Мой босс – овен

Я прямо обомлела. Передо мной стоял миллионер, руководитель и владелец крупной компании с огромным штатом сотрудников в подчинении. И прямо сейчас он предлагал мне сходить по большому свекрови на коврик? Даже в моем прогрессивном мозгу дебит с кредитом больше не сходился…

Краснея и белея, положа руку на сердце, я севшим фальцетом взмолилась:

– Николай Александрович, я, конечно, все понимаю, но…

– Вик, – закатил глаза тот, перебивая, – я имел в виду: удар надо наносить в ответ. А не то, что ты там себе подумала!

И снова я посмотрела на старушку. Несмотря на все козни в мою сторону, она была старой и имела сильные проблемы со здоровьем. Мне совершенно не хотелось брать ответственность за ее инфаркт и инсульт.

– Может не надо? – вздернув бровь, буквально попросила я.

– Надо, – твердо предупредил меня босс, натягивая мину непоколебимости. – Но ты не переживай. Я составлю таблицу. Подсчитаю общий урон: моральный и материальный. Ответим ровно в такой же степени.

Глаз начал подозрительно дергаться:

– Т-таблицу?

– Именно, – кивнул он уверенно, словно не видел в этом ничего странного. – До утра заполнишь мне по десятибалльной шкале. Где «один» – это ноль потерь, а «десять» – это максимальный урон. Пока ты будешь на рыбалке, я со всем разберусь. Так просто данная семейка от тебя не отделается.

Усиленно моргнув, я в который раз убедилась: мне ничего не снится. Ужас вокруг действительно происходил. А руины моей жизни давно сравнялись с землей.

– Это… странно. Да и утро почти наступило. Какие к черту таблицы? – мысли разлетались в разные стороны, ничего дельного сформулировать не получалось. Искоса взглянув на Соболева с прищуром, я вдруг искренне заинтересовалась вопросом: – Не пойму, зачем вы в это ввязались? Зачем помогаете?

Странная вещь вдруг случилась. Очень быстро, почти незаметно… Соболев растерялся! Его глаза округлились, в них мелькнуло полное непонимание ситуации, а после тут же исчезло. Словно и не было! И было в его испуге что-то милое, по-детски невинное и умиляющее. Будто Николай Александрович не робот, а человек. С чувствами, эмоциями и состраданием к ближним.

Но его последующие слова заставили усомниться в том, что я видела:

– Если я хочу, чтобы ваш острый ум получил огранку в виде стального характера, то должен приложить к этому руку. Считайте, что это бизнес-тренинг за счет компании.

Брови вздернулись вверх от удивления. Звучало это глупо и скрупулёзно, но вполне в духе нашего начальства. Так что кивнув, я с опаской согласилась:

– Что мне надо делать?

Вытянув передо мной распахнутую пятерню, он принялся демонстративно загибать пальцы:

– Соглашаться со мной во всем. Не плакать. Не повышать голос. Не вестись на уговоры. Никого ни в чем не обвинять. Ясно? Остальное на мне.

Отдав тому честь, не сдержала улыбку:

– Есть, босс!

Кому расскажешь, не поверят, что произошло этой ночью…

– А теперь собирай вещи свои. Хотя бы что осталось, – воинственно оглядевшись вокруг, пробежавшись взглядом по обедневшей обстановке, мужчина поморщился. – Почему так пусто?

– Они все вынесли. Тут даже моих трусов нет с лифчиками… – с трудом выдавила я из себя. И хоть моей вины в данном не было, стало стыдно и неловко.

Бывшая свекровь как раз закончила телефонный разговор, когда Соболев подошел к ней вплотную:

– Женщина, где вещи гражданки Виктории Степановны? Я, как ее адвокат, представляю закон. Спорить смысла не вижу, настроение на это тоже нет. Отвечайте кратко, по существу. Как перед лицом закона.

Очень сильно хотелось женщине спорить и обвинять, но презентабельный вид гостя явно наводил на мысль: «А вдруг действительно адвокат?». И она молчала, жевала язык и хмурилась.

– Алло, гражданочка, – не выдержав, Соболев пощёлкал пальцами перед ее ртом. – Есть кто на месте? Я тут! Мне очень неловко, но трусики Виктории вам даже на кисть не налезут. Да и мыть полы ими бессмысленно. Разве что посуду… Но зачем вам это, правда? От вашей желчи вся грязь сама разъедается… Так где они?

