Страница 7 из 12
Он тоже пришёл из столовой:
– Иди пообедай, а я с Ирой посижу.
Володька лёг читать и заснул. Проснулся в три часа.
– Что же могло случиться? – Валентина, не находя себе места, ходила, заламывая руки. – Коля, посиди ещё с Ирочкой, я пойду позвоню.
Валентина вернулась нескоро:
– Что-то случилось. Никому не могу дозвониться.
– Вышли куда-нибудь, – равнодушно сказал Николай. – Не переживай. Приедут.
– Коля, – сказала Валентина ещё через час, – сил нет ждать. Пойду ещё звонить. Или Клара или Костя ведь должны быть дома.
На этот раз Валентина вернулась очень скоро. Её плачь мы услышали, когда она только вошла в дом.
– А? Правда случилось что-то! – испугался Николай.
– Разбились! Разбили-и-ись! – завыла Валентина, входя в комнату с Маринкой.
– Насмерть что ли?
– Не знаююю, никто ничего не знает. Друг с другом столкнулись. Клара сказала через час позвонииить! Марина! Беги за Андреем и Генкой.
Валентина рыдала. Ирочка тоже закричала.
– Ну что, что, доченька. Не буду, не буду плакать. Успокойся.
Пришёл Андрей:
– Генку хаусмайстер не пустил. Сказал: ты пьяный. Вызову, говорит, полицию, иди проспись.
Валентина ушла опять звонить. Все напряжённо ждали её возвращения.
– Друг с другом столкнулись. Антон ехал впереди и затормозил перед бензовозом. А Егор сзади в него врезался. Маме операцию сделали, у неё в животе что-то раздавлено. У Егора ребро сломано. Боже мой, мамочка! Семьдесят восемь лет, и живот раздавлен…
Последний раз Валентина ходила звонить Кларе, дочери Егора, в десять часов. Новость была успокоительная: мать пришла в себя. Врачи сказали, что опасности для жизни нет.
В понедельник Алиса повезла брата в пятый, медицинский дом. Ездить на рольштулe стало невозможно. Ехали с трепетом: что им будет за порчу государственного имущества Германии?! Скорее всего заставят заплатить.
– Извините, пожалуйста, – сказала Алиса их рыжему другу, никогда не слышавшему слова «полиомиелит». – Мы испортили инвалидное кресло. Прокололи колесо. Что нам делать?
– Оставить его здесь, и выбрать другое. Вон они стоят. Выбирайте. А этот Rollstuhl мы отремонтируем.
– И всё? Платить не надо?
– За что же платить? Конечно не надо.
Новая коляска оказалась удобней прежней, но за пределы лагеря Кляйны уже не выходили.
Злосчастья Шпехтов не кончились автомобильной аварией, в которую попали их родственники. Младший хаусмайстер не почёл за труд настучать на Генку по инстанции. Его с матерью вызвали в администрацию и предупредили, что достаточно ещё одного нарушения общественного порядка, чтобы он отправился назад в Киргизию.
Двенадцатого ноября Шпехты уехали к родственникам.
В Саксонию
В пятницу четырнадцатого вместо беспокойного семейства Шпехтов в комнату поселили семью Соболевых. Они приехали из киргизского города Токмак, где Борис, глава семьи, работал мастером на какой-то полуобанкротившейся фабрике. Ему было тридцать три года, в одежде чувствовался вкус и даже претензия на элегантность. Его жена Вера была попроще, может оттого, что в свои двадцать семь лет имела уже трёх детей. Старшей девочке было семь лет, средней пять, а сыночку не было и года. Они приехали по вызову Вериных родителей, и были в курсе, какие им положены льготы.
В первый же вечер, несмотря на свою утончённость, Борис засел за упаковку пива и принялся опустошать бутылку за бутылкой.
– За первого ребёнка мне будут платить сто пятьдесят марок, – сообщил он, – за второго двести, а за третьего двести пятьдесят. Это сколько получается? Шестьсот марок! Каждый месяц, и до их совершеннолетия! Да я и работать не буду.
Вера тихонько покрывалась красными пятнами.
