Царь нигилистов

Но нет, у льва морда другая, и крылья, вроде, лишние.

— Грифон? — спросил он у Китти.

Та радостно закивала, а Иван Васильевич заулыбался.

Почему грифон? Если они имеют в виду, что это дворец русского императора, то двуглавый орел должен быть. Разве нет?

Если бы Саша был знатным заклепочником, он бы давно разоблачил эту банду реконструкторов. Наверняка ведь где-то прокололись!

Но заклепочником он не был, вообще никаким. А ролевик — не реконструктор. Тем более, бывший ролевик.

Наконец, ему подали бульон, который даже не совсем остыл. Он был наваристым, прозрачным как слеза и даже с приличным куском курицы. Правда без пряностей, что представляло из себя некоторый облом. Саша всегда любил пищу поострее.

Ладно! У чеснока, конечно, запах не придворный.

— Супер! — сказал Саша, полностью опорожнив тарелку. — Я бы, конечно, добавил перца, чеснока и укропа, но все равно отлично. Вы меня просто спасаете!

И правда голова почти прекратила свою карусель и встала на место. Чего нельзя сказать о мозгах.

Потому что он услышал свой голос. Точнее почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы понять, что с голосом что-то не так: он был совершенно мальчишеским, едва начавшим ломаться.

Искажение восприятия? Как при ковиде, когда клубника может иметь вкус бумаги и пахнуть, как деготь? Есть болезни при которых искажается слух?

— Иван Васильевич, а что со мной было? — спросил он.

Врач махнул рукой слуге и Китти, чтобы они ушли, и только тогда ответил:

— Лихорадка.

— Иван Васильевич! Лихорадка — это ни о чем! Какая лихорадка? Денге? Тропическая? Грипп?

— Нет, — сказал лейб-медик. — Но название вам вряд ли что-нибудь скажет, Ваше Высочество. Это meningitis.

— Какая экзотика! Тогда меня надо поздравить с тем, что жив. Странно, у меня прививка, вроде. Но это не точно. Иван Васильевич, при менингите бывают искажения слуха?

— Бывает потеря слуха. Вы заметили что-то странное, Ваше Высочество?

— Да, мне кажется странным собственный голос.

— Болезнь еще недостаточно изучена…

— Как и все болезни мозга, наверное. Сколько времени я был без сознания?

— Трое суток.

— Серьезно. Иван Васильевич, но, если это менингококк, вы же должны мне давать лошадиные дозы антибиотиков. Где? Один бульончик! Ну, да! Еврейский пенициллин. Но как-то маловато для менингита. И даже без чеснока!

— Ваше Высочество! Можете чуть помедленнее! — взмолился врач. — Что такое «менингококк»?

— Ну, кто из нас врач! Возбудитель менингита естественно! Бактерия. Или у меня был вирусный менингит?

— Вирусный? То есть ядовитый?

— Почему «ядовитый»?

— Потому что «вирус» по-латыни «яд».

— Да? Не знал. Учил же латынь в универе! Но потом почти не пользовался. Не нужна была. В общем, позор на мою седую голову! Вирус — это одна днк в оболочке, без цитоплазмы. Мельче бактерии.

— Может быть, протоплазмы?

— Я не биолог, Иван Васильевич. Так что могу ошибаться, но, вроде цитоплазма — это все, кроме оболочки и ядра.

— А что такое «антибиотики»?

— Ну, ей богу! Противомикробные препараты естественно: пенициллин, ампициллин, азитромицин.

— «Пенициллин»… вы второй раз это слово произносите.

— Да, старое лекарство, конечно. Но, вроде, еще применяют.

— Это как-то связано с грибами?

Саша пожал плечами.

— Да, вроде из плесени делают.

За дверями послышались голоса, которые Саша идентифицировал как женский, юношеский и детский, и в комнату, шурша шелками вошла дама лет тридцати в сопровождении подростка лет пятнадцати и мальчика лет десяти-одиннадцати.

Дама была не то, чтобы красива, но очаровательна и очень изящна. Тонкое, чуть удлиненное лицо, тонкая талия, покатые плечи, скрытые бледно-золотистой тканью с переливами, которую Саша про себя назвал «атлас», хотя не был вполне уверен. Темные волосы собраны на голове в сложную прическу. Легкий румянец на щеках и словно прозрачная кожа. Широкие рукава, отделанные кружевом, юбка с кринолином и запах духов.

