Пепел

– Ну привет, баскетболистка.

– Глупый был спор.

– Глупо было отказываться от победы, – лениво протянул он, облокачиваясь о спинку стула. Расставил под столом свои длинные ноги, да так широко, что его колено коснулось меня. Я чуть не подпрыгнула, правда, быстро взяла себя в руки, тихо выдохнула и постаралась отодвинуться.

Оставшиеся два урока прошли довольно спокойно. Никто не юморил, не срывал дисциплину. Шестакову явно было лень этим заниматься, а Раевский после разговора с классной предпочитал помалкивать.

После химии, по идее последнего урока, у ребят пропиликал телефон.

– Стопэ, народ! – крикнула Ира Зайцева, наша староста. Учительницы уже не было в кабинете, все собирались отправиться домой.

– В чем дело?

– Что такое? – послышались голоса. Я тоже оглянулась, вернее, выглянула из-за спины Шестакова, он меня своим телом закрывал ото всех, как широкая стена-баррикада.

– Егоровна кинула в чат сообщение, что поменяли расписание. Сейчас будет история, а в пятницу не будет.

– Ты прочитала? – покосилась на Иру Лена Ильинская.

– Нет, увед висит. А что?

– Предлагаю сбежать! – заявил вдруг Стрельцов, поднимая руку вверх. Ребята тут же загоготали, начали кивать. Кто-то, конечно, попытался возразить, однако аргументы сразу нашлись: мол, не видели, не читали, интернет плохо ловит, ничего не знаем.

– Только если уходим, то все, – с улыбочкой произнесла Лида Яшина. Она так многозначительно посмотрела на Витю, что я невольно задумалась, не влюблена ли девушка в него. Хотя, вот сам Шестаков, кажется, вообще пропустил этот взгляд мимо, перекидываясь фразами с Раевским.

– Валим! И так уже отсидели хорошо.

Ребята засуетились, быстренько схватили сумки и один за другим повыскакивали из кабинета. В конечном итоге я осталась одна. Растерялась сперва, потому что сбегать не привыкла. Нет, было как-то, в классе седьмом: все собрались, и я собралась, потом родителей вызвала классная, отчитывала. Всем сошло с рук, а меня отец через день избил. Не сильно, конечно, но я прихрамывала.

Мать тогда заметила, начала расспрашивать, пришлось соврать, что упала на физкультуре. Хорошо еще тогда физрук болел, и неделю мы филонили, а то и не знаю, как бы ходила. Отец дома оставаться запретил, мол, ума хватило сбегать, вот и пожинай плоды.

Этот отцовский урок я запомнила на всю жизнь, так что сейчас оторопело замерла истуканом возле парты, не зная, как быть. С одной стороны, и учительнице неприятно, она же готовилась, с другой – ребят подставлять не хотелось, да и получать от отца за прогулы тоже желания никакого.

Из всех зол выбрала меньшее – остаться в кабинете. Нет, сдавать никого не буду, скажу, ничего не знаю, пусть дальше сами разбираются.

Опустилась на стул, даже вытащила тетрадку и устало вздохнула, разглядывая свои имя и фамилию на зеленом фоне. Что прошлая школа, что нынешняя, казалось, я везде лишняя. Не припомню, чтобы ходила куда-то вместе со всеми, к кому-то на дни рождения или просто на прогулку. Есть я или нет в этом кабинете – никому нет дела.

Когда дверь открылась, я сжала ручку, мысленно прокручивая ответ на вопрос, который однозначно задаст историчка.

– Все ушли, тебе особое приглашение нужно? – раздался неожиданно далеко не женский голос. Я повернула голову, замечая Шестакова возле первой парты второго ряда. На нем была ветровка, в руках шлем, на пальцах специальные перчатки, а через плечо перекинут рюкзак.

– Я не буду прогуливать.

– Вставай, это тупо.

– Тупо – это идти за всеми, следовать стадному инстинкту, – ответила, не сводя с него взгляда. Витя громко вздохнул, словно он поражался моей наивной глупости.

– А в твоей умненькой голове не укладывается, что даже в классе, где ты живешь в образе тени, такой поступок не оценят?

– Они не знают моего имени, какая разница, оценят или нет. И чего ты вообще вернулся?

