Пепел

Не выдержав, я позвонила Наташе. Все ей рассказала, правда, без слез. Мне нужна была хоть какая-то поддержка, хоть одно мимолетное утешение. Я искренне не понимала, почему Витя резко отвернулся. Да, возможно, заслуженно, да, он имел полное право обидеться. Но не разрушать же отношения на корню из-за единственной ошибки, из-за ситуации, о которой он ничего не знает!

Не так я себе представляла первый учебный день, далеко не так.

Краснова меня подбодрила, хотела даже вытащить погулять или заявиться в гости, но я заверила подругу, что это лишнее. Не до прогулок было, все мысли сводились к Шестакову, к возможному решению сложившегося недопонимания между нами. Я должна была что-то придумать, объясниться с ним.

Ната посоветовала быть наглей, подойти и прямо сказать ему все в глаза, не стесняясь. А если откажется слушать, крикнуть в спину. Любыми способами донести правду. Гордость пусть и нужная штука, но в подобных ситуациях толку от нее ноль.

Всю ночь я промаялась, прокручивала в голове, как подойду, с каких слов начну разговор. Страшно было до жути, однако жить вечно во мраке еще страшней. Поэтому в школу на следующий день я пришла с боевым настроем. Мучительно выждала первые два урока, которые Шестаков пропустил по непонятной причине. А перед третьим в класс влетела Лидка Яшина. Взвинченная, часто моргая и заламывая пальцы. Она походила на жертву, что спасалась бегством от тигра.

– Лид, ты чего? – спросили девчонки.

– Капец, – выдохнула обреченно она.

– Да в чем дело-то?

– Шест снова со Смирновой, вот только что узнала.

– Да ладно? Как? Серьезно?

По спине пробежал холодок, руки затряслись, а горло предательски свело спазмом. Я вжала голову в плечи, пытаясь не превратиться в слух, пытаясь не пропускать через себя слова одноклассниц. Но они, как назло, стали говорить еще громче, словно из них выкачивали эмоции.

– Видела, как на крыльце она его в щеку поцеловала, а еще фотки в соцсетях.

– Ой! Точно! У Аленки СП* появилось. Кажись, реально помирились.

– А я вам говорила! Такие не ссорятся навсегда, да и из-за кого? Забитых деревенщин?

– Да и правильно сделал, что вернулся к Алене. Она все-таки красивая, – вздохнула Оля, которая не так давно насмехалась над Смирновой.

– Что, Романова, минута славы закончилась? – обратилась ко мне Лидка, ехидно усмехнувшись.

Тут я не выдержала. И дело было даже не в утренних насмешках, меня жутко потряхивало от реальности, что обухом прошлась по голове: Витя окончательно от меня отказался. Ну а одноклассницы и их слова тоже в какой-то степени глубоко ранили, подобно ударам плети по спине. Терпеть все это вдруг стало невыносимым.

Резко поднявшись и поправив очки на переносице, я глянула на девчонок, что группкой кружили возле последней парты.

– Какие же вы все-таки двуличные люди, – произнесла холодным, стальным тоном. Откуда-то взялись сила и злость, мне хотелось выплюнуть свою обиду на весь мир, на Витю, который непонятно для чего поманил пальчиком, а затем пнул с ноги в живот.

– Ой, кто заговорил, – закатила глаза Оля.

– Месяц назад ты говорила гадости про Алену, а сейчас вдруг рассыпаешься в комплиментах. И все вы уже бы определились, в конце концов, дружите вы с людьми или обсираете их.

– А ты такая вся правильная, значит? – выгнула бровь староста Ирка, что прежде помалкивала.

– Я, по крайней мере, за спиной о человеке гадости не говорю, – повысив голос, ответила я.

И только вроде Яшина собиралась выдать очередную порцию желчи, как резко замолчала, а потом и вовсе отвернулась. Девчонки вмиг изменились в лице, начали рассаживаться по местам, вспомнили про уроки. Я не сразу поняла, что произошло, а когда обернулась, заметила Шестакова с Раевским. Они остановились у входа в кабинет и молча взирали на одноклассниц. Видимо, услышали часть разговора или же мою последнюю реплику.

И снова этот взгляд Вити: равнодушный, пустой, даже какой-то безжизненный. Он одарил им меня всего на пару секунд, затем отвел глаза и молча поплелся к своей парте.

