Право на эшафот

— Ты себя выдаёшь, — неожиданно сказала тётя. — Следует вести себя скромнее, уважительнее. Мир другой?

Я не смогла ни кивнуть, ни ответить.

— Понимаю, клятвой связана.

— Вам всё равно, кто я? — смогла я спросить.

— Мне не всё равно. — Она потёрла виски, словно у неё резко заболела голова. — Разумеется, ты другая. Я чувствую эту чуждость даже через идентичность оболочки. И те, кто постоянно с моей племянницей общались, это непременно заметят. Но она сделала свой выбор, она сбежала. — Она помолчала и спросила совсем другим голосом, дрогнувшим от сдерживаемых эмоций: — О ней будет кому позаботиться?

— Будет, — ответила я и неожиданно для себя разрыдалась, потому что с этими словами пришло окончательное осознание, что на моём месте в моей жизни будет совсем другой человек, а я больше никогда не увижу близких, а тут я одна-одинёшенька и опереться мне не на кого.

— Ну будет, будет, — она наклонилась ко мне и положила руку на плечо: — А о тебе позабочусь я. Всё будет хорошо, Фани. Всё будет хорошо.

Глава 8

Тётя, а её я ощущала именно так, осторожно меня расспрашивала, пытаясь вытащить крупицы информации о моём мире, но увы, все попытки ответов натыкались на глухую стену невозможности что-то рассказать. Меня словно отрезало от прошлой жизни, и я теперь в большей степени ощущала себя Эстефанией, чем Екатериной, а всё, что было до перехода сюда, казалось странным диким сном, никак не соотносившимся с реальностью. И пусть я иногда оговаривалась, привнося обороты, не свойственные этим месту и времени, но слишком сильным оказалось влияние даже той части памяти, что мне была оставлена.

— Странное дело, ты не похожа на того, кто согласен добровольно расстаться с жизнью, — неожиданно заключила тётя, — а ведь обмен произошёл наверняка на условиях твоей смерти. Ты не производишь впечатления нищей неудачливой особы, и тем не менее…

Сказать я ничего не могла, но зато выразительно потянулась, помахала руками, покрутила головой. Этого хватило.

— Травма и вынужденная неподвижность? Тогда она должна справиться. Не скажу, что разговор с тобой меня успокоил относительно её будущего, но изменить мы всё равно ничего не изменим. В любом случае сейчас ты — герцогиня Эрилейская со всеми прилагающимися обязанностями.

Про обязанности я не помнила ровным счётом ничего, поэтому поторопилась уточнить:

— А их много? С моей амнезией ни в чём нельзя быть уверенной. Не хотелось бы по незнанию совершить что-то предосудительное.

— Ой, дорогая, не переживай. Пока ты не достигла возраста совершеннолетия, ни за что ответственности не несёшь.

— С радостью бы поверила, если бы только недавно не выяснилось, что вчера мне чуть не отрубили голову, по-настоящему чуть не отрубили.

— Теодоро пугал. — Тётя улыбнулась, но в глубине её глаз таилось беспокойство. — Он не стал бы уничтожить по надуманному обвинению последнего носителя крови, потому что получил бы массу проблем в ближайшем будущем.

— Мне показалось, что он очень даже хотел это сделать и его искренне расстроила невозможность отрубить мне голову на площади. Возможно, он рассчитывал на вас, как на носителя крови?

Каждый Сиятельный род был важен для страны — на них зиждилась безопасность, поэтому уничтожать один из них было непозволительной роскошью. Сиятельных семейств оставалось не так много, чтобы это прошло незамеченным. С другой стороны, один кирпичик в стене не так много значил, если не был скреплён с остальными. Вынь его — стена не обрушится. А на его место можно поставить другой. Может не такой сияющий, но крепкий и надёжный.

— Я тоже не бессмертна. — Она опять улыбнулась и похлопала меня по руке. — Но имей в виду, если Теодоро решит, что проблемы, которые он получит потом, меньше проблем, которые он получает сейчас, его не остановит даже то, что ты ему явно нравишься.

— Нравлюсь? — позволила я себе усомниться. — Он слишком блистательный, чтобы ему нравился кто-то, кроме себя.

