Месть длиннее жизни

– Уйди, пожалуйста, – сквозь зубы проговорил Андрей. Обстановка нравилась ему все меньше, рукоять топорика нагрелась в ладони и сделалась скользкой от пота.

– Может, и правда, полицию… – выдохнула Светка, глазища ее блеснули, точно от слез.

– Может, – проговорил Андрей, – может, и полицию. Сейчас гляну и позвоню. Телефон достань и отойди к двери, если что – бегите в подъезд.

Он говорил нарочито громко, не для Светки, а обращался к тому, кто ждал в темноте. Раздался короткий шорох и еле различимый звук, не то писк, не то стон. Светка громко топая каблуками пропала из виду, Андрей поудобнее перехватил топорик, прислушался. Источник шума определился, наконец, та самая машинка с тумбочкой, внутри которой – Андрей лишь сейчас сообразил – мог запросто поместиться некрупный человек, подивился на свою бестолковость. Действительно, зачем ждать снаружи, когда имеется тайничок, не очень комфортный, зато надежный. Мать, поди, раз сто в кладовку заглянула, и, никого не обнаружив, вооружилась на всякий случай. Андрей рывком распахнул дверцу тумбочки, сунулся внутрь.

И едва не задохнулся от вони, в лицо ударил запах тухлой сырости и дерьма, и все это перебивала омерзительная сладость, от которой желудок сжался в комок и подкатил к горлу. Андрей зажмурился, но в последний момент успел заметить движение слева и снизу, отшатнулся рефлекторно, и тут же концентрированный сгусток вони оказался возле лица. Андрей отмахнулся, но не топором, рукой, сгусток оказался мягким, толстым, то ли в шерсти, то ли в опилках и сырым на ощупь. Врезался, судя по звуку, в холодильник, тут тьма заверещала, завыла, Андрей шарахнулся к стенке, ничего не понимая, оглядывался в полумраке.

– Что там? – раздались из коридора два голоса, – Андрей, тебе помочь?

Это Светка выдала, с нее станется, сейчас прискачет.

– Стой там! – крикнул он, – я позову!

Тьма бросилась под ноги, сжалась в комок и подлетела чуть ли не к потолку, при этом орала все громче и громче. Андрей ударил топором наугад и попал, клубок отлетел к коробке из-под телека, пропал за ней. И принялся возиться там, драть обои и мерзко шуршать, точно в ящике шевелилась прорва змей. И тут одна показалась наружу, полезла вверх по стене с тихим треском, извиваясь всем телом, причем вид у твари был такой, точно она сожрала что-то крупное и еще не успела переварить. Крохотная острая башка шустро вертелась по сторонам, хвост колыхался, гадина скребла брюхом по обоям и прерывисто, сквозь зубы продолжала верещать. Андрея прошиб холодный пот, он скинул пиджак, вышвырнул его в коридор и остался с монстром один на один. Краем глаза заметил Светкину неслышную тень, она пропала вместе с пиджаком, потом два приглушенных голоса, а потом остался только этот визг. Монстр влез чуть ли не под потолок, обернулся и заорал Андрею в лицо. Мелькнули два острых передних зубы, морда собралась гармошкой, хвост чисто по-змеиному извивался на обоях, тварь верещала так, что закладывало уши. «Крыса» – сообразил Андрей, – «это просто крыса». Вспомнил, как в учебке, в карауле, они трое безбашенных юнцов отловили в казарме такую же тварюку и развлекались тем, что пинали ее друг другу, точно мячик. И как после очередного паса крыса подскочила так же высоко, ухватилась за шинель «футболиста», взбежала по ней и вцепилась парню в щеку. Кровь полилась на пол, крысу общими усилиями оторвали и прикончили на месте, парня сдали врачам, и у него навсегда остался рваный шрам, сначала багровый, а концу службы побелевший.

Наваждение спало, Андрей с силой врезал топором зверюке по башке, потом еще раз, уже на полу, потом добавил, потом убедился, что та издохла. Пнул ее к порогу, прикидывая во что бы завернуть труп, взял пыльную газету, бросил на пол и застыл. В тумбочке что-то скреблось и тоненько пищало, шуршало, потом на пол выпало что-то крохотное, длинное, потом еще, за ним еще. Их короткие лапки подгибались, существа падали и пищали, но уже не жалобно, а зло. Одно оказалось поблизости, Андрей пригнулся и тут чуть не стошнило вторично. Мокрые, голые, в мелких складочках уродцы окружали его, цеплялись за штанины, шнурки ботинок, падали и снова поднимались. Он отшвырнул одного, другого, чудище влетело обратно в тумбочку и заверещало там точно также, как их сдошхая только что породившая их самка.

