Германские встречи

– Это Готлиб с нынешней женой, детьми и внуками, – пояснила Жанна.

– Я не хотел ехать. Меня в Алмата уважали, но я не мог один остаться, – будто оправдываясь, сказала Цецилия Михайловна.

– Скажите, отсюда можно позвонить? – спросил Вадим. – Хочу сообщить матери, что мы приехали.

– Да, здесь на территории стоят телефонные кабинки. Они приметные – ярко-жёлтого цвета. За несколько марок можно хоть куда позвонить, – ответила Алиса.

– Найдём, – сказал Вадим. – Марик, пошли со мной, погуляем немного.

Вернувшись, он сообщил, что его мать приедет завтра с Фёдором и, возможно, с дедом Готлибом.

Цецилия Михайловна всплеснула руками:

– Ах, мой Бог! Зачем он будет приехать! Я не хочу! Что я буду ему говорить!

– Ничего не говори, – сказал Вадик. – Мы за тебя всё скажем. Такое надо телевидению снимать: муж и жена встретились через пятьдесят семь лет!

– Я бы хотел ещё пятьдесят семь лет его не видеть.

– Зачем же ты тогда, бабушка, сюда приехала?

– Я не знаю. Вы так хотел.

В обед Цецилия Михайловна надела войлочные сапоги типа «прощай молодость», простое, но новое осеннее пальто, повязалась шерстяным платком и стала похожа на сельскую жительницу, спешащую на концерт или торжественное собрание в клубе – хоть в Сибири, хоть в Казахстане.

А Жанна, в изящном пальтишке, беретике и сапожках на высоких каблучках, сто очков вперёд дала бы тяжеловесным местным немкам в джинсах и осенних куртках.

Всей комнатой пошли вместе в столовую, и семейство Цецилии Михайловны впервые отведала немецкого Eintopfgerichta14, где первое и второе в одной тарелке.

– Каждый день такой обед будет? – спросил Вадик. – Этак ноги протянешь.

– У них всё рассчитано. Я тоже так думал поначалу, а месяц прожил и ни разу не чувствовал себя голодным.

– Так вы уже месяц здесь? – испугалась Жанна.

– В понедельник уезжаем в Беренштайн – ровно четыре недели здесь пробыли. А перед вами в нашей комнате жили Соболевы из Киргизии – муж и жена с тремя детьми – они уже через пять дней уехали. У всех по-разному. Думаю, вам это не грозит: вы к матери едете. Родители и дети у них считаются близкими родственниками. А когда мы заявили, что хотим к тёте в Баварию, нам сказали: «Тётя не родственник. Если у вас нет никого ближе тёти, мы сами определим, куда вас отправить». И месяц определяли.

– Они нас ещё и пристыдили, – добавила Алиса. – Спросили: «Сколько лет вашей тёте?» Мы сказали: семьдесят. А они: «И не стыдно вам садиться на шею семидесятилетней тёте?»

Вечером Алиса продолжала делиться с Жанной и Вадиком опытом:

– Главное, сдать языковой тест и получить четвёртый параграф.

– А что они будут спрашивать.

– Обычно достаточно рассказать о себе, и ответить на несколько вопросов.

– Бабушка, ты сможешь рассказать о себе?

– Ну я им скажу: Я родился в Одесска област…

– Бабушка! – Вадик схватился за голову. – Всё!! Можем ехать назад!

Володька слушал, сидя на рольштуле рядом со своей кроватью. Эрна Андреевна и Роза, казалось, были подавлены новой обстановкой. Они сидели на нижних лежанках в тени от верхних ярусов, смотрели на говоривших и не произносили ни слова.

– Она говорит, что до семнадцати лет говорила только по-немецки, а сейчас не знает ни слова. Я не верю, – сказала полушёпотом Эрна Андреевна. – Как можно забыть свой родной язык?

Володька пожал плечами:

– Чего только не бывает на свете.

На другой день, в воскресенье, ждали из Гамбурга Иду, Фёдора и старика Готлиба.

С утра Цецилия Михайловна не находила себе места:

– Ида не говорил, когда выезжают?

– Часов в десять, не раньше, – предположил Вадик.

– А сколько ехать?

– Да кто же знает. Здесь всё рядом. Вы не знаете, сколько километров от Гамбурга до сюда? – обратился он к Кляйну.

– Километров двести или двести пятьдесят. В коридоре висит карта Германии.

– Короче, к обеду будут.

