Пепел

– К чему эти дурацкие вопросы? – всхлипнув, спросила я.

– Хорошо, я могу вообще ничего не спрашивать, – прошипел Шестаков, его грудь довольно часто поднималась и опускалась, видимо, он продолжал злиться. – А с другой стороны, почему это я должен молчать? Кто это парень? Что ты делала в этом богом забытом месте?

– Я поехала туда вместе с Наташей, из-за ее… Валька. А Диму…

– Дима? Значит, это Дима? – тайком я глянула на Витю и окончательно потеряла нить разговора. Он походил на разъяренного быка, которому показали красную тряпку, разве что пар из ушей не валил. Мне было совершенно непонятно, что именно так его разозлило, и почему Витя спрашивает о Диме.

– Да, его так зовут. Я не знаю, кто он, главарь, видимо, их. Но если бы не он, то…

– О да! – язвительно протянул Шестаков, обескуражив своим поведением. Клянусь, он выглядел так, словно ревнует, а не сходит с ума от злости. Однако я тут же откинула от себя эту глупость, мы с Витей не общались два месяца, у него есть девушка, у него все замечательно. Никакой ревности и быть не может.

– Ты прости, что Ната вообще…

– Мне не нужны твои извинения! Хочешь искупить вину, тогда окажи услугу, – выдал внезапно Витя. Я даже немного растерялась от столь быстрого скачка с темы на тему.

– Конечно, что угодно, только скажи.

– Помоги мне добраться до квартиры, – уже чуть спокойней ответил Шестаков. В его глазах все еще бегали искорки злости, но с каждой секундой они затухали.

Я согласилась, не раздумывая, потому что видела, с каким трудом Витя передвигается, а ведь ему еще на какой-то этаж подниматься, в машину садиться. Нет, оставить его я не могла: во-первых, по соображениям совести, а во-вторых, как бы не было банально – хотелось продлить короткий миг нашей близости. Только сейчас осознание ударило по сердцу, и я поняла, насколько истосковалась по этому мальчишке.

Кто-то сказал бы, что у меня нет гордости, кто-то назвал бы разлучницей, но я отодвинула всю рациональность и логику, позволяя себе хотя бы чуть-чуть побыть рядом с Витей, вдохнуть то невероятное чувство, которое моим никогда теперь уже не будет. Да, наверняка завтра я буду заливать слезами подушку, реветь до хрипа, но сегодня – исключение. На таких исключениях строится жизнь, по крайне мере, моя.

Витя вызвал такси, и буквально через три минуты нас уже ожидала белая иномарка повышенного комфорта. Добирались мы до нее, правда, медленно, водитель прождал нас больше обозначенного бесплатного времени. Однако как увидел Шестакова, выскочил, даже помог открыть дверь и убрал детское кресло с заднего пассажирского сиденья в багажник.

Ехали мы в полнейшей тишине: ни музыки из колонок, ни пустых разговоров. Только возле дома таксист любезно спросил, не нужна ли помощь, и я согласилась, предполагая, что сама вряд ли смогу справиться.

Оказалось, Витя жил на втором этаже в элитном районе, не очень далеко от центра, в новостройке с закрытым двором, камерами наблюдения, шлагбаумом, подземной парковкой и детской площадкой. На фоне нашего дома этот походил на район Рублевки, одним словом, очень дорого выглядел.

Проводив нас до лифта, водитель пожелал приятного вечера и благополучно отчалил. Я же сопровождала Витю до самой квартиры, не особо представляя, как вообще буду добираться обратно домой. Остановок поблизости не было, пока мы ехали я внимательно разглядывала местность. Дорогу не особо запомнила, но, с другой стороны, навигатор мне в помощь, а там как-нибудь доберусь. Не время о себе беспокоиться.

На лестничной клетке напротив черных массивных дверей мы остановились. Здесь было всего две квартиры и довольно чистая, просторная площадка, где поместилась бы еще одна полноценная однушка.

Витя вытащил ключи, буквально в долю секунды отворил дверь, переваливаясь через порог квартиры. Я замешкалась секунду-другую, но все же последовала за ним – мало ли, помощь какая пригодится, вот даже обувь снять.

– Может, помочь? – предложила, смущенно сжав перед собой руки. Кто бы мог подумать, что однажды я окажусь у Вити дома, да еще и при таких обстоятельствах.