– Мать, ты что тут устроила! – заорал Андрей чтобы не слышать этого писка, – ты в своем уме? Тут крысы, прорва крыс!

Светка точно за дверью ждала, выскочила, заслонив собой свет, в полумрак ворвался синеватый луч. Брелок для ключей у нее был с фонариком, что оказалось ну очень кстати. В открытую дверцу тумбочки обнаружился сверток старой одежды с огромной дырой сбоку, откуда вывалился рукав с блестящей пуговицей. В тряпье, мокром даже на вид, с клочьями то ли ниток, то ли огрызков ткани, имелась здоровенная дыра, откуда воняло так, что глаза слезились, а в дыре еще что-то шевелилось и слабо попискивало. В неживом свете шкуры крысят отливала чисто упыриной синевой, Светка попятилась и пропала из виду. Мать не показывалась, ее точно тут не было, она всегда так поступала, когда была реально виновата.

– Я сколько раз просил выкинуть это хлам! – Андрей вышвырнул в коридор газеты, стопку старых журналов, вытащил с полки первый попавшийся сверток. Из него вылетела пыль и с десяток мелких крылатых существ, моль, несомненно, тоже выкинул за порог. Мать моментально оказалась рядом.

– Это бабушкино пальто! – крикнула она, – она его в ателье шила, когда ты в первый класс пошел! Не трогай!

Под ногу что-то подвернулось, Андрей оступился, а полураздавленный крысеныш заорал, призывая на помощь. Андрея передернуло, он пнул уродца к тумбочке, повернулся матери, но на пороге оказалась Светка с чайником в руках.

– Бери, – она протянула его Андрею, – мы так в общаге тараканов убивали.

Она ткнула пальцем куда-то в пол и потащила сверток к двери.

– Оставь! – кричала мать, – не трогай, это не твое! Отойди, приблуда!

– Не ори! – рявкнул Андрей, чувствуя, что праздник удался, и этот свой день рождения мать запомнит надолго. Сегодня он покончит с домашним некрополем, сегодня или никогда. Но первым дело обильно полил кипятком крысят, те орали, корчились и дохли у него под ногами, воняло дерьмом и вареным мясом. Андрей еле сдерживал рвоту, боялся, что вывернет прямо на пол. Пинками забросил скотину в тумбочку, грохнул дверцей и вылетел в коридор. Мать склонилась над кучей барахла, Светка стояла в дверях кухни и смотрела на резной восточный буфет.

– Пальто бабушкино, кофта ее, она сама вязала, – причитала мать, – шерсть хорошая, сейчас такую не выпускают. Мешала она тебе, мешала, спрашиваю?

Светка делала вид, что ее это не касается, отвернулась и принялась разглядывать свои ногти. Дело шло к скандалу, обычное дело в их семье за последние полтора года. Мать Светку ненавидела и не считала нужным это скрывать, невестка сначала плакала, переживала, потом пыталась понравиться мегере-свекрови, потом плюнула и перестала обращать на нее внимание. Вернее, научилась делать вид, что не обращает, а у самой в душе черти колесом ходили, она даже к психологу обращалась, тот научил ее некоторым штукам, и Светку стало невозможно вывести из себя. Ну, почти невозможно, мать и тут нашла подход: приблуда, прошмандовка – это самые мягкие эпитеты, дальше в ход пойдут аргументы калибром покрупнее.

– Мне мешали, – сказал Андрей, – я сколько раз просил убрать весь хлам.

– Это не хлам, это память! – вскинулась мать, очки у нее запотели. – За что ты ненавидишь наших стариков, они столько для тебя сделали! Где бы ты жил сейчас, если бы не они!

Андрей выкинул в коридор дохлую крысу. Труп мягко шлепнулся на паркет, мать застыла, Светка смотрела с любопытством и даже улыбнулась.

– Это память по-твоему? – сказал Андрей. – По-моему, это крыса. У нее там было гнездо с детенышами, и скоро они расселились бы по всей квартире. В память о стариках, разумеется. Я вызываю грузчиков.

Швырнул дохлятину в тумбочку, отправил следом топорик и взялся за телефон.