Последняя игра

Сейчас все намного хуже. Штирлиц как шпион меня не волнует. Штирлиц — моя соломинка, потому что лед подо мной треснул, и я начал тонуть. За эту соломинку цепляется и Мюллер. Он тоже понимает, что пальцы на чемодане русской радистки — это не случайность. Мне теперь ясно, если не все, то многое, благодаря помощи Гелена. Но неясно одно — зачем Гелен сдал Штирлица мне? Открыть глаза на правду — какую змею я пригрел на груди? Но зачем? В милосердие не верю. Это чушь. Я — человек из конкурирующего ведомства. К тому же он из ближайшего окружения Канариса.

Шелленберг вспомнил, как сам лично арестовывал адмирала, как его люди вывозили архивы абвера в РСХА, как вел себя Вильгельм на первом допросе. И содрогнулся.

А если Гелен сдал Штирлица не просто так? А если это хитроумная комбинация генерала, чтобы подвести его, Шелленберга, под расстрел? Тогда следует немедленно должить рейхсфюреру СС и Мюллеру об измене Гелена. Но Мюллер держится за другой конец соломинки по имени Штирлиц. Он скорее утопит меня, чем позволит себе выпустить соломинку. Он ищет через Штирлица контакты с русскими, он готовит пути отхода. Мюллер готовится к бегству. Мы оба повязаны на Штирлице, мы оба верим в этот шанс. Но почему Гелен сам не воспользовался Штирлицем и его контактами с нейтралами? Он подготовил ловушку?

Вальтер нахмурился, медленно покачал головой.

Нет. Он сдал мне козыри, чтобы обыграть Мюллера. Таким образом ловушек не расставляют. Гелен просто хочет убрать Мюллера моими руками. Я ему нужен. К тому же у меня бесценные архивы Канариса. Они понадобятся Гелену, когда сюда придут русские и американцы. У генерала свои шансы. Он отдал нам малое. Он настолько уверен в том, что останется жив, что благородно протянул мне руку помощи… — Шелленберга передернуло. — Смотри правде в глаза, Вальтер. У него больше шансов выжить, чем у тебя, ведь он никогда не вступал в СС. Он был обычным военным разведчиком. К тому же у Гелена «Красная библия» и еще много того, о чем ты не знаешь и не узнаешь никогда. Да, Рейнхард Гелен — достойный ученик Вильгельма Канариса.

Вальтер Шелленберг бросил недокуренную сигарету в пепельницу. Морщины на его лбу разгладились. Лицо превратилось словно в восковую маску, настолько оно было безжизненно. Шелленберг разрабатывал комбинацию. Комбинацию со Штирлицем против Генриха Мюллера, гестапо.

***

Сам Гелен был уверен в том, что Шелленберг, руководствуясь благоразумием, не бросится к Гиммлеру. Во-первых, у него не было никаких доказательств. Разговор в охотничьем домике, конечно, записывался, но по поручению самого генерала. Это был первый козырь Гелена. Во-вторых, бригадефюрер хороший службист и не будет действовать через голову непосредственного начальства — начальника РСХА. Следовательно, в эту комбинацию будет вовлечен и Кальтенбруннер, а от него недалеко и до Гиммлера. Гелен знал о сорванных переговорах Вольфа с Даллесом и о том, кто стоял за этими переговорами на самом деле. Штирлиц — это русские. Зная о их настроениях, Гелен не обольщался насчет судьбы самого Штирлица-Владимирова. Поэтому никто не будет спасать этого палача, Генриха Гиммлера. Тогда комбинация по спасению Шелленберга, то есть архивов абвера, будет обречена на провал. Шелленберг будет благоразумен.

Рейнхард махнул рукой, и киномеханик в желтой куртке нагнулся к аппарату. Свет погасили. На стене перед Геленом замирали увеличенные изображения документов — последние материалы Канариса по его работе в Остланде. Гелен прищурился, разглядывая карту Украины. Изображение сменилось, снова документы, фотографии, новые карты… В разведке на Востоке Канарис всегда ставил на Степана Бандеру, лидера ОУН. С Бандерой придется плотно сотрудничать и после войны, про себя отметил Гелен. Экран потух.

— Упакуйте обратно в герметичные ящики, Фридрих, — генерал поднялся, посмотрел на киномеханика. К машине пошли уже вместе. Впереди этот долговязый щуплый от недоедания Фридрих. Рейнхард с болезненным любопытством разглядывал его, замечая и торчащую нитку на рукаве куртки, и стоптанные набойки на ботинках. Материалы в виде фильмов должны принадлежать только ему, Гелену. Он остановился, наблюдая за тем, как киномеханик с трудом ставит тяжелые черные ящики в багажник Мерседеса. Переложил парабеллум из кармана пальто в карман брюк.