И она молчала, сложив руки на животе и глядя в одну точку перед собой. Сперва было непонятно: «К чему этот цирк?», ведь напор начальника был похлеще танка, и он явно не выглядел, как человек, способный отступить от намеченной цели. Но потом входная дверь открылась, и в нее вошел Лёня в белых трениках и в потертой майке… А за ним пряталась та самая любовница, выглядывая из-за угла с опаской.

– Ну, привет! – горделиво вздернув подбородок, Лёня явно считал себя хозяином положения. – Попались, любовнички?

Соболев пробежался по нему быстрым взглядом, обращаясь к старушке:

– Мужа или брата позвали на помощь?

И тут мне стало неловко. Потому что Лёня действительно выглядел, мягко скажем, не на свой возраст. Я любила мужчину за душу, никогда не обращая внимания на детали. А сейчас, когда розовые очки спали, передо мной стоял толстопузый коротыш с залысиной.

– Это сыночек мой, – гордо заявила бывшая свекровь, а после развернулась, обошла Соболева, быстро забежала в гостиную и заперлась изнутри. – Вот с ним и разбирайся.

Соболев был явно ошарашен. Настолько, что просто мертво стоял на месте, переводя взгляд с меня на Лёню. Что-то в нем не сходилось. Массируя виски, он вдруг выпалил:

– Вика, я не понимаю… Вот вообще, веришь?

Наши взгляды с начальником схлестнулись, завязался немой диалог без слов. Он осуждал меня, это было очевидно. Словно говорил: «Твой Лёня моральный урод, бедный, жадный и далеко не красавец. Почему?». А я словно отвечала: «Я любила его». Это Николая Александровича еще больше озадачило. Он явно не понимал, почему таких людей любят. Теперь не понимала и я.

– Ваши переглядки уже бесят. Поваливайте. Ментов я уже вызвал, – геройски заявил Лёня, и Соболев оживился.

Видимо, мой бывший не вызывал у него никакого уважения и интереса, потому как общался он с ним грубо, с пренебрежением и вскользь:

– Где вещи Виктории?

– Технику и текстиль в квартиру к Машке перетащили. Косметику, всякие штучки-дрючки – тоже, – без тени сочувствия и сострадания Лёня обернулся назад, где была та самая соседка. – Вещи на Машу не налезли. Это Вика доска, а Маша у меня – фигуристая. Ее дочке двенадцатилетней отдали.

От шока из губ вырвался непроизвольный звук, непонимающий крик. Соболев лишь холодно повел бровью:

– Ясно. У вас есть тридцать минут, чтобы собрать это и вернуть владельцу.

И Лёня действительно пошевелился. Сперва я решила, что он сдался напору босса и умывает руки. Но вместо этого из-за спины у него показалось охотничье ружье. В блестящих глазах Маши буквально читалось: «Мой мужчина – герой!». Это шокировало еще больше…

– Николай Александрович, – от страха я неосознанно схватила того за руку. Буквально переплела наши пальцы. – Нам лучше уйти. Бог с этими вещами. Они же тут все ненормальные!

Ситуация была патовая, напряженная. В маленьком коридоре буквально искры вокруг летели. И все же начальник не боялся, я это чувствовала. И чувствовал Лёня, угрожающе направляя оружие прямо на «противника».

– Это уже дело принципа, солнце, – мягкий голос обволок меня нежным кремовым сиропом, унося по кисельным берегам в дальние дали. Я перестала трястись от ужаса и покрылась мурашками от микро-оргазма каждой клеточки тела, когда Соболев нежно улыбнулся, тихи шепнув: – Успокойся, Вика. Все хорошо.

И я действительно поверила в это, когда он в ответ сжал мою руку. Трепетно и осторожно, словно я фарфоровая и хрупкая. А затем Николай Александрович отпустил меня и просто шагнул на Лёню.

– Нет, – взревела я, – не надо!

– Не подходи, урод! – зарычал мой бывший, руки которого заметно тряслись. – Зашибу!

– Давай, прирожочек, – шептала ему на ухо Маша. – Сделай это! Стреляй!

А Соболев все шагал, словно не видел никакой проблемы. Руки Лёни уже тряслись так сильно, что он запросто мог спустить курок по неосторожности. В конечном счете босс буквально врезался грудью в дуло, в комнате замерли все. Даже бывшая свекровь за дверью перестала возмущаться и притаилась.