Сама дура виновата

— Кончай… — шепнул он на ухо и, прежде, чем я поняла, что он в другом смысле, мое тело едва не выполнило команду. — Кончай дурить. Я хочу драть до утра только тебя. И буду. Когда ты приедешь ко мне. Приедешь?

— Приеду… — проговорила я, с трудом проталкивая слова через перехваченное горло.

От его голоса захватывало дух, как на качелях, а ноги снова подгибались.

Это после нашей речной экскурсии-то!

— Так что сейчас я посажу тебя в такси и отправлю домой. А сам пойду на ужин с Агатой, где мы будем говорить о просмотрах, лайках, трендах, правильных тегах, маркетинге и рекламе, коллабах с другими блогерами, а вовсе не то, что ты подумала. Зато потом у нас будет целая ночь жесточайшего разврата. Ты еще попросишь пощады, но я буду жесток!

— Кто еще попросит пощады, — расхрабрилась я, чувствуя, как ревность отступает перед волной жгучего предвкушения. — Ты уже слегка поистратился этим вечером. А мы, девочки, куда более выносливые.

— Не надо вот меня недооценивать, — оскорбился Егор. — Пока у мужчины есть руки и язык, он способен утомить хоть десяток девушек за ночь.

— Вот как-то ты не очень вовремя это сообщаешь перед свиданием со своей этой…

— Если не перестанешь ревновать, я трахну тебя прямо здесь! — и он так вжал меня в гранитный парапет, что я моментально ему поверила на слово.

Но фонари светили слишком ярко, и слишком много людей проходило мимо нас, наслаждаясь последними приятными осенними вечерами в северной столице перед долгой холодной зимой. Поэтому мы ограничились всего лишь парочкой очень вдумчивых поцелуев, каждый из которых по страстности перевешивал весь мой сексуальный опыт до встречи с Егором.

Пока мы ждали вызванное такси, я засунула руку в задний карман его джинсов, как малолетка — тоже потискать его упругую задницу. Егор прижал меня к себе и шепнул на ухо:

— Как же с тобой охренительно, а! Где ты была всю мою жизнь?

— Это где ты был! — я пихнула его кулаком в живот и демонстративно скривилась, показывая, как отшибла костяшки о твердый пресс.

— В Москве.

— Капитан Очевидность. И снова туда уедешь.

— Уеду.

— И что, так и будешь приезжать в Питер, только когда у тебя будут дела с Агатой или еще с какой-нибудь Анжелой?

Вопрос прозвучал неожиданно горько, я аж сама испугалась его серьезности.

Егор глянул на меня виновато и тревожно.

— Твое такси, — сказал он, шагая к дороге и открывая мне дверцу. — Давай об этом потом поговорим, хорошо?

Можно подумать, у меня был выбор.

Глава двадцать восьмая, в которой из чата выходит филолог, зато входит… вонзается… вторгается… ой, а про что мы?

Егор открыл дверь в одном полотенце, обернутом вокруг бедер.

Так что первым делом я увидела плоский живот, расчерченный на квадратики, а потом у меня случился нелегкий выбор — скользить взглядом наверх, к скульптурно вылепленной груди и широким плечам, а там, дай боже, и в лицо ему посмотреть.

Или перевести глаза ниже. К краешку белого гостиничного полотенца, который находился очень-очень низко, прям вот еще сантиметр — и можно было бы уже не заворачиваться. Зато паховые мышцы — во всей красе. И напрягшиеся жилы, реками и ручьями расходящиеся по плоским лобковым костям. И рука, которая придерживала полотенце — тоже мускулистая и жилистая.

И кое-что под полотенцем — напрягшееся при виде меня.

В общем, выбор был очевиден.

Я застыла столбом, открыв рот, но все еще целомудренно придерживая ворот пальто на груди, чтобы не распахнулось раньше времени.

— Знаешь, — сказала я после очень долгой паузы. — В этом вашем тиктоке сегодня видела. «С чем чай будешь? — С красным кляпом во рту… тьфу ты!»

Вот это ровно мое состояние было.

— Если ты сейчас не скажешь, что ты под этим пальто голая, — хрипловатым голосом сказал Егор, и центр моего внимания под белым полотенцем обозначился еще четче. — Я…

Ах, да!

