Страница 4 из 18
– Прочь, окаянные! Отдай, кокошник, склизь болотная! Куда язык суёшь?! – раздался странный звук, нечто среднее между рыком и кваканьем.
– Похоже, мы её нашли. Вперёд, Ницше! – я похлопал ослика по боку.
Он чуть быстрее, чем неспешно, пошёл на крик. Вскоре под его копытами захлюпало, и этот философ, недолго думая, сделал несколько шагов назад, на сухое место. А потом просто сел на пятую точку, ссадив меня в фиолетовую траву.
– Спасибо, что не в лужу! Ты настоящий друг!
Но Ницше не понял моей иронии. И, вроде как поторапливая меня, вновь произнёс своё коронное «Йа-йа».
– Жди здесь! – повелел я сурово и пошлёпал в сторону болота.
Когда я выбежал на небольшую полянку, окружённую со всех сторон водой, там творилось полное безобразие. Моя недавняя знакомая, а теперь невеста, разгоняла наседавших на неё огромных, с телёнка, лягушек. Она не без успеха отмахивалась своей дорожной сумой. Судя по тому, как разлетались в стороны получившие в лоб земноводные, внутри было что-то очень тяжёлое. Одна из тварей плавала неподалёку кверху брюхом, покачиваясь на волнах. Другая лягушка, точно коза на привязи, нарезала в паре шагов круги, пришпиленная сучком сквозь язык.
– Держись, эта… как тебя там… Васька, уже бегу! – воскликнул я и в три прыжка одолел разделявшее нас расстояние. Чудом увернувшись от просвистевшей рядом сумищи, я огрел пытавшуюся встать лягушку палицей, размозжив ей голову.
– Прынц, сзади! – воскликнула моя невеста. Липкий язык обвился вокруг моей лодыжки и чуть не опрокинул. Но валенок придавил его к земле в паре сантиметров от захваченной ноги. – Руби его!
– Нечем! У меня только палица! – я принялся делать отбивную.
Вконец измученное животное так дёрнуло израненный язык, что мы с Василисой оба полетели на землю, а лягушка, пуская пузыри, исчезла в трясине. Не успели мы порадоваться, как из воды выскочило земноводное больше предыдущих и придавило меня своей тяжестью. Уже задыхаясь, я услышал свист. Почувствовал, как от удара содрогнулась туша чудища. А потом лягушка обмякла. Легче мне от этого, правда, не стало. Сбоку появилась моя замарашка.
– Что это было? – прохрипел я.
Василиса шмыгнула носом и, улыбаясь, показала мне зажатую в руке путеводную стрелу. Интересно, как это я смог её обогнать? Или она всё это время круги вокруг нас нарезала?
Совместными усилиями мы кое-как отодвинули тушу. Хватая ртом воздух, я махнул рукой, призывая следовать за собой. И, ругаясь, поплёлся к Ницше.
– Какого лешего тебя сюда понесло? – моему возмущению не было предела. Мы шли по разные стороны от ослика, постепенно продвигаясь к краю леса. – Зачем тебе эти лягушки?
– Грибочки, ягодки, – пробормотала моя невеста. – Гуляла, опять же…
– Гуляла она. Такие прогулки могут очень плохо кончиться, – я назидательно поднял палец и замер.
– Умная мысль шибанула? – девушка с недоумением воззрилась на меня. – Что встали?
– Бегом! Скорее! – рявкнул я, дал пинка Ницше, попытался достать Василису, не смог, и помчался вслед за ними.
– Почему бежим? – на ходу спросила замарашка.
– Паук! – коротко ответил я.
Объяснять, что эти мерзкие твари ощупывают местность в поисках жертвы невидимой ниткой паутины, которую и почувствовать то очень сложно, не хватало ни времени, ни дыхания. Паук нас засёк и наверняка уже двигался в нашу сторону. Я каким-то чудом почуял следящую нить. Надеюсь, не слишком поздно.
Мы уже почти достигли края леса, когда влетели в паутину. Восьмилапый охотник нас обыграл.
– Прынц, замри! – тихонько скомандовала Василиса.
Я послушно застыл. Так мы вдвоём и висели, затихарившись. Только Ницше вопил как резаный и бился в истерике. А ещё философ. К нему-то и направился появившийся вскоре огромный паучище. И как только такую тушу нить выдерживает.
Стараясь двигаться как можно незаметнее, я дотянулся до сумы. Карманный арбалет скользнул в мою ладонь. Я взглянул на маленький болт, лежавший в ложе, и разочарованно цыкнул. Потом мой взгляд упал на стрелу, благодаря которой я оказался в этой ситуации, на наконечник, корпус которого потрескался и погнулся от удара об огромную лягушку.