— Нравишься-нравишься. Со стороны это прекрасно видно. Мы подумаем, можно ли это как-то использовать. Но особо не обольщайся. То, что ты ему нравишься, не помешает ему от тебя избавиться, если начнёшь слишком активно лезть в политику и играть против него. За покушение на короля казнили даже принцев крови, так что во избежание дальнейших провокаций постарайся держаться от дворца подальше. Никаких визитов во дворец, даже ради помощи мне, понятно?

— Разумеется, — с готовностью подтвердила я. От короля я и сама собиралась держаться подальше. — В политику не полезу.

Не для того голова осталась при мне, чтобы красиво скатиться по помосту через какое-то время, радуя зрелищем толпу. У меня на шее она смотрится намного лучше.

— Не зарекайся дорогая. В политику иногда приходится лезть вне своего желания, — отрезала тётя. — Плохо, что части памяти у тебя нет.

— Она есть, но заблокирована.

Посмотрела графиня Хаго на меня странно, словно ей не очень-то и хотелось, чтобы моя память вернулась. И в самом деле, пока я чего-то не знаю, я куда лучше управляема.

— У меня есть перед кем-то обязательства? — уточнила я.

— Обязательства? — тётя приподняла брови, словно не поняла, что я имею в виду. — У тебя не может быть ни перед кем обязательств. Обязательства могут быть только у меня, как у твоей опекунши.

— У меня были какие-то сердечные склонности?

— Вот здесь я порадуюсь, что ты ничего не помнишь, — улыбнулась тётя. — Скажу прямо. Ты обязана выйти за того, кого назначит семья.

— То есть вы?

— То есть я, — согласилась она. — Но выбор — не моя прихоть, это желание твоего отца. Поэтому никакие романы нежелательны, пока ты не выйдешь замуж. И никаких никому обещаний.

— А если я уже дала? — заинтересовалась я.

— Если ты дала и не помнишь, считай, что их нет. Фани, это слишком серьёзный вопрос. Герцогиня не может выйти замуж за кого попало.

— Только не говорите, что я была влюблена в лакея.

— Что? Разумеется, нет, — она рассмеялась. — Но и провинциальный барон тебе не подходит.

Итак, у меня всё-таки случился роман с каким-то бароном, который тёте кажется нежелательной партией. И этот роман Эстефания запихала в самый дальний уголок памяти и накрепко закрыла к нему доступ. А ведь я даже понятия не имею, о ком речь. А если я с ним состояла в переписке? Или даже больше, чем в переписке?

— Возможно, он меня искренне любит?

— А ещё больше он любит возможности, которые получил бы в браке, — холодно сказала тётя. — Эстефания, не разочаровывай меня. Если хочешь завести роман, заводи после свадьбы. Главное, чтобы детей рожала от мужа. Надеюсь, моя прямота тебя не шокировала?

— Нет.

Меня шокировала не прямота, а то, с какой лёгкостью тётя распоряжается жизнью племянницы. Её забота уже начинала давить, поскольку это была забота отнюдь не любящего человека, а того, кто выполняет свои обязанности от и до, прописанные в должностной инструкции. Стало интересно, могу ли я избавиться от её опеки? Вариант опеки монарха был не вариант. Такой опекун ещё хуже: если не найдёт, за что казнить, испортит репутацию напрочь.

— А часто проходят казни? — поинтересовалась я, чтобы понять, насколько этот мир кровожаден. В памяти не находилось ничего, но память, как выяснилось, мне немного ампутировали.

— Редко. Я и не припомню, когда была последняя. Суды нынче на каторгу предпочитают отправлять. В случае самых тяжёлых преступлений — только клеймо и пожизненная каторга.

В голосе тёти явственно прозвучало осуждение. Сразу видно: не поклонник она новомодных веяний по отмене смертной казни. Разумеется, если это не касается её лично.

Больше я ни о чём её расспросить не успела, потому что мы приехали в особняк Эрилейских. О том, что тётя здесь тоже останавливалась по приезде в столицу, я помнила, а вот лица части слуг для меня были совершенно незнакомыми. Они были слишком хорошо вышколены, чтобы броситься нам навстречу, но любопытные физиономии то там, то тут выглядывали из-за портьер и дверей.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.