Страница 7 из 15
На ведьминого сироту Назар посмотрел с огромным недоверием и сразу задал ему такую гонку, что у нового помощника только пятки сверкали. Работа в кузне была очень тяжелой – вода, уголь, меха, разгрузка-загрузка горна. И так по кругу. Через час парень был готов умереть, через два часа – жаждал умереть немедленно, а к вечеру – соглашался уйти мир в иной, даже если он прямиком отправится на сковородку к чертям. Но когда перед закатом юноша (едва переставляя ноги) выбрался во двор, у него хватило сил поймать на себе ироничный взгляд Гели – старшей дочери кузнеца. И Мартина это сильно задело.
На следующий день физически было ещё тяжелее – болело всё. Руки не сгибались. Мозоли на ладонях набухли, словно почки на апрельской ольхе. А потом прорвались. Но теперь у парня была цель. И когда вечером ведь мокрый от пота и едва живой (но все-таки живой) помощник кузнеца снова стоял во дворе, он дерзко ответил Геле взглядом на взгляд. Ответил, и неожиданно утонул в ярко-зелёных с чёрными кромками зрачках. И тогда Мартин понял, что остается у Назара, и вытерпит здесь любой труд и любые лишения. И ещё понял, что, несмотря на свою ненависть к людям, всё-таки глупо и безвозвратно пропал.
Глава четвёртая. Геля
Октября 13 дня, 1726 года, окрестности деревни Князево Тонбовского уезда
Той осенью Мартин стал мужчиной. Два года, проведённые в кузне, сильно изменили его. Благодаря тяжёлому физическому труду и нормальному питанию, он вытянулся, нарастил мышцы и приобрёл силу. Носы тех, кто продолжал дразнить его «ведьминым ублюдком», несколько раз были сломаны и водружены на прежнее место сельским костоправом. Задирать ублюдка больше никто из сверстников не решался. Бывшего ведьмёнка уважала даже самая наглая уличная банда, которую составляли дети переселенцев из Романовой пустоши14. Их родители прибыли в Преображенское первыми, и на этом основании считали, что им позволено больше других.
Мартин сошёл бы за красавца, если бы не оттопыренные уши, нелепый нос с горбинкой, да не пересекающий подбородок рваный шрам. Но шрамы украшают, и когда летом он с голым торсом выходил из кузни к колодцу и обдавал себя двумя вёдрами воды… Здесь на него засматривались и молодухи, и девки – все, кроме Гели. Та вела себя так, словно Мартина не существует, а когда они-таки сталкивались по хозяйству (этого было не миновать), девушка всем видом показывала, что общение с данным домочадцем – ниже её достоинства. И вправду – где будущая купеческая жена, а где – бездольный сирота. «Здравствуй и до свидания», – вот и весь разговор.
Однажды субботним вечером во двор Назара пришли парни из той самой романовской ватаги – Мишка с Васькой. Чинно поприветствовав хозяев, они направились к Мартину. Мишка был страмен левой рукой – она болталась у него, словно плеть, и привязывалась к туловищу поясом. При этом калекой бойкий юноша себя не считал, и поблажек себе не просил. Он был одним из главных частобаев среди старших сельских мальчишек. А Васька, напротив, почти всё время молчал. Как и все романовские, ребята сильно «гэкали» и не к месту наседали на звук «я». Даже там, где его не было.
– Мартинка, ядем завтря с нями на Синь-камянь15, – сходу проякал Мишка.
– Зачем? – удивился Мартин.
– Не догадываешься? Это же не просто какой-то валун. Говорят, он превращает парней в молодчиков. А нам уже по две седьмицы – пора.
– А я не знаю, сколько мне лет. Мать никогда не говорила, а сам не помню, – упирался помощник кузнеца.
– Ну, смотри. Ты как считаешь: девчонки – бесполезные дуры или нужны по хозяйству? – быстро придумал способ определения возраста Мишка.
– Дуры, – не задумываясь, отрезал Мартин.
И тут же, завидев вдали тонкий силуэт Гели, добавил:
– Но нужны…
– Вот, – обрадовался однорукий. – Путь неблизкий, двенадцать вёрст, поэтому выходим перед рассветом, чтобы обернуться к вечеру.
– Только поляна с Синь-камнем – это почти Ценский лес, – вступил в разговор Васька. – Там за каждым деревом – по разбойнику. Говорят, они берут неосторожных путников в полон. А потом отрезают им каждый день по пальцу, и отсылают родным. И так – до тех пор, пока не заплатят выкупа.
– Но с нами будет самый здоровый парень села – отобьёмся, – пообещал Мишка, наконец, объяснив роль Мартина в походе.
– Ну ладно, пойдём, – согласился помощник кузнеца, не испытывавший восторга от возможного свидания с разбойниками, но не желавший показаться трусом.
