Колдун 2

— Что здесь происходит? Эй, а ну пусти его! — один из подоспевших милиционеров, расстегивая на ходу кобуру, шагнул в сторону сцепившихся.

Мишка не повел и ухом, удерживая соседа и не собираясь разрывать зрительный контакт, продолжая показывать ему ужасы войны, доводя труса до исступления. В ту же секунду шагнувшего к ним милиционера дернул назад старший:

— Погоди, Вася. Пацан правильные вещи говорит. Дай парню сказать, — на внешне спокойном лице его, пересеченном огромным бордовым шрамом, серыми льдинами застыли глаза, не отрывавшиеся от лица крупного, под два метра ростом, багрового мужика, с которого катился пот крупными каплями, и лишь быстро-быстро бившаяся на скуле жилка и ходившие ходуном желваки выдавали его волнение. — Не лезь пока, Вася. Правду он говорит. Правду…

— Ты фронта испугался, сука? Что убьют тебя, мразь, испугался? А Димка не испугался… — Мишка криво усмехнулся и показал соседу падавшую прямо на него бомбу, показал тот бой, в котором погиб Димка, и, не обращая внимания на заоравшего в ужасе мужика, который попытался прикрыть голову руками, продолжил: — И Степаныч не испугался, и Игнат, и Арсен… — он крепче сжал уши мужика и продолжил показывать картины боя, так легко выпорхнувшие из удаленных уголков сознания, куда он старательно засовывал их. — И Тамара… Девочка… Маленькая девочка… Она не испугалась! Она шла в атаку за таких, как ты! На пули шла! — уже подвывавший от ужаса мужик увидел смугленькую темноволосую девочку с двумя косичками и слишком большим для нее пистолетом в руке, вскочившую на насыпь и поднявшую измученных, израненных солдат в атаку, увидел, как ее прошивает автоматная очередь, как взрывается граната, брошенная фрицами, как рушится стена, погребая под собой маленькое изломанное тельце, осевшее на камни… В его голове зазвучал голос, полный ненависти и презрения: «Признавайся, тварь! Признавайся, или ты вечно будешь смотреть, как гибли люди, защищая тебя, пока ты позорно прятался за спинами женщин и детей! Рассказывай, паскуда!» И в голос: — Они и еще многие тысячи настоящих мужчин, женщин, детей… Они знали, они не забыли, что такое честь и отвага, они отдавали свои жизни за тех, кто был за линией фронта. За тебя, сука, они гибли!

Переполненный ужасом мужик, умывавшийся соплями и слезами от животного страха, охватившего все его существо, завопил:

— Пусти… Пусти… Я у Зинки карточки украл… Пусти… — по воздуху поплыл отвратительный запах, стоявшие вокруг соседи принялись закрывать носы руками, но никто не отошел, никто не спешил на помощь этому уроду…

И вдруг Илью словно прорвало. Захлебываясь словами и слезами, он начал признаваться. Признаваться во всем. В том, как издевался над скотом, как мечтал сделать то же самое с людьми, в том, как забирал еду у раненых, как обирал квартиры и воровал продовольственные карточки… Признания лились из него нескончаемой рекой.

На Мишкино плечо опустилась тяжелая рука.

— Пусти его, парень. Спасибо, сынок… Он ответит за все. Пусти, — милиционер со шрамом стоял за Мишкиной спиной, и, держа его за плечо, спокойно ждал. — Пусти. Дальше мы сами.

В сознание парня чужой спокойный голос проник далеко не сразу. Еще пара минут ему потребовалась, чтобы осознать, что ему говорят. Невероятным усилием воли разорвав зрительный контакт, Мишка с трудом разжал окостеневшие пальцы. Воняющий дерьмом мужик, ни на секунду не прекращавший сквозь подвывания и сопли признаваться в содеянном, рухнул к его ногам.

Сфокусировав взгляд на валяющемся на полу соседе, Мишка в сердцах плюнул на него и, пряча глаза, в которых бушевало и рвалось наружу нечто, повернулся, чтобы уйти в свою комнату, но наткнулся на протянутую для рукопожатия руку. Бросив быстрый взгляд на стоявшего перед ним милиционера, Мишка кивнул и ответил на рукопожатие. Уловив мелькнувшие перед ним знакомые лица, Мишка нахмурился и в удивлении поднял голову. Стоявшего перед ним мужчину он не помнил — невозможно запомнить тысячи и тысячи лиц однополчан.

— Заяц? — удивленно проговорил милиционер. — Живой, чертяка!

