Страница 5 из 9
Когда два дня назад Кузьмин увидел её, сломанной рыжей куклой лежащую на каталке без сознания, всё сразу было не по канону.
Во-первых, он тут же вслух выругался. Слава богу, никого рядом не было.
Во-вторых, на него накатила липкая волна страха за неё. И не отпускала всё время, пока они в четыре руки с лучшей медсестрой отделения Татьяной Сергеевной не подключили это создание к аппаратуре.
Пока медсестра проворно переодевала пациентку, всего несколькими отточенными движениями избабив её от юбки и джемпера, Кузьмина хватило только на один сапог.
— Отойдите уже, Александр Евгеньевич. У меня быстрее получится.
Кузьмин тогда дёрнулся, кинулся ставить датчики. Потом стало ясно, что пациентка уже просто спит. Отключилась. Пульс и давление пришли в норму. Спазм сняли.
Врачи скорой сказали, что стресс. Ещё бы. В школе работать — это как на передовой.
Ощущение неправильности усилилось. Александр тогда заставил себя выйти из палаты. Но к середине ночи внутренний голос проел ему плешь, что проверить пациентку лично будет логично. И в темноте палаты встретился наконец с ней глазами.
Пришлось признаться себе, что ни одну свою пациентку он не носил на руках до туалета. Любой другой пригласил бы санитарку. И в голову бы не пришло другое решение.
Вколов успокоительное, ушёл с сожалением. Но ругая себя за слабость и неадкватность. Нельзя так. И не было с ним такого. Даже зелёным интерном.
Заведующим Александр Евгеньевич Кузьмин стал недавно. Сменил ушедшего на пенсию заслуженного доктора.
В отделении он был человеком относительно новым. А больницы, так же, как школы — заведения консервативных нравов.
Назначение заведующим кардиологией "варяга" (два года в этой больнице не делали его своим) да еще и в обход местных кандидатов — это была просто бомба.
Краснов, претендовавший на это место и уже занимавший кабинет заведующего, пока прежний руководитель был в отпуске перед увольнением, устроил тогда настоящую истерику.
Коллектив принял его не сразу. И до сих пор приходилось дожимать некоторых сотрудников. Младший персонал его побаивался. Кузьмин не допускал разгильдяйства. Особенно в деталях. Заглядывал всегда в каждый угол, каждый шкаф. Потому что, как говаривал его учитель профессор Валеев: "В нашем деле действие и бездействие могут иметь последствия. А мелочей так и вовсе не бывает".
Кузьмин был женат на работе. Практически жил там.
Первая супруга подобного образа жизни не понимала, хотя они с ней учились на одном курсе в Первом меде.
Вера второй раз вышла замуж за шведа, с которым познакомилась на какой-то фарм-конференции. Увезда туда их дочь Катю. Теперь она активно подбивала клинья к бывшему мужу, чтобы сменить дочери фамилию. Катерине Свенсон, по её мнению, будет легче жить в Европе, чем Кате Кузьминой.
Александр сопротивлялся. И тянул время.
И вот теперь она. Ольга Владимировна Склодовская. Со своей историей. Которую и историей болезни не назовёшь. Анамнезом тоже язык не поворачивается.
И надо как-то запретить себе её. Потому что так правильно.
Следующая мысль пришла ясным лучом. Он должен продержаться десять дней её госпитализации. Вернее, уже семь, если не считать сегодняшний. А потом она перестанет быть его пациенткой.
Принятое решение всегда приносит моральное облегчение. Кузьмину сейчас хотелось закурить.
Он позволял себе сигареты крайне редко. Уже даже вытащил одну из пачки, припасенной в столе. Покрутил в пальцах. Потом подумал, что если сейчас выкурит её, то пальцы будут пахнуть табаком. А ему ещё УЗИ делать.
Черт! Вот и как выбросить Олю из головы? Если она всё время перед глазами. Она ведь Оля? Или её как-то по-другому называют? Хотя, как ещё?
Глава 10
10.
Ещё полтора часа до обеда. Как же тянется этот проклятый день! Но деваться с "подводной лодки" некуда. Надо дотерпеть. Если не считать сегодняшний день, то ещё максимум неделю. Она выдержит. И не такое выдерживала.
— Склодовская, на УЗИ. В дальнее крыло, после лестницы второй кабинет. Александр Евгеньевич Вас ждёт, — дежурная медсестра, милая женщина средних лет, заглянула в палату, — Найдёте, Ольга Владимировна, или проводить?
— Спасибо, найду.