Он не договорил, потому что я вспомнила, зачем держу ворот и почему можно больше не держать. И распахнула полы.

Потому что каждая женщина хоть раз в своей жизни должна приехать к мужчине в пальто на голое тело.

Хотя у меня было не совсем голое.

— И кому теперь нужен красный кляп? — риторически вопросил Егор, роняя полотенце с бедер, затаскивая меня в номер и запирая дверь — все как-то одновременно. — Так. Какую фантазию будем выполнять первой? Где ты становишься на колени и отсасываешь? Или где я разворачиваю тебя задом, рву эту твою сетку на жопе и засаживаю тебе до визга?

Эротически-извращенский комбинезон в сеточку был, кажется, отличным нарядом на этот вечер. Не зря деньги потратила на срочную доставку.

— Первую, — ответила я, сглатывая и завороженно наблюдая за покачивающимся членом Егора, который мне уже до безумия хотелось облизать.

— Не угадала.

И, наверное, это было последнее членораздельное и разумное, что он произнес до рассвета.

Хотя нет — было еще много-много грязных разговорчиков, горячего «ах ты, сучка!» на ухо, длинных матерных конструкций, когда я все-таки добралась до его члена и от нетерпения заглотила до самого корня, коротких приказов, от которых я текла так, что пришлось застелить кровать полотенцами, невероятных нежностей — одновременно с тасканием меня за волосы, какой-то невообразимой пошлятины вроде «киски» и «дырочек», от которой мой внутренний филолог наверняка скончался бы в муках.

Но внутренний филолог остался за дверью номера.

Вместе с приличной девочкой, уважающей себя женщиной, будущей женой и матерью и остальным зоопарком, живущим в голове, наверное, у каждой.

Приличной женщины.

Егор был прав — оказывается, я умела бросаться в омут с головой, оставаться здесь и сейчас, в этом моменте, горячем, обжигающем, возбуждающем, сладком, остром, крышесносном.

Десятки новых, каких-то неведомых, странных поз, в которых он входил в меня сзади, сбоку, глубже, дальше, сильнее. Я кричала, стонала, шипела, мычала, пока он входил, выходил, кончал — размазывая сперму по моим губам, груди, бедрам. Она оставалась на простынях, в волосах, на пальцах. Я слизывала ее у него на глазах, обсасывая пальцы и размазывала по себе.

Мое тело пылало, я держалась в бесконечном напряжении перед оргазмом невероятно долго — и мне казалось, что я вот-вот взорвусь от любого прикосновения Егора. Но он снова нанизывал меня на свой член — и я держалась еще немного, чтобы кончить вместе с ним.

Опять.

Сеточка комбинезона была растерзана в клочья, отпечатки зубов украсили уже не только мою задницу, засосы на шее Егора пламенели всеми цветами от розового до густо-фиолетового.

В общем, когда мы вновь воссоединимся, внутренний филолог будет очень рад красочной картинке из воспоминаний, которую можно поставить иллюстрацией к выражению «полный разврат».

— Ты какой-то подарок на Новый год, день рождения и 23 Февраля одновременно, Дарина… — лениво проговорил Егор, где-то в районе рассвета, лежа головой на моем животе. — Только до них далековато. Какой у нас праздник?

Я так же лениво перебирала его волосы, наслаждаясь разнообразием ощущений во всем теле. Где-то тянуло, где-то болело, где-то простреливало остатками наслаждения, где-то томно таяло, заласканное до потери границ. Уже хотелось кое-что из новенького повторить.

— Зато до моего дня рождения близко, и я точно знаю, что я хочу в подарок, — промурлыкала я, как наглая кошка, которая даже не собирается спрашивать, хотят ли с ней делиться сочной курятинкой. — Точнее — кого.

Бесстыдство вошло в чат. В отличие от всей этой воображаемой шайки за дверью, его я как раз очень приветствовала. Не зажиматься и не стесняться, когда с тобой делают крайне непристойные штуки, оказывается, делает ощущения в десять раз острее.

— Когда у тебя? — он приподнял голову, заметил мой сосок и тут же его сжал.

Ну как иначе-то!

— Через неделю.

— Ого! Я приеду! — Егор вскочил и потянулся ко мне за поцелуем. Его член уже слегка напрягся и по мере того, как язык подробно исследовал мой рот, становился все больше.