– Только к Синь-камню с пустыми руками нельзя, – продолжал тараторить однорукий. – Нужно взять с собой жертву. То, что недавно было живым – крыло цыпленка или лапу кролика. Ну, ты понял.
– Поганство какое, – проворчал Мартин, который по причине сурового детства вообще считался мрачным типом.
– Ну да, – быстро согласился Мишка. – Только все так делают. А попу Савве – ни-ни.
С этими слова парни умчались собираться в дорогу. Мартин прикинул, где бы раздобыть жертву. Сходил за косарём, и метким броском прибил огромную крысу, бродившую по двору и пугавшую кошек. У крысы был отрублен противный лысый хвост – гадко, но нести легко.
* * *
Путь к Синь-камню лежал через поля и луга, ручьи и овраги. Так далеко за пределы села Мартин не забредал со дня переселения из старой деревни. Почва намокла от дождей, идти было тяжело – на ноги налипали комья чернозёма.
– Брат объяснил, что нам нужно до Кашмы, а потом вниз по течению до бабьего камня, – рассказывал Мишка.
– Это ещё что? – бурчал невыспавшийся Мартин.
– Не знаю, но сказал, что мимо не пройдём, – продолжал однорукий. – А от этого бабьего дела – в лес. Синь-камень – себе на уме, завсегда меняет место. Где он сейчас – будем искать, прямой тропинки к нему нет.
– И, небось сразу напоремся на разбойников, – вставил своё Васька. – Говорят, после того, как у пленника закачиваются пальцы, они начинают рубить уши. А под конец – секут голову.
– Зато на моего брата после того, как тот принёс дар Синь-камню, девки так и вешаются. Только успевай шею подставлять, – обнадежил Мишка. – По-моему, это стоит пары отрезанных ушей.
С берега реки, на который вскоре выбралась измученная и испачканная компания, можно было часами наблюдать за жёлтыми и красными листьями, медленно плывшими по воде. Но этих часов не было – тучи на небе и ветер не предвещали ничего хорошего.
Бабий камень и в самом деле оказался приметным. По форме он напоминал горку застывших черепков огромного разбитого кувшина. Это место притягивало баб и девок всех окрестных деревень. А может – и не только окрестных. На кусте у камня было повязано столько разноцветных верёвок, ниток и лент, что места просто не оставалось. Досталось даже соседнему кусту.
Мартин давно сомневался, что женщины – это люди. Поговорку «Муж да жена – одна сатана» он вообще не понимал. Как это может быть, если на самом деле супруги – противоположности? Мальчиком он всё время находился рядом с матерью. Но разве собака не может вскормить котёнка? Разве она не станет от этого кошкой?
Или вот эти валуны. Обращаясь к духу мужского камня, парни просят одного – хочу стать мужчиной. И в этом желании заключены все устремления разом. Интересно, повязана ли хоть одна бабья ленточка с пожеланием: «Я хочу стать женщиной?». Мартин был уверен, что все обладательницы пёстрых лоскутов просили чего-то конкретного: чтобы выздоровел ребёнок, сошли бородавки с лица или сдох муж-пропойца. Как могут сущности, столь разные в своём поведении, желаниях и облике, как мужчина и женщина, являться половинами целого?
В помощнике кузнеца не было ненависти к бабьему полу. Но была подозрительность, замешанная на отчаянном одиночестве. Когда он думал, что в целом мире у него нет ни одной родной души… В эти часы, дни и годы Мартину становилось очень жалко себя. Вот и сейчас он чуть не умыл черепки бабьего камня слезой. Но взял себя в руки, перекрестился, высморкался и бросился догонять приятелей.
14
Романова пустошь или Дорки, Романово тож, – село в Старорязанском стане Переславль-Рязанского уезда (ныне Романовы Дарки в Путятинском районе Рязанской области). С середины XVI века принадлежало Солотчинскому монастырю, который в 1701 году переселил некоторых романовских крестьян в Преображенскую тамбовскую вотчину. Часть крепостных перебралась на новое место «без властелинского указу», и их потом пришлось возвращать в Дорки.
Выходцы из Романовой пустоши совмещали в своём говоре сразу две особенности русских региональных наречий – рязанское «акание» и «якание», а также южнорусское «гэканье» (мягкий звук «г» с придыханием). В Пичаево и сёлах с крупными пичаевскими «диаспорами» такой «акцент» вместе с особыми местными словечками сохранялись вплоть до XX века.
15
Байловский Синь-камень – мегалит у села Вторая Байловка Пичаевского района Тамбовской области весом около семи тонн. Изначально, видимо, служил языческим капищем. В XVIII веке получил известность как Камень Георгия Победоносца и стал объектом поклонения православных. В рамках борьбы с культовым мракобесием при советской власти был зарыт в землю, но затем откопан. Сейчас стоит в Байловском парке близ Алексиевской церкви и реки Кашмы.