Страница 49 из 56
К моему удивлению, когда музыканты продолжают играть, мне приходится смахивать слёзы. Мысли, которые обычно возникают у меня только в уединении моей комнаты, выныривают на поверхность. Моё сердце думает об Оландоне и о том, как много мне предстоит ему рассказать, о близнецах; о вопросах Оберона и любвеобильной натуре Очаве. Я думаю об Аквине и надеюсь, что он доживет до момента, когда мы с ним снова увидимся. Я думаю о том, что потеряла за последний год. Я думаю о Кедрике. О его яростной верности и его смехе, о его честных голубых глазах.
Я оборачиваюсь и оглядываю зал, чтобы увидеть, не приближается ли кто-нибудь, и ловлю ехидный взгляд Арлы, когда она смотрит на мою одежду и шепчет одной из своих подруг, прикрывая рот рукой. Я закатываю глаза и возвращаюсь к музыке. Ещё одна песня.
Я едва не выпрыгиваю из ботинок, когда позади меня падает большая деревянная скамья. Я смотрю на виновника, чертова братца Кедрика. Я могла бы догадаться. Там где разрушения, там и Король Джован.
— Я подумал, что ты можешь захотеть присесть, пока слушаешь, — говорит он.
Его голос, как всегда, самоуверенный, но я замечаю нерешительность в том, как он немного сгорбил плечи. Всё, что ему нужно было сделать, это засунуть руки в карманы и бить ногами по земле, чтобы выглядеть как восьмилетний Оландон, когда я застала его бросающим камни в стадо Дромед.
— Спасибо, — говорю я и сажусь на предложенную скамью, возвращая своё внимание к музыкантам.
По крайней мере, настолько, насколько могу, когда за мной стоит Джован. Он перемещается и садится рядом со мной.
Скамья слишком низкая для него. Он упирается предплечьям в колени, и я вспоминаю, как меня впервые привели к нему.
— У вас в Осолисе нет музыки, — говорит он. — Роско только что объяснил мне твой интерес.
Я наклоняю к нему голову.
— У нас есть песни, но ничего настолько прекрасного, как это, — я взмахиваю рукой в сторону музыкантов. — Солати предпочитают пьесы и трагический театр.
— Тебе это не очень нравится, — усмехается он.
Я вздрагиваю.
— Я ежедневно благодарю судьбу за то, что у вас здесь этого нет.
Мы впадаем в молчание, слушая другую, более оптимистичную мелодию. Смех и крики раздаются из толпы, которая двигается к нам, стремясь быть ближе к своему Королю. Надеюсь, что дамы Жаклин весело проводят время.
Скамья сдвигается, и Король оглядывается.
— Были найдены двое стражников, которые стояли у твоей двери той ночью, — говорит он, понижая голос.
— Они живы? — с надеждой спрашиваю я.
Их смерть лежала на моей совести.
— Они были живы. С тех пор эта проблема была устранена.
Я в тревоге поднимаю на него взгляд.
— Что вы имеете в виду?
Он смотрит на меня, вскинув брови.
— Ты не находишь странным, что той ночью ты не услышала звуков борьбы снаружи комнаты? Охранникам заплатили, хорошо заплатили, насколько я смог выяснить. Они провели бандитов внутрь и затем оставили тебя. Они пытались скрыться в Средних Кольцах, но были схвачены моими людьми. Плата за дезертирство и другие их действия — смерть.
— Это отвратительно.
Король рычит от моего ответа.
— Нет. Не их наказание. Их жадность. Как человек может быть настолько… — я пытаюсь подобрать правильное слово.
— Безнравственным? — подсказывает Джован.
Я киваю и продолжаю:
— Я рада, что их больше нет. Они сказали, кто им заплатил?
Конечно, он не был бы таким спокойным, если бы знал, что это сделал Ашон.
— К сожалению, в самом начале их пребывания, прежде чем мы смогли над ними поработать, дозорный, охранявший подземелья, был скручен. На следующее утро было обнаружено, что у обоих мужчин вырезаны языки.
Я тяжело сглатываю при этой ужасающей мысли.
— Ох.
Где располагались подземелья? Я не замечала, чтобы что-то такое происходило. Должно быть, они за казармами. Это была единственная часть, которую у меня так и не удалось исследовать.
