Страница 15 из 18
Мне на колени упал целлофановый пакет с силуэтом прыгнувшей кошки на нём. Я даже немного завис, соображая, что это такое, но стоило его перевернуть и увидеть знакомые четыре буквы, и вместо заторможенности пришёл чистый восторг. Нет, сам-то я привык к дорогим брендам, но для шестнадцатилетнего пацана с улицы иностранная спортивка была чем-то недосягаемым, вот альтер эго и вылез. В свободной продаже немецких спортивных костюмов почти не было. Отечественных — сколько угодно и заводских, и артельных. Китайские, венгерские тоже можно было достать. Если повезёт или есть знакомые, то болгарский или даже чешский, и это считалось уже супершиком. Но германский, да ещё «Пуму»… круче был только «Адидас» или «Найк». Но за последний та же контора глубокого бурения могла за задницу взять. А вот «Пуму» можно было носить спокойно… если, конечно, сможешь где-нибудь найти.
— Чего завис? — вырвал меня из ступора голос Тихомирова. — Давай переодевайся. Вот держи ещё, тут бельё, носки и кроссовки.
— У меня нет таких денег, — я взял эмоции в узду и, оторвав взгляд от новеньких кроссовок, посмотрел в глаза кэгэбэшнику. — Так что извините, но вынужден отказаться.
— Это подарок, — отмахнулся капитан. — Хорошие дела должны вознаграждаться. Кодекс строителя коммунизма и моральные принципы — это прекрасно, но лучше, когда они подкреплены материально. Бери, не тушуйся. Ты заслужил. Главное, помни, что жить честно приятнее и полезнее, чем воровать. И что это твой последний шанс.
— И я так понимаю, что их надо будет отработать, — я понимающе ухмыльнулся. — Давайте начистоту. Я благодарен вам за помощь и вообще за всё. Но стучать не буду. Пусть даже большинство моих знакомых заслуживает тюрьмы, это дело принципа. Я готов помочь, чем могу, готов искупить свою вину как угодно, но доносить — это не про меня.
— Чистоплюй, значит, — Илья Демидович прищурился, буравя меня взглядом, но потом расслабился и откинулся в кресле. — Да что ты можешь рассказать? Вербовать тебя только время терять. Я же сказал, это тебе награда за правильный поступок, и за то, что будешь держать язык за зубами. Так что одевайся и давай шуруй отсюда. И так на тебя полдня потратил.
Я не заставил себя просить дважды. Схватив вещи, отправился в туалет, благо там никого не оказалось, и можно было спокойно переодеться. Пижаму Тихомиров забрал, сказав, что сам передаст её в диспансер, а тапочки сказал выкинуть. Я так и сделал. И забрав телефон и трёшку, которую изъяли менты при аресте, попрощался с капитаном. Вооружённый сержант на проходной смерил меня взглядом, прежде чем забрать пропуск, уж не знаю, что ему в моём виде не нравилось, хотя вру, определённо, знаю. Когда человека приводят в пижаме, а выпускают в новеньком немецком спортивном костюме — это как бы намекает. Но мне было плевать на мысли сержанта, выйдя на крыльцо, я вдохнул полной грудью, наконец почувствовав себя свободным человеком.
Первым делом я позвонил маме. Ей ещё вчера звякнули из ментовки, что меня загребли, и она наверняка сейчас места себе не находила. Эти козлы по-любому сказали, что меня приняли за убийство и попытку изнасилования, и я очень переживал за её здоровье. Даже несмотря на то что Тихомиров вроде как обещал позвонить, объяснить ситуацию, я всё равно волновался до тех пор, пока лично не услышал мамин голос.
Сообщив, что я жив, здоров и скоро буду дома, и выслушав в ответ град претензий, обвинений и слёз, я положил трубку и не спеша пошёл в сторону метро. Погода стояла отличная, настроение даже после общения с мамой было прекрасное. Жизнь хороша, а в дальнейшем я планировал сделать её ещё лучше. А пока не удержался и за шесть копеек купил у продавщицы возле бочки большую кружку хлебного кваса. Вкусного, терпкого, такого, как надо, а не того дерьма, что продавали у нас.
И кстати, я заметил, что после инициации начал воспринимать себя именно местным. Не знаю, что там поменялось в моих мозгах, но я уже не был Семёном Павловичем, уважаемым человеком, тимлидом, разработчиком приложений и прочая, прочая, но в то же время не стал Сёмой Чоботом, хулиганом и раздолбаем, только и ищущим, где что стащить, дёрнуть, что плохо лежит, или кого развести на бабки. Я оказался чем-то средним. Солидный жизненный опыт не делал из меня старого брюзгу, запертого в теле молодого пацана. Я ощущал себя пусть не на шестнадцать, но не старше двадцати точно. В голове крутились сотни мыслей, а тело разрывали противоречивые желания. Можно было разложить их по полочкам, но… я не хотел. Мне нравилось быть молодым, и я не собирался от этого отказываться. Скорее уж наоборот, желал продлить это состояние, насладиться им по полной.
Так, никуда не торопясь и обдумывая своё новое состояние, я и добрался до дома. Только вот стоило мне зайти во двор, как меня тут же окружили пацаны с Зёмой во главе. И на этот раз предводитель шпаны глядел на меня зло и с презрением. Я мысленно вздохнул, потому как меньше всего мне сейчас хотелось закосячить новый костюм, однако драки вряд ли можно было избежать, и я даже знал, что мне попытаются предъявить.
— Здорово, Чобот, — Зёма в своей обычной развязной манере сплюнул на землю. — Смотрю, прибарахлился.
— И тебе не хворать, — я отметил, что руку мне гопник не подал, а его шакалята обступили нас со всех сторон. — Да вот добыл по случаю. ФирмА.
— Да, вижу, — Зёма снова сплюнул. — И как оно, корешей за тряпки сдавать?
— Ты базар-то фильтруй, — я мгновенно собрался, краем глаза контролируя обстановку, но глядя прямо в глаза Зёме. — За такие предьявы можно и на перо сесть.
— А что, скажешь, я неправ? — оскалился гопник. — Вчера тебя мусора за мокруху приняли, а сегодня ты весь такой красивый в импортном шмотье. Вот пацаны и интересуются, откуда подгон такой босявый? Уж не опера ли тебя теперь одевают?
— Кто интересуется, пусть подойдёт и спросит, — я тоже сплюнул прямо под ноги Зёмы. — А пока я вижу только фуфлогона. Хочешь что-то конкретно предъявить — давай. В мусорне я был, не спорю. Приняли меня, всю ночь мурыжили, но лажанулись. Я им по губам поводил да свалил. А подгон откуда, так то не твоё дело. Кто ты такой, чтобы я перед тобой отчитывался?
— А Калёный знает, что ты ссучился, — презрительно усмехнулся Зёма. — Походу, он тебя за это отмудохал последний раз. А может, ещё и опустил? Так ты что, теперь проткнутый?
— Мля, а мы с ним ручкались, — поддержал главаря Крючок, который ещё вчера мне в рот заглядывал, чтобы новые песни записать, а сейчас вместе со всеми плевался, мол, зашкварились.