– Пусть меня дети кормят! У меня родители-колхозники в Сибири живут. В их селе колхозанам за работу не платят по полгода! Последний раз я с ними говорил по телефону перед отъездом… Ха-ха-ха… Не поверите: зарплату выдали кастрюлями! Ой не могу… Господи! Хорошо, что я на немке женился. У меня братишка, Юрка, тоже на немке женат. Перед отъездом он сказал отцу: «Оставайся в своём колхозе, а я поеду в Германию! На фиг мне твоя Сибирь!» Я тоже там родился – в Тогучинском районе. Школу окончил, а служил в Киргизии, охранял урановый рудник. Там и женился на Верке. Ну так вот, о чём я? Ах, да, брат мой бросил родителей и поехал сюда – сидите, говорит, со своими медведями. Юрка в воскресенье в гости ко мне приедет – он недалеко отсюда живёт.
Выпив всю упаковку, – Борис уронил и разбил пустую бутылку.
– Пойду вынесу стеклотару, – сказал он, сложил осколки и целые бутыли в пакет и, пошатываясь, вышел вон.
Соболев вернулся через минуту.
– Темно уже, в туалете в уголок поставил. Завтра вынесу.
Но следом прибежал младший хаусмайстер:
– Вы кто!? – возмущённо заорал он. – Чукчи или авары!? Выбрасываете бутылки в умывальную! Дикари! Пьяницы!
– Чего он хочет? – обернулся Борис к Вере. – Чего он там про чукчей?
– Говорит, чтобы ты выбросил бутылки куда положено.
– А куда положено? Ночь на дворе! Завтра вынесу.
– Господин хаусмайстер, пойдёмте, я вынесу, – сказала Вера по-немецки. – Вы извините, муж давно не пил хорошего пива. Больше это не повторится.
В воскресенье действительно приехал Юрий Соболев. Он оказался хорошим парнем. Как опытный человек, проживший в Германии уже два года, стал рассказывать Кляйнам о плюсах и минусах здешней жизни, сделал вывод, что плюсов много больше и посоветовал им не сомневаться в правильности их выбора. Правда, когда рассказывал, как прощался с отцом и матерью в Толмачёво, как они остались стоять одинокие, как сироты, на глаза его навернулись слёзы:
– Метель была, дороги занесены, а им ещё на автобусе в Тогучин возвращаться, да оттуда в колхоз. Представил себе, как приедут в холодный пустой дом… Всё-таки, что ни говорите, подлец человек. Лишь бы ему было хорошо. Это я про себя.
– А сюда их забрать никак нельзя?
– Что вы! Невозможно. Да они и не поедут – отец ветеран войны.
Неизвестно, настучал ли младший хаусмайстер на Соболева, но его никуда не вызвали, да и сам он прекратил дегустацию хорошего пива, доступа к которому, якобы, не имел на постсоветском пространстве.
Впрочем, девятнадцатого ноября он с семейством отбыл на место постоянного жительства куда-то под Бремен, где жил Юрка.
Уехали они как раз в то время, когда у Володьки с Алисой был термѝн в двадцать четвёртом доме. В кабинете, увешенном картами, сидел за столом немец, средних лет, с рыжими волосами и белёсыми бровями – ни дать, ни взять, истинный ариец.
– Мы рассмотрели вашу просьбу об отправке вас к тёте в Баварию и решили её отклонить. Бавария, Баден-Вюртемберг, Гессен – это земли, куда стремится большинство аусзидлеров12, они перенаселены. Мы предлагаем вам на выбор четыре Федеральные земли бывшей ГДР: это Бранденбург, Мекленбург-Передняя Померания, Саксония и Тюрингия.
– А Берлин?
– Нет, Берлин исключается, только эти четыре земли. Я не советую вам Мекленбурга – это самая депрессивная земля, доставшаяся нам от ГДР. Её вы можете выбрать, если любите поднимать, как вы там говорите, «целина». Бранденбург я вам тоже не советую. Для вас, на мой взгляд, лучше всего подходит Саксония. Там богатая природа. Большие города: Лейпциг, Хемниц, Дрезден. Ну вы знаете: Лейпцигская ярмарка, Дрезденская картинная галерея… Что вы скажете.
Володька и Алиса переглянулись.
– Я думаю, за нас уже сделали выбор. Не вижу разницы между тем, что вы нам предложили. Пусть будет Саксония.
– Очень хорошо. Тогда мы отправим вас двадцать четвёртого ноября в девять часов утра в лагерь Беренштайн. Там вам окончательно подберут место жительства. Отправление от багажного дома.
– А Беренштайн ещё не окончательное место жительства?
– Нет, это земельный распределительный лагерь. Переселенцы распределяются по населённым пунктам с учётом наличия жилья, рабочих мест и так далее.
12
Поздние переселенцы – немцы, уехавшие из бывшего СССР во время и после перестройки