В час брат с сестрой пошли на обед, долгожданных гостей всё не было.

– Не случилось бы, как у Шпехтов, – сказал Володька Алисе.

После обычной послеобеденной прогулки вернулись в свою комнату. К соседям никто не приезжал. Даже Вадик стал волноваться.

Но вот по коридору покатились, как камни с горы, звуки приближающихся шагов. У двери они затихли: «Здесь, наверное», – раздался женский голос, и в дверь постучали.

– Да-да! – крикнула Жанна и побежала навстречу. За ней кинулись Вадим, Марик, последней семенила Цецилия Михайловна.

Вошли трое. Вернее, первой не вошла, а влетела красивая женщина, которая не могла быть ни кем другим, как Идой Готлибовной.

– Мама! – она обняла Цецилию Михайловну. – Вадик! Ах какой молодец! Жанночка! – расцеловала Жанну. – С приездом, мои дорогие! Марик! Как ты вырос! Дай я тебя поцелую! У-у-у! Лапочка моя!

Из вчерашнего рассказа Цецилии Михайловны следовало, что её дочери было пятьдесят пять лет, но столько энергии Владимир не видел и у тридцатилетних.

У Иды были голубые глаза, гладкая белая кожа, волнистые рыжеватые волосы и тонкий изящный носик. В общем, она была красивой женщиной.

– Мама… Ну а это… Узнаешь? – сказала Ида, понижая голос и отступая в сторону.

Она указала на невысокого престарелого господина в сером пальто, шляпе и роговых очках. Больше о господине и сказать было нечего, кроме того, что он немец. Вот встретишь такого в Африке, и сразу скажешь – это немец. В нём не было ни одной характерной для немца черты: нос, глаза, брови, губы – всё обычное. А вместе – немец. Словно невидимыми буквами написано у него на физиономии: я немец.

Они стояли друг против друга: немец Готлиб и Цецилия Михайловна – то ли немка, не знающая немецкого языка, то ли русская, не умеющая говорить по-русски. Стояли и растерянно смотрели друг на друга, не зная, что делать. Наконец, Готлиб шагнул к ней, обнял и стал целовать в щёки, в лоб, в глаза. Цецилия Михайловна не отвечала, но и не сопротивлялась.

Наконец Готлиб оторвался от неё и полез в карман пальто за платочком.

Цецилия Михайловна, нисколько не изменившись в лице, сказала почти безучастно:

– Это твой внук Вадик, это его жена Жанна, а вот наш правнук – Марк. Ты ещё их не видел.

– Да, да! – ответил Готлиб, вытирая глаза. – Теперь мы все будем вместе. Теперь будет хорошо.

– Ну всё, всё отец, успокойтесь, садитесь пока сюда на кровать.

Готлиб снял шляпу и пальто, провёл расчёской по зачёсанным назад седым волосам. Старики сели рядом на кровать Цецилии Михайловны.

– Ну как ты жила? – спросил Готлиб, после долгой паузы. – Вспоминала меня?

– Как я мог тебя не помнить? Передо мной был Ида – твой портрет.

– Казы15 привезли? – спросил Жанну второй муж Иды и отчим Вадика Фёдор, которого Кляйны даже не заметили вначале. Это был невысокий краснолицый мужичок в коричневом свитере, из рукавов которого выглядывали большие кисти рабочих рук. Он носил очки в тонкой металлической оправе, был почти лыс, волосы торчали лишь на висках и затылке, а нос был тонкий, но не как у Иды, а заострённый и загнутый вниз, словно петушиный клюв.

– Конечно привезли! Отец специально для вас приготовил, – ответила Жанна.

– Как он? – спросил Фёдор.

– Бодрится. Держит сто овец, десять лошадей. Сколько я его просила уменьшить хозяйство – не соглашается. Говорит: «Это моя жизнь. Умру, и хозяйство со мной умрёт».

– Ну и пусть занимается на доброе здоровье. Как на Востоке говорят, да не укоротится Ваша (то есть его) тень. Хороший мужик твой отец. Я его искренне люблю, – сказал Фёдор.

Роза с матушкой, дремавшие до приезда гостей на нижних ярусах аусзидлерской кровати, быстро собрались и ушли. Их никто не задерживал.

Володька с Алисой тоже поспешно одевались, чтобы погулять последний раз по лагерю и никого не стеснять своим присутствием. Но Жанна остановила их:

14

Eintopfgericht – густой суп, заменяющий первое и второе блюдо

15

Конская колбаса