– Ну помоги, – протянул Шестаков с неподдельной ноткой превосходства.

Я опустилась на корточки и начала расшнуровать ботинок на больной ноге, ощущая затылком, каждой клеточкой кожи, как Витя смотрит на меня. Под ребрами болезненно кольнуло, напоминая то прекрасное, что было между нами еще в декабре. Щеки густо залились румянцем, и нет бы перестать думать, изводить себя, я продолжала мусолить воспоминания.

Разобравшись с обувью, поднялась и нерешительно глянула на Шестакова, не зная, как быть дальше: уйти или еще задержаться. А он будто специально продолжал молча стоять, не сводя с меня своих пронзительных изумрудных глаз. Его взгляд, конечно, приятно будоражил кровь, притягивал магнитом, закрывая пути к отступлению. Еще и воздух между нами сделался каким-то горячим, словно медленно плавился, от того дышать было сложней.

Не выдержав, я первая прервала тишину:

– Если что-то еще… нужно…

– Нужно, – достаточно быстро ответил Витя, приподняв руку, с явным намеком, чтобы я подошла к нему и помогла двигаться дальше.

– Х-хорошо, – смущенно кивнула. Скинула обувь и вновь оказалась достаточно близко, настолько, что могла ощущать запах его духов и стук разъяренного сердца. Интересно, оно всегда так громко отбивает ритмы, или Шестаков тоже взволнован не меньше моего?

– Не туда, направо, – скомандовал Витя, когда мы двинулись по коридору. Справа, насколько я поняла, была его комната.

Большая, размером с половину нашей квартиры, и очень светлая. А какие панорамные окна, а какой вид на город – загляденье! Усадив Шестакова на кровать, тоже, между прочим, приличных размеров, я вновь встала оловянным солдатиком, не зная, что делать дальше.

– Так и будешь стоять? – спросил Витя, взирая на меня снизу вверх. Поправив очки указательным пальцем, я присела на край рядом, случайно задев своим плечом его. От столь обыденного столкновения сердце сжалось, осыпая мурашками от макушки до пяток.

– Что сказал врач? – осмелилась повторить свой вопрос, потому что молчать мне не очень нравилось. Не то чтобы я любила много говорить, просто сейчас сама ситуация напрягала, давила тяжелым камнем.

– Ушиб, – в этот раз Шестаков удосужился ответить. – Пара дней постельного режима, компресс, и смогу нормально ходить. Правда, от забегов придется неделю воздержаться или две. В общем, по обстоятельствам.

Горло болезненно сжало спазмом. Чувство вины вновь напомнило о себе, только от новой волны хотелось выть волком. Я все испортила: его игру, его стремления. Ведь слышала прекрасно, что завтрашний матч решающий, от победы зависит практически все. А Витя теперь по моей милости будет сидеть на скамейке запасных и мысленно проклинать тот день, когда мы познакомились.

– Рита, – позвал внезапно Шестаков. Поджав дрожащие губы, я перевела на него виноватый взгляд. – Зачем ты кинулась меня спасать сегодня?

– Как это зачем? – вспыхнула, поражаясь столь глупому в моем понимании вопросу. Да я бы и жизнь отдала за него, не раздумывая.

– Ты могла пострадать, – спокойно произнес он.

– Ты тоже.

– Я делал это осознанно.

– И я, – прошептала, чувствуя, как зарделись щеки. Витя не сводил своих глаз, словно возвращая в былые дни, в наше бесконечное лето.

– Почему ты… – он оборвал себя, будто не решаясь продолжить фразу. Его взгляд скользнул к моим губам, и меня вмиг опалило жаром, внутри все заискрило, в сердце разлилась теплота. Оно словно ожило, вздохнуло новыми силами, застучало неистово, потянулось к тому, кого безумно любило и скучало.

Но в голове тут же вспыхнул образ Алены, их с Витей объятия на крыльце у школы. Ревность укусила, вернула в реальность, где мы давно уже стоим по разные стороны дороги. Возможно, это был единственный шанс для несостоявшегося разговора, извинений за неудачный Новый год. Однако я прекрасно понимала, что стоит только заговорить, сорвусь, не выдержу, слезы градом покатятся по щекам.