— Спасибо, — Гелен подошел к нему сбоку.

Фридрих развернулся к нему лицом, вскинул руку в приветствии, и генерал убил его.

========== Глава 5. Мюллер и Штирлиц ==========

— Фридрих убит, господин штандартенфюрер.

Штирлиц перелистнул страницы меню и медленно произнес:

— Мне четыре баварские колбаски с чуть поджаренным хлебом и кружку мюнхенского пива. Светлого.

Четыре колбаски. Отец говорил, что деревенские старухи верят, что четное число на тарелке — к несчастью. А верит ли эта скромная женщина в приметы? — Штирлиц поднял взгляд на стоявшую перед ним официантку в белой густо накрахмаленной наколке. — Ей тридцать пять лет, вдова. В таком возрасте женщины начинают задумываться о собственной старости. Хочется определенности. Примета тоже дает такую определенность.

— Когда? — спросил, откладывая меню в сторону.

— Утром в одиннадцать сорок. Он исчез.

— С чего вы взяли, что его убили?

— Он долго проявлял пленку, а затем поехал к Серому Лису. И больше его никто не видел. Оборудование не нашли.

Штирлиц помолчал, кивнул.

— Спасибо. Я жду свой заказ.

Серый Лис — псевдоним генерала Гелена. Слухи о «Красной библии» подтверждались. Если Фридриха убили, то в последние дни он работал над чем-то очень важным. Конечно, девочка торопится с выводами. Фридриха могли просто отозвать. Тогда он рано или поздно снова выйдет на связь. А если нет?

Штирлиц оглядел этот маленький ресторанчик. Задержался взглядом на вспузырившихся обоях, на вытертых локтями столики и вздохнул. Педантичность Мюллера не имела предела. За обоями — тонкие провода антенн, уходившие в печные трубы, которые никто никогда не топил. Облупившаяся краска на столах ресторанчика, который открылся только месяц назад. В доски вмонтированы микрофоны. Штирлиц не удержался, побарабанил по доске пальцами. Маленькая шалость, которую он мог сейчас себе позволить.

Офицер вздохнул, чувствуя, как веки сами по себе тяжелеют. Он устал от войны. Еще немного, и по брусчатке Берлина загрохочут гусеницами родные советские танки. Но у него самого силы уже на исходе. Война заканчивалась, но именно теперь требовались все силы, вся энергия, чтобы выстоять последние часы. Часы борьбы с Мюллером.

Бедная девочка, подумал Штирлиц, закуривая сигарету. — Убили ее мужа, но она так ровна, так спокойна. А она ведь очень любила Фридриха. И сейчас так равнодушна. Что это — глубокое горе, скрываемое сильной и любящей женщиной, или животное тупое оцепенение, которое бывает перед неминуемой смертью? А ты становишься сентиментальным, Макс. Впрочем в такие минуты тяжких раздумий все люди становятся по-своему сентиментальными. Чужое горе не трогает только моральных мертвецов, подлинных уродов. А ведь наци такие… Они плачут над умершим от голода котенком, а через час уже сжигают заживо беременных женщин и детей. Для них нет ничего святого. Неужели это Мюллер приказал уничтожить Фридриха? Но Фридрих был агентом гестапо. То, что у него трое детей и очаровательная жена — второстепенное. Фридрих был агентом гестапо, перевербованным тобой, Штирлиц. Он согласился на сотрудничество за три банки молока для больного сына. Сейчас не ищут идеалов для предательства, сейчас выживают как все нормальные люди.

Он согласился работать не на русского Исаева, но на офицера разведки СД Штирлица. Он пошел против Мюллера. Благодаря Фридриху я теперь знаю, что есть на меня у Мюллера — отпечатки пальцев и перехват сеанса. Но Мюллер не торопится. Он дал мне время, чтобы я спас его. Любой ценой.

Штирлиц любезно кивнул официантке, разрезал ножом упругую, но сухую баварскую колбаску. Мясо было пересоленным и чуть горьковатым от специй. Штандартенфюрер запил его пивом, поморщился. А ведь Мюллер любит именно темное пиво, — вспомнилось ему. Они тоже тогда сидели в маленьком ресторанчике. Мюллер молчал. Его выпуклые зеленовато-голубые глаза блестели, но в них было равнодушие. Равнодушие к судьбе Штирлица и отчаянное желание выжить по отношению к себе самому.