— Я… — растерянно проговорил Мишка и вдруг ухмыльнулся, проведя по лицу рукой: — Вот черт! Ну надо же!

— Этого заберите, — обернувшись к стоявшим за его спиной сослуживцам, приказал он. — И женщину попросите завтра подойти в отделение, заявление пусть напишет, — и, снова повернувшись к Мишке, спросил: — Заяц, а девчонка где? Вы же вроде вместе всегда были?

— Тамара? Тамара… — Мишка сглотнул горький комок, мгновенно вставший в горле, и тяжело вздохнул. — Тамару ранили… тяжело. Я найду ее. Вот учебный год закончится, возьму отпуск и отыщу… — опустив голову, напряженно проговорил он.

Поняв, что задел парня за живое, милиционер кивнул.

— Ладно, Заяц, бывай. Спасибо за помощь, — он протянул руку. Мишка, выдавив из себя улыбку, крепко пожал ее. — И вот что, парень… Если вдруг помощь будет нужна… в поиске, или еще в чем… В общем, если что, приходи в отделение и спроси старшего участкового Леонова. Чем смогу — помогу.

— Спасибо, Ром. Я понял, — улыбнулся уже широко и искренне Мишка. — Встретимся еще. Рад, что живой! — хлопнул он по плечу бывшего однополчанина. — Ты береги себя.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — ухмыльнулся милиционер. — Уж ежели в том аду выжили, тут и подавно справимся! — коротко обняв парня, хлопнул он его по спине и, резко отстранившись, развернулся и направился к выходу.

Глава 8

Стоя возле своего шкафчика, Мишка торопливо вытирал мокрую голову. Сушиться времени уже не было — первым уроком шла математика, и вчера Нина Петровна грозилась устроить контрольную. Он уже не боялся никаких проверочных работ, но опаздывать совершенно не хотелось.

— Слышь, Миха, — сосед по шкафчику вышел из душа и, неторопливо вытираясь полотенцем, аккуратно промокнул натертую плохо пригнанным протезом культю. — Давай седня с нами? Суббота, в доме культуры вечером оркестр играть станет. Дим Димыч вчерась посылку от родни получил, наливочки вишневой обещался прихватить бутылочку. У него тетка знатную наливочку варит. Посидим, выпьем по маленькой, девок потискаем, — заговорщицки толкнул он парня локтем. — Пойдем?

— Не, Сань, не могу. Спасибо за приглашение, — заправляя рубашку в брюки, отозвался Мишка. — Мне в школу надо. Контрольная сегодня.

— Слушай, да кому твоя школа-то нужна? — удивленно уставился на него мужчина, зажав полотенце коленями. — Пойдем, Мих. Ребята обидятся.

— Мне нужна. Мне выучиться надо. Не хочу всю жизнь болванки обтачивать. Не мое это, Сань. Да и пить мне совсем не хочется, не люблю того. Ни к чему, — Мишка аккуратно повесил рабочую одежду в шкафчик и, захлопнув дверцу, продел в дужки замок.

— А девки? Бобылем же ты всю жизнь не проживешь? — склонив голову набок, хитро прищурился Санек. — А мы тебе такую девку склеим, закачаешься! Вот какую захочешь, ту и склеим. Девки нынче сговорчивые…

— Рановато мне пока о женитьбе думать, Саш. Вот выучусь, тогда и искать стану. Самостоятельно, — припечатал Мишка, убирая ключ в карман брюк. — Ладно, Саш, побежал я, опаздываю.

— Ну беги, беги, ученик… — зло прищурившись, посмотрел во след Мишке Саня. — Гляди тока не добегайся…

Вернувшись домой со школы, Мишка с удивлением увидел дремавшую сидя на табуретке возле его двери Зинаиду. Тронув привалившуюся спиной к стене женщину за плечо, Мишка тихонько позвал ее:

— Зин… Зина… Ты чего тут? Случилось чего? — нахмурившись, он с тревогой заглянул ей в лицо.

— Ой, Мишенька… — встрепенулась женщина, подскакивая. — А ведь я тебя ждала… Ты раздевайся, руки помой, а я пока супчику тебе разогрею, голодный, поди, — затараторила женщина, бросившись в направлении кухни.

— Какого супчика? Зиин? — чуть громче позвал ее Мишка в недоумении. Не получив ответа, он, стянув с головы шапку, задумчиво почесал в затылке. — Ничего не понимаю… — проворчал он, открывая комнату.

Едва Мишка успел переодеться, как раздался стук в дверь, и в приоткрывшуюся щелку просунулось лицо Зинаиды.