Ноги не хотели идти. Мысль, что можно в конце концов написать заявление и уйти из больницы в любой момент, определённо грела душу. Правда тогда нужно будет выйти на работу. Уже завтра. А завтра пятница. Значит у неё все шесть уроков. Столько она пока просто не потянет.
Доползла до нужного кабинета. Теперь же надо войти. Лучше как-то изящно. Независимо. Она в конце концов взрослая серьёзная женщина. А не студентка какая-нибудь.
Естественно, изящно не вышло. Запнувшись, Лёля всем весом навалилось на дверь и ввалилась в кабинет, как пьяный матрос в кабак, стукнув дверью об стену. И конечно полетела бы носом, если бы не реакция Сергея Степченко.
Вытянутое лицо Вересовой и испуганные глаза Кузьмина Лёля увидела потом. Взгляд, брошенный Вересовой на заведующего тоже увидела. Как на добычу, которая вот-вот сорвётся. Неужели он у неё "на крючке"? Всё за долю секунды. Дурацкая способность видеть детали.
— Извините… Спасибо, доктор…
— Испугались? Подышите, — ладони интерна на её плечах.
— Проходите, Ольга Владимировна. Сначала пытка гелем. Потом сделаем из вас робота, — криво улыбнувшись, попытался пошутить Кузьмин, — Верх снимайте. Ложитесь на кушетку.
Лёля прошла ближе к кушетке, стоявшей в дальнем углу возле стены. Стянула спортивную кофту и футболку. Тут же ей на плечи легла одноразовая кофта с разрезом. А она разумывала, снимать ли лифчик. Под тремя взглядами было неловко.
— Верх снимайте, — это Вересова голос подала.
— Сергей Анатольевич, принесите для Холтера ремешок, пожалуйста. Тут слабая липучка, попросите у Татьяны Сергеевны, у неё в столе есть запас.
Кузьмин стоял, опираясь на подоконник спиной, скрести руки на груди. Голос ровный. Но в тоне Лёля угалывала какие-то эмоциональные нотки. Потом решила не выдумывать то, чего нет. Доктор. Он просто доктор. Не человек. И не мужчина. Потянулась к крючкам застежки.
— Ирина Александровна, что Вы забыли сделать сейчас? — жёсткие ноты, будто металл.
Бледнеющая перед суровостью Вересова доставила Лёле эстетическое удовольствие.
Интерн засуетилась, не понимая, что от неё хотят.
— Пелёнка, ширма. Бегом! Почему я должен Вам, доктор, это напоминать?
Пока Кузьмин разводил весь этот цирк, а то, что делал он это специально, Лёле было почему-то очевидно, она успела снять лифчик и надеть рубашку с разрезом впереди. И даже усесться на кушетку поверх постеленной пелёнки.
Вересова дёрнула ширму. Кузьмин явно злился. Вернулся Степченко с ремешками.
— Сергей Анатольевич, что Вы увидели, когда вошли в кабинет?
— Вас увидел. Ольгу Владимировну.
— А что должен был увидеть Сергей Анатольевич? А, Ирина Александровна?
— Ширму.
— Верно. Так чего мы все ждём. Вам было бы приятно, если бы в кабинет, где Вам делают исследования, входили люди и видела Вас без одежды?
— Так мы же врачи…, - пыталась оправдаться интерн.
— А пациенты — живые люди. На монитор смотрите.
Кузьмин надел перчатки. Лёля снова зависла на его руках. Одернула себя. Закрыла глаза. Холодный гель коснулся её кожи прямо в середине груди. Потом датчик начал движение. На короткие мгновения к ней прикасались пальцы в перчатке. Горячие даже сквозь латекс. Кузьмин что-то говорил интернам, указывая в монитор и называя какие-то параметры. Пояснял.
Лёля старалась не думать, какую картину сейчас видят все. Волоски на теле стояли дыбом. Она приоткрыла глаза.
Вересова старательно что-то записывала. Степченко смотрел в монитор. Прищуривался. Странно, что он не носит очки, видит то явно не очень хорошо. Кузьмин водил датчиком по её груди. Будто специально не поворачиваясь. Вслепую.
Лишь на долю секунды глянул ей в лицо. Они столкнулись взглядами. То, что Лёля увидела в серых глазах врача противоречило его голосу и резким движениям. Не вязалось. Склодовской хотелось посмотреть подольше. Разглядеть повнимательнее. Но Кузьмин отвернулся к монитору. Рука с датчиком заскользила медленнее и осторожнее. Потом салфетка прошла по следам прибора, аккуратно собрав гель.