Мальчишки были под стать этой сказочной принцессе. Тот, что постарше, стройный, с правильным лицом и зачесанными набок темно-русыми волосами, был одет в мундир с двумя рядами серебряных пуговиц и воротником стоечкой, без эполетов, зато с погонами. Младший в похожем мундире, но не такой породистый, казался уменьшенной и растолстевшей копией первого.

— Ваше Императорское Величество! — с поклоном сказал лейб-медик и пододвинул гостье стул, который тут же был полностью погребен под кринолином.

И поклонился мальчишкам.

— Ваши Императорские Высочества!

Старший из «высочеств» важно кивнул, младший почти не отреагировал.

Дама взяла Сашу за руку и стало очень быстро говорить по-французски. Прикосновение было теплым, нежным и будоражило, но из ее монолога он не понял ничего, кроме своего имени. «Величество» называло его «Саша».

— Извините, — сказал он. — Я плохо понимаю французский…

Обратиться к даме «Ваше Величество» казалось смешным, поэтому он обошелся вовсе без обращения.

Прекрасная гостья посмотрела на него испуганно и перешла на немецкий.

Его он не знал совсем.

— Я не понимаю, — признался он.

Взгляд «Ее Величества» стал отчаянным.

Нет! Это нельзя сыграть. Он почти двадцать лет проработал адвокатом, и научился отличать ложь от правды. Гостья не играла.

Тогда что происходит?

— Саша! Ты совсем меня не помнишь? — с легком акцентом, по-русски спросила дама.

Язык подданных явно давался ей хуже, чем Ивану Васильевичу.

— Можно по-английски, — смилостивился Саша.

Она замотала головой.

— Не надо! Сашенька, совсем не помнишь?

— Я не хочу вас огорчать, но нет.

— А братьев? Никсу? Володю?

— Нет, — вздохнул он.

— Можно я вас представлю? — спросил гостью лейб-медик.

Она кивнула.

Было совершенно очевидно, что дама хочет расплакаться, но она только сжала губы.

— Ее Императорское Величество божьей милостью Императрица Всероссийская Мария Александровна, — сказал врач. — Ваша матушка.

— Что я должен сделать? — спросил Саша. — Поцеловать руку? Я совсем не помню придворный этикет. Вы уж меня инструктируйте, Иван Васильевич.

— Ничего, — сказал Иван Васильевич и перевел взгляд на старшего мальчика. — Его Императорское Высочество цесаревич Николай Александрович. Ваш старший брат.

Толстый мальчик оказался Его императорским Высочеством Владимиром Александровичем.

Лейб-медик снова обратился к прекрасной даме.

— Могу я просить вас об аудиенции наедине?

Императрица кивнула.

— Мне позвать Китти? — спросил врач.

— Я останусь с братом, — сказал старший юноша, он же цесаревич Николай Александрович, он же Никса.

— Я тоже, — сказал младший.

Лейб-медик кивнул, и они с «Величеством» удалились.

— У нас дико красивая мама, — сказал Саша, когда они остались втроем. — Интересно, а если бы я ей так прямо и сказал: «Мадам, вы прекрасны!» — это было бы очень по рабоче-крестьянски?

Никса расхохотался.

— Как ты сказал? По рабоче-крестьянски?

— Я, правда, не помню этикет. Веду себя, как медведь, наверное. Ты меня поправляй.

— А «медведь» тебе подходит, — сказал Никса. — Даже больше, чем «бульдог».

— Почему «бульдог»?

— Прозвища своего тоже не помнишь?

— За глаза зовут «бульдогом»?

— Бульдожкой или Мопсом. Но ты не обижайся. Володю вообще «Куксой» зовут.

Володя насупился.

— Ладно, буду знать, Никса, — сказал Саша. — Могу я тебя «Никсой» называть? Или только на «вы» и «Ваше Высочество»?

— Ты можешь. Володя может. Младшие братья: Алексей и Сергей (когда говорить научится). Сестра Маша. Мамá и Папá. Остальные: «Ваше Императорское Высочество» или на «вы» и по имени и отчеству.

— Спасибо за ликбез. Усвоил.

— Спасибо за что? «Ликбез»?

— Ликвидацию безграмотности. Похоже ваш утонченный двор для меня слишком утонченный.