(СП – статус семейное положение)

* * *

С Шестаковым я так и не поговорила: ни на следующий день, ни через неделю, ни даже через месяц. Время шло, для меня особенно невыносимо, конечно. Я безумно тосковала по Вите, по нашему общению, по теплоте, которую дарить умел только он. Тайком поглядывала иногда на него в столовой, в коридорах, в кабинете. Порой казалось, и Шестаков на меня поглядывал. Но каждый раз взгляд его задерживался на мне мимолетно, словно не наяву. В какой-то момент я даже начала сомневаться, не плод ли этого больного воображения.

Внутренние муки меня, конечно, сильно пошатнули. Я плохо спала, все чаще плакала по ночам, мало ела, меньше читала, пропускала слова учителей мимо ушей. Жизнь вдруг потеряла смысл, пусть и до этого его особо не было, но сейчас я будто потухла, из меня ушли все силы. Хотелось только лежать ничком на кровати, ничего не делать, никого не видеть.

В конце января Наталья Егоровна попросила меня задержаться после уроков. Она села напротив, сцепив руки в замок перед собой на столе, посмотрела с неподдельным состраданием и заговорила:

– Рита, как твои дела?

Удивившись вопросу, я молча пожала плечами.

– У вас с Витей что-то случилось? – вдруг озадачила классный руководитель. Кровь застыла в жилах, когда я вспомнила то прекрасное, что подарил мне Шестаков, и то, сколько раз за этот месяц я видела их с Аленой вместе. Как же быстро он забыл обо мне! Выходит, людям вообще верить нельзя. Говорят, скучали, а на самом деле и не скучали. Говорят слова симпатии, а при одном промахе выбирают других. А может… любви вообще не существует? Может, о ней только стихи слагают да песни поют?..

Не найдя, что ответить, я опять пожала плечами.

– Юность такое дело, – достаточно мягко произнесла Наталья Егоровна, словно пыталась меня подбодрить. – Что порой все кажется окрашенным не в те цвета. Я вон вспоминаю свои школьные годы и как банально тогда потеряла первую любовь.

– Почему потеряли? – осмелилась спросить почти шепотом.

– Из-за слухов завистников. Потом так горевала, ненавидела его, проклинала на чем свет стоит. А правду узнала только на вечере встреч, через десять лет, когда… его уже не стало.

– Соболезную, – тихо проронила, представляя, насколько, наверное, тяжело узнать правду после смерти человека. И главное ведь, изменить уже ничего нельзя.

– Рита, я хочу сказать, что ты не должна забывать об учебе. Понимаю, может, сейчас не лучшее время, и сердце болит, но потом будет поздно хвататься за голову.

– Да, знаю, экзамены, – кивнула покорно. Мне и самой становилось стыдно, больше перед собой, конечно, что забросила учебу. Просто ничего не могла поделать, хотелось только плакать и все. Собственно, сейчас ситуация не намного изменилась, разве что слезы в подушку стала лить реже.

– Не закрывайся в себе, хорошо?

– Хорошо, – согласилась я, тяжело вздохнув. Пусть и понятия не имела, как следовать этому совету.

Поднявшись из-за стола, хотела уже выйти из кабинета, как Наталья Егоровна вновь заговорила:

– В феврале «Вороны» будут играть в нашей школе.

Я непонимающе глянула на женщину, которая явно на что-то намекала. Ее губы тронула легкая улыбка.

– Сколько помню Витю, он всегда вот такой: яркий, в окружении всеобщего внимания, общительный, лидер по жизни. Но не раз, когда ходила к ним на игры, замечала один момент.

– Какой?

– Во время каждой игры Витя иногда останавливается и поворачивается к трибунам. Он словно ищет глазами какого-то особенного зрителя. Это длится секунд пять от силы, затем его взгляд тухнет. Потом он, правда, переключается на игру и старается вообще больше не смотреть в зал. Хотя мальчишки часто машут зрителям, улыбаются, но не Витя.

– Зачем вы мне это говорите? – поджав губы, спросила я. Глаза застилала влага, казалось, я вот-вот расплачусь. Сразу вспомнилось его приглашение на игру и то, как настойчиво он мне это повторял. В груди предательски заныло, будто старую рану посыпали солью и вновь вонзили осколок.