Страница 7 из 40
— Лиз, ты за сколько времени впервые вчера себя бабой почувствовала? — грубо спрашивает она. — Ты все же поняла, что себя хоронишь, и сделала хоть что-то. Ничтожно мало, но сделала. Я вообще охренела, прости за мой французский, когда тебя увидела. Знаешь, что я вспомнила?
— Что? — счастливое настроение улетучивается на глазах.
— Вспомнила, как ты приехала поступать. Вроде и по-другому выглядела, но так же. Что ты мне тогда несла? Ах, мама говорит, с маленькой грудью нужно оборки на блузке! Ах, мама говорит, с моей задницей обтягивающее неприлично! Волосы красить — себя портить! Мама точно знает! Баба на чайник, а не семнадцатилетняя девочка. Припоминаешь?
Я насуплено смотрю на Маринку. Покупки меня уже не радуют.
— А спустя три месяца вольной жизни ты расцвела! Огонь-девчонка была! И что я вижу теперь? Ты даже сейчас выбираешь вещи, которые угодят твоей матери! Не такие старушечьи, но с оглядкой! Послушай меня! — распаляется она. — Ты в другом городе живешь, на носу тридцатник, а ты тряпки носишь, которые мама одобрит! Ты небось мужиков также рассматриваешь! Этот — хороший мальчик. Мама одобрит! А этот — плохой. Он меня может трахнуть. Маме не понравится. Ты в своем уме вообще?
— У тебя претензии к моей матери? — ощетиниваюсь я, слегка обалдев от подкравшегося тридцатника. — И мне двадцать шесть.
— Да какая разница? Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать девять. Ты живешь днем сурка, у тебя один день ничем не отличается от другого в своей бессмысленности и бесперспективности. Да ты завтра проснешься, а тебе уже тридцать. И ты не права. К маме твоей претензий у меня нет.
Я молчу. Пакеты оттягивают мне руки. Не знаю, как теперь ехать с Мариной в одном такси.
— Насупилась? — уже мягче спрашивает она. — Не обижайся. Просто подумай над моими словами. Мне все равно, как ты выглядишь. Наплевать, честно говоря. Хоть чадру носи. Но я тебя люблю, и хочу, чтоб ты свою жизнь сама выбирала. Ну? Мир?
Маринка указывает на ожидающее такси. И тошно, и больно. Прекрасный день испорчен. Впрочем, даже в глубине души я не могу поверить, что Марина хочет мне навредить. Поэтому, скрепя сердце, говорю:
— Мир. Но мне надо подумать. Ты езжай, я сама вызову.
Маринка грустно смотрит на меня, порывисто обнимает и целует в щеку. У меня на глаза слезы наворачиваются. Она молча садится в такси, оставляя меня в полном раздрае.
Весь путь домой я жалею себя и нахожу ответные слова для Маринкиных обвинений. И вспоминаю, как в последний раз приезжала домой.
Мама мне обрадовалась, но… «Лизонь, с твоей формой лица нужна короткая стрижка. Да и юбочку по возрасту носить надо». «Зачем тебе эти нитки в попе. Белье должно быть удобным и натуральным».
Я понимаю, что хочет сказать мне Маринка. К маме претензий никаких. У мамы есть свое мнение. А у меня — только мамино.
Я решаю, что завтра надо запереться дома и никого не пускать. Три дня подряд позориться — для меня это слишком. И надо крепко подумать. Чулками ситуацию не спасти, Марина права, нужно выбираться из этого. Еще немного и я превращусь в Светку в ее парадном блузоне.
Родной подъезд радует стабильностью. Ожидаемо, не работает лифт. Поднимаясь по лестнице, вспоминаю Раевского в своей прихожей и его взгляд на мою грудь. Маленькую с наглыми стоячими сосками. И тело словно молния прошивает. Я вру Маринке, что не хочу Раевского. Но зачем я вру себе? Чтобы не было обидно, что я с ним спать не буду никогда?
Не все сразу.
Мне не нужно принимать решение сейчас.
На этом я прихожу к шаткому согласию с собой.
Чертова Маринкина психотерапия. Похоже, мне предстоит непростая неделя. Надо набраться сил. Чувствую они мне понадобятся.
Умиротворенная я, еще не понимаю, насколько окажусь права.
Глава 6. Личное дело на стол
Утром понедельника после безмятежного воскресенья, не омраченного внезапным появлением начальства, я полна сил и смотрю в грядущий день с некоторым оптимизмом.
