное эго.
Раздаю свою душу даром: сюда на самом деле относится слово покаяние — смысловое производное любви. Изменение пути ума или любовь к недоказуемому. И сбрасываешь с себя всякую смысловую одежду самозащиты, даришь и плотские противостояния своего эго. Покаяние не должно быть нарциссической печалью по поводу юридических оплошностей, но любовным «кенозисом», лежащим за пределами ума. Изменение пути еже мыслити и быти.
Наша природа есть, существует, мысля саму себя биологически, имеющей цель в самой себе. Она самомысленно действует так, как ей нравится, согласно фиктивной сладости саможизни. Поэтому покаяние и лежит за пределами ума: оно перемещает логику желания за пределы сладостности, которую имеет саможизнь, приобретя себе от смерти границы. За пределы природной жизни, в благодатную жизнь. В Благодать любви.
Трамплин покаяния — осознание греха. Это слово из того же взрывчатого словаря, но «религиозное» воровство нейтрализирует его запальную силу. Грех есть не нарушение закона, но неудача, безрезультатность и проигрыш, недостижение цели неограниченной жизни. Чтобы человек действенно признал грех своего природного существования — это и не легко, и не значит частичное признание умом. Покаяние есть всеобщее изменение ноотропии, пути, согласно которому человек мыслит, и по которому направляет свое существование. Риск свободы вне пределов биологии, в недоказуемом любовной Благодати.
Покаяние есть настолько реальное изменение, что все изменяется в жизни действительно влюбленного. Все. Даже нужда в пище и питии, в славе и силе. Влюбленный жаждет только взаимности. И чем больше она даруется ему, тем больше любовь расширяет свой круг, как камешек, брошенный в пруд.
Мы влюбляемся не только в личность Другого, но и в каждое его что, каждое что, которое имеет с ним какую бы то ни было связь. Во все, что он делает и к чему прикасается, в музыку, которую он слушает, в дороги, по которым он ходит, в места, на которые мы смотрели вместе. Если случится, что ты полюбишь Бога, пусть и на доли секунды, дрожь вожделения будет подстерегать тебя в каждой капле росы по весне, в снегу, который поглощает серые кружева рябины, в лазури летнего неба, в благоухании первого осеннего дождя. Каждая складка красоты и все сотворенное с мудростью и искусством есть дар любовного порыва, преподнесенный тебе.
Мы называем святым того, кто безрассудно влюблен в каждое творение Имянного Бога. Даже в то, что для многих из нас есть фальшь природы: в пресмыкающихся, в хищников, в явных злодеев. И от воспоминания о них и их созерцания его глаза источали слезы… И он не мог выдерживать или слышать о какой-либо порче или печали, приключающейся с тварью… И через это и о бессловесных… и о птицах и о животных и о демонах… и об естестве пресмыкающихся… и о всей твари… на всякое время приносил молитву со слезами.
Влюбленные в Имянного Бога, собор святых, церковь ставших вне рамок логики. Не имеющие никакой связи с биологией религии, с логической убедительностью, с бронированностью добродетелей. Святые, и вокруг них множество нас, обветшалых, участвующих в состязании, чтобы приобрести взаимность.
11. СОММА
Сыновья матери моей разгневались на меня.
ЛЮБОВЬ не имеет логики — исходя из какой логики молится святой за пресмыкающихся и за демонов? Логика есть у религии, забронированной в доспехи закона. Логика и закон — оружие религии, оружие самозащиты эго.
Религия: индивидуальные метафизические убеждения. Индивидуалистическая логика. Индивидуальная попытка умилостивления божественного. Убеждения, логически верные и дающие уверенность. Мораль, упроченная законом, гарантирующая уважение и авторитет. Культ, переполненный эмоциями, трамплин для достижения психологического комфорта.