Правда, ответить Витя не успел. В кабинет вихрем влетела Анна Дмитриевна, но при виде нас двоих, у нее из рук выпал учебник по истории. Где-то секунду она прибывала в шоке, растерянно оглядывая пустой класс, потом собралась, подняла книгу и довольно серьёзным тоном поинтересовалась:

– Где остальные?

– В смысле? – Шестаков приставил к голове шлем, но надевать не спешил.

– У нас урок, где весь класс?

– У нас нет урока, – нагло соврал Витя. Теперь уже мы обе с Анной Дмитриевной зависли в молчании.

Историчка была довольно строгой женщиной, не молодой, но и не старой, и предмет свой любила. Она редко ставила оценки за поведение, в отличие от многих, ругалась, но требовала к своей работе уважения. И такой поступок, вероятно, расценила, как плевок в душу.

– Шестаков, вас всех оповестили о смене расписания.

– Никто нас не оповещал, да, Рита? – кинул он на меня взгляд, требующий поддержки. Я сглотнула и, скорее против воли, кивнула. Был бы кто другой, ладно, но Витю подставлять не хотелось. Тем более он этот концерт устроил явно не ради себя.

– В смысле не оповещал? На первой парте тогда откуда тетрадка с ручкой?

– Вы даже фамилию своей ученицы не знаете, с чего вообще взяли, что она тут вас ждала.

– А кого она тогда ждала? – изумилась историчка, губы ее сжались в тонкую нить.

– Меня, – не растерялся Шестаков. – Собирайся, Романова, я тебя долго ждать буду?

– Что за наглость! Шестаков! Мне ваши выходки уже вот где сидят. Немедленно! Я повторяю – немедленно верни весь класс и сам садись за парту.

– У нас нет урока в расписании, плюс у меня планы, – продолжал упираться Витя. Я поднялась из-за стола, казалось, с каждой минутой напряжение в кабинете растет с уровнем геометрической прогрессии. Да и историчка уже начала краснеть, грудь ее ходуном ходила, а на раскрасневшемся лице под кожей бегали желваки.

– Вить, – шепнула, дернув его аккуратно за край ветровки. Реакции не последовало.

– Еще одно слово, Шестаков, и я вызываю ваших родителей. Мало мне уроков, сорванных вашим баскетбольным братством, но неуважения к себе я не потерплю! – крикнула Анна Дмитриевна. И нет бы, Вите замолчать, сесть за парту, но он будто специально продолжал ее провоцировать на конфликт.

В конечном итоге историчка выскочила из кабинета, злая, едва не полыхая огнем. Мы и словом обмолвиться не успели, как Анна Дмитриевна вернулась, да не одна, а с классной, которая, мягко говоря, тоже была в не особо хорошем расположении духа. Казалось, уже никого не волновал побег целого класса.

Наталья Егоровна при нас позвонила отцу Шестакова, и давай поносить своего ученика на чем свет стоит. Ни слова про побег, зато про грубость, хамство, жалобы учителей, прогул сегодня и много чего еще. Под конец она потребовала срочно явиться, в ином случае будут собирать педсовет.

Поговорить я с Витей в итоге так и не смогла. Его потащили в кабинет к завучу дожидаться приезда отца, а меня отправили домой.

Глава 22 - Рита

Домой я уходила с грузом на сердце. Особенно тяжело было договариваться с совестью ночью. Я все поглядывала на часы и размышляла: обошлось или не обошлось. Даже мать утром заметила, что дочь ее какая-то мрачная, она так и сказала:

– Рит, на тебе лица нет. Случилось чего?

Я посмотрела на маму пустым взглядом, молча качнув головой.

От завтрака отказалась, в мыслях крутилось всякое, главное – почему Шестаков подставился под удар? Он мог не возвращаться, мог сказать правду, да что угодно! Но в итоге начал пререкаться с учительницей. Дурак!

Мне хотелось верить, что ничем плохим для него этот поступок не обернется.

В школе на меня обрушилась новая неприятность. Хотя, откровенно говоря, такие закидоны со стороны одноклассников смотрелись максимально глупо. Они объявили мне бойкот, по-другому их поведение не назовешь. Если до этого кто-то еще здоровался, пусть и кидая сухое «привет», или пренебрежительно извинялся, то сегодня одноклассники вели себя, будто Рита Романова – приведение.