Я даже решаюсь не только повторить эксперимент с чулками, но и обуть новые туфли. Будем раскрашивать свой рабочий образ постепенно.
Еще на проходной я замечаю гладкое черное каре Натальи, директора по персоналу. Милая женщина, если не знать ее хорошо. То, как стремительно она направляется ко мне, дает понять, что именно я та добыча, которую караулит этот коршун в неизменной Праде. Мне кажется, она мнит себя той самой дьяволицей из фильма. Даже не здороваясь, Наталья переходит сразу к делу.
— Лиза, что ты уже натворила?
Истеричные нотки в ее голосе настораживают. Что еще сдохло в датском королевстве?
— Насколько мне известно, абсолютно ничего.
— Тогда почему Раевский попросил твое личное дело?
Сказать, что я опешила, это не сказать ничего.
— Не знаю, Егор Кириллович запросил его в субботу? — у меня мелькает догадка. Надо же ему было откуда-то взять мой адрес.
— Нет, сегодня утром.
Выпучив глаза, я замираю. Это что? Мне грозит выговор за то, что я сплю в выходной? А может, взыскание за то, что кофе не дала? Начинаю закипать. Тиран! Подлец! Я ведь премии лишусь!
Из пучины негодования меня вырывает звук нервного постукивания по плитке холла тонкого каблука Натальи. Определенно, ей мои догадки озвучивать ни к чему.
— Не знаю, — говорю искренне, стараюсь, чтобы голос не задрожал от чувства несправедливости. — Все поручения Егора Кирилловича я выполнила. На работу не опаздываю…
На всякий случай достаю телефон и сверяюсь. До начала рабочего дня еще пятнадцать минут. Более того, я, видимо, и в выходной работаю теперь, продолжаю злиться про себя.
— Лиза, ты же понимаешь, что Кня… гхм, Раевский, это не то же самое, что и Дмитрий Васильевич? — испытующе смотрит на меня Наталья.
Еще бы я не понимала! Прошлый директор ко мне домой не приходил, у него не было такой задницы и такого парфюма!
— Не высовывайся, пока Катя не вернется. Если Егор Кириллович будет тобой не доволен, он тебя просто уволит, — продолжает запугивать меня Наталья.
Я-то понимаю, что ее волнует только собственная шкура, которая пострадает, если новый босс сочтет, что персонал подобран неквалифицированный. Ну так надо было вовремя замену секретарю искать! Можно подумать, я сюда устроилась чашки Раевскому таскать!
Я так киплю, что со злости хочется наступить на туфлю Наталье, которая продолжает ритмично вколачивать каблук в пол. В момент, когда я обиженная на весь мир решаю высказаться, что, мол, мои обязанности совсем в другой сфере, мне на телефон, зажатый в руке, начинают приходить один за другим сообщения. В каком-то сумасшедшем количестве.
Я киваю Наталье на телефон:
— Кня… Раевский.
Тьфу ты, и я туда же. Но фамилия директора производит впечатление, и Наталья меня оставляет.
Пять метров до лифта я преодолеваю под непрекращающиеся звуки уведомлений о сообщениях. Это так действует на нервы, что перевожу телефон в режим вибрации.
Смс от Раевского приходят даже в лифте. Как он это делает? На силе врожденной деспотичности?
Некоторые сообщения я даже не успеваю прочитать.
Раевского не волнует, что мой рабочий день еще не начался. Он планомерно заваливает меня задачами совершенно разнообразного толка. От включите кондиционер в кабинете на шестнадцать градусов до подготовьте отчет по позавчерашней сделке с Телегерц. Это точно должен делать секретарь?
Куда там дьяволу в Праде, наш новый генеральный переплюнет самого сатану, решаю я, видя сроки, которые мне ставит Раевский. Вал новых ценных указаний не прекращается. Я еще только вхожу в приемную, а Телеграмм демонстрирует мне еще сорок семь непрочитанных. Мой глаз начинает дергаться.
Задания приходят в ультимативной форме. Кратко. Чтоб холопы поняли. «Поменять график», «Договориться о встрече», «Подготовить отчеты». Через час я в таком бешенстве, что переименовываю контакт из «Князь» в «Князь повелел». Так сообщения выглядят органичнее. Ты посмотри на него! Разошелся! Плюясь ядом, я в мыле ношусь по всему зданию. У одного уха у меня мобильник, в руках планшет, под мышкой папки.