– Как там говорил Кулиб? Соединяешь красный с жёлтым, запускаешь и молишься, чтобы сработало? – постарался я вспомнить науку нашего техника. Обломив древко, я кое-как втиснул стрелу на ложе арбалета.
– Интересно, – раздалось рядом.
Повернув голову, я обнаружил свою невесту, стоявшую рядом с паутиной совершенно свободной. Челюсть моя отвисла, но тут Ницше перестал орать, окончательно спеленатый пауком.
– Отпусти осла!!! – заорал я, вскинул арбалет и выстрелил.
Стрела нехотя вылетела из ложа, ударилась о брюшко паука и запуталась в волосах. Пару секунд ничего не происходило, а затем сверкнуло, и аккумулятор блока питания стрелы разрядился в восьмилапого. Не знаю уж, какой там заряд, но через паутину досталось даже мне, не говоря уж о Ницше, который находился совсем близко.
Когда я пришёл в себя, мы с осликом лежали рядышком на травке чуть ли не в обнимку. Васька стояла рядышком с тушкой запечённого паука и с азартом в ней ковырялась.
– Надо уходить! – прохрипел я и попытался растормошить Ницше.
Бесполезно. Он явно был жив, уши его периодически потряхивались, ноздри трепетали. Но выбираться из сетей Морфея мой ослик категорически отказывался. Я с трудом взвалил его себе на плечи и, шатаясь, словно маятник в батюшкиных часах, поплёлся прочь из проклятого леса.
Никто нас больше не преследовал – весть о смерти восьмилапого охотника ещё не долетела до остального зверья. Кто-нибудь вряд ли осмелился бы отбивать у него добычу. Но вот когда местные зверюшки узнают, что территория освободилась, здесь будет тесно. И опасно. Поэтому лучше времени не терять.
– Подожди меня, прынц! – раздалось сзади. Вскоре Василиса догнала меня, а ещё через полсотни шагов мы покинули Тараканий лес.
7
Только к ночи мы добрели до палат. Отовсюду доносились звуки веселья, распития, а кое-где и мордобития. Весь этот праздник прошёл мимо нас. С трудом переставляя ноги под грузом ослиной тушки, я с громом упёрся лбом в дверь кухни. По крайней мере, мне именно так показалось. Но за шумом празднования гром, видимо, никто не услышал. Василиса, видя, что дверь не открывают, подошла к окошку и постучалась. Через томительных полминуты дверь открылась. Внутрь. Туда-то я ввалился, как безбашенный ныряльщик. Ницше сделал невероятный кульбит, встал на лапы и невозмутимо отправился на конюшню.
– Нигилист! – почему-то пробурчал я.
– Ах ты ж, батюшки! Ванюша, солнышко, что с тобой? – забегала вокруг меня Жанна.
– Спокойно, мамаша! – остановила её Василиса. – Отставить панику! Баньку прынцу, да поживее!
– Да, точно, баньку! – Жанна собралась было бежать, но подозрительно глянула на командующее чучело: – А ты кто такая?
–Невеста я. ЖИВО!!!
Такого рёва от этой мелкой замарашки я не ожидал. Жанна тоже. Кухарка сорвалась с места и помчалась за банщиком, по пути поняла, что он гуляет вместе с челядью царевичей, промчалась в зал, через минуту вернулась с ним под мышкой.
– Спит, сволочь. Нахрюкался, – проворчала она и бросила свою ношу под кустик акации. – Ну-ка, милочка… давай помогай.
Вдвоём с Василисой они натаскали дров, воды. Вскоре вместо бани я отмокал в большом ушате. Сквозь марево пара и усталости мне померещилась прекрасная русоволосая и ясноглазая девушка, подносящая мне изящный бокал вина…
– Отварчику хлебни, прынц, – донёсся квакающий голос, и видение растаяло. – Бодрит.
Отвар действительно бодрил. Изысканным это питьё назвать было нельзя, но зелье было достаточно приятным, с кислинкой. Кружка в руках тряслась и стучала о зубы. Мышцы после таскания вредного осла ныли.
Спустя полчаса вода остыла, отвар был выпит, и никакого смысла дольше сидеть не было. Больше никто возле меня не хлопотал, не жалел, не пробовал накормить или напоить. А перекусить бы не мешало. Завернувшись в лежащую на лавке простыню, я вышел из комнаты кухарки, в которой принимал ванну, на кухню. Обе дамы сидели за столом и ревели.