— Так или иначе, мы найдём этого человека. Я не допущу присутствие такого человека в ассамблеи. Однако я не думаю, что мы когда-нибудь найдём наёмников.
Большая часть меня надеется, что Король никогда не узнает, что это был Ашон. И я всё ещё уверенна, что это был Ашон. Для своих шестнадцати лет он был знаком с очень сомнительными людьми. Он был мальчишкой, играющим с острыми мечами, и Джовану нужно было взять его в руки, пока он не увяз слишком глубоко.
— Олина… — Король прерывает мои мысли. — Я должен извиниться за то, что напугал тебя вчера утром. Я утратил контроль над своим гневом.
Я меняю позу на скамье, вытягиваю одну ногу и кладу обе руки по обе стороны от себя, чтобы ухватиться за скамью. Мой рот открывается и закрывается, пока я обдумываю, какой ответ ему дать. Я выбираю честный. Раньше он говорил мне, что он презирает ложь, так что, предполагаю, он ценит противоположное.
— Только позже мне пришло в голову, — говорю я, — что в вашей семье не сложилось… хороших отношений с упряжками. Я могу простить ваше беспокойство, если это было оно, — я держу лицо прямо. — Я возражала только против запугивания.
Он долгое время молчит. Моё сердцебиение учащается, пока я пытаюсь предугадать его реакцию.
— Ты права. Я теперь не особо дружу с упряжками, — говорит он, как будто слова вырываются из его рта.
Я ухмыляюсь под вуалью.
Он продолжает:
— Хотя, признаюсь, я был удивлён твоей реакцией. Ты никогда раньше не реагировала таким образом. Даже, когда я был в твоей комнате, после твоего приезда, и прижал тебя к стене.
Кто-то задыхается позади нас. Джован оглядывается и бросает взгляд, отпугивающий их. Он поворачивается обратно, нахмурившись.
Теперь моя очередь хранить молчание, пока я решаю, как ответить. Ему было сложно признать, что он слишком остро отреагировал. По какой-то причине я чувствую себя в долгу перед ним. Может быть, за то, что он оставил меня в живых, а может быть, потому что он знает мой самый большой секрет и доказал свою осмотрительность.
— В Осолисе у меня были непростые времена, — говорю я, и его взгляд переходит на мою вуаль и скользит вниз, возможно, оценивая мою позу, как я делаю это с другими. — Помните, Блейн говорил, что Татум ненавидит меня? — спрашиваю я.
Он кивает. Я поворачиваюсь вперед.
— Это ещё мягко сказано. В результате… в результате этого мне не нравится чувствовать себя запуганной. На самом деле, я делаю всё, чтобы избежать чувства уязвимости, — заканчиваю я, жалея, что сказала ему больше, чем собиралась, больше, чем я рассказала Кедрику.
Я смотрю на его руки, которые всё ещё лежат на его коленях, но теперь они сжаты в огромные кулаки. Когда он говорит, его тон — мягкий голос, который, как я поняла, означает, что я должна бежать от него так быстро, как только могу.
— Тогда я сожалею вдвойне. Сообщения о Татум, конечно, не были благоприятными. В какой мере с тобой плохо обращались? — спрашивает он.
Я ёрзаю на сидении.
— Не думаю, что вам нужно знать детали, — говорю я, надеясь отвлечь его от темы.
— Мне не нужно знать, но я хотел бы знать. Если ты скажешь мне, — он говорит своим грубым, приближенным к нежному голосом, который я слышала только один раз.
Я пожимаю плечом и оглядываюсь. Толпа отступает на несколько шагов.
— Подобно тому, как меня избили здесь, иногда сильнее, иногда слабее, — я сохраняю свою голос без эмоций.
— Тебя физически избивали? — в его тоне звучит ужас.
Я наклоняю голову на бок. А что, по его мнению, я имела в виду?
Король встаёт, как будто ему нужно ещё раз ударить по каменным колоннам, окружающим мою кровать. Через несколько мгновений он садится.
— Блять, — произносит он голосом, который я никогда раньше не слышала.
— Кедрик знал? — допытывается он.
— Думаю, он подозревал, но я никогда не говорила ему. Я не хотела, чтобы он пытался вмешаться и пострадал или создал проблемы между нашими мирами из-за меня.