Страница 11 из 12
Все внутри на несколько секунд затаивается – от страха и щекотного трепета.
А потом начинает твердиться, как забивать разум: «Мария и Вера высокие, как спички, прямоспинные, они ходят и ходят, без остановки, без остановки. Если Мария – на середине тропинки между первой и второй картофельной грядкой, Вера – в начале тропинки между третьей и четвертой. Если Вера – в конце тропинки между второй и третьей…
Стрекоза! Я ее спас, слипшиеся крылья почти поломанные – вот она взметнулась и опять летает – как восстановилась – и я нахожу тетрадь! А в записях начинается с того что ребенок наезжает на стрекозу велосипедом она больна – то есть это как начало к тому что она снова разрушается. Потом разламывается крыло – и вот Мария уже без руки… это как бы избавиться от страха, испуга! Но все равно же стрекоза остается – всегда, всегда…»
Эта цепочка плетется сквозь мозг и повторяется, повторяется: «Стрекоза, я ее спас слипшиеся крылья почти поломанные…» – мысленная, словно выстраивается в сознании инерционной, инертной тканью… и страх, недоумение и крайняя тревога, о которой я не могу говорить.
– Лешк! – окликает меня Игорь. – Ты чего расхаживаешь-то, я не пойму?
Глава 9
– Э-э… что?
– Я говорю, ты чего расхаживаешь?
– Ты же сам сказал, что я могу тебя подождать, и будем вместе таскать, – произношу быстро, но потерянно.
– Ну хорошо, давай теперь таскать вещи.
А потом мы садимся ужинать. Я сижу с Игорем и матерью, а внутри так и перемалываются внутри как жернова, перемалываются – но я совершенно не подаю виду. Что я могу делать – только сидеть и разговаривать; либо их слушать.
Рассказать о тетради? Поначалу у меня странное чувство, что даже если б я и хотел, не могу вставить это в разговор, втиснуть…
– …Я, кстати, много еды привез, – говорит Игорь. – Но только шашлыка не взял – представляете, тетя Тань, вообще не было. Он куда-то как испарился. Я собирался здесь купить, поблизости – нема… представляешь? – и ко мне поворачивается. – Не знаю, чего теперь можно на костре-то пожарить. Но я сарделек, в принципе, купил. Удивлены, что я приехал, да?
– Очень удивлены! Ничего не случилось?
– Нет, абсолютно ничего. Ну… я даже не могу сказать, почему приехал. Я это в последний момент решил. Сначала хотел к бабушке как всегда, но потом что-то сверкнуло… дай, думаю, сюда.
– Ты же никогда не приезжал так, – говорю я.
– Без предупреждения? Ну да. Какой-то порыв непонятный – сорвался, приехал. Сам смеюсь.
После этого мать уходит. Мы остаемся с ним одни.
– Но вообще ты мастак на внезапные решения, – улыбаюсь. – И их воплощение.
– Это ты еще по нашему детству помнишь? – Игорь тоже улыбается; гораздо сильнее моего.
– Не знаю.
– Ну да, мне, кстати, тоже не приходит на ум какого-то конкретного эпизода с тех времен, но… слушай, я вижу, я тут действительно некстати, – отрываясь от тарелки, принимается слегка вертеть головой.
– Нет-нет, что ты…
– Я говорю, даже не могу объяснить, почему… Но мне здесь хорошо. Очень! И этот свежий воздух, просто дубовый – я его сразу вспомнил. Вообщ-ще воздух такой… просто шик!
Пауза.
– Слушай, а вы же второй этаж так и не достроили, да?
– Нет, – отвечаю.
– И там все так и завалено?
– Да.
– Ну вы как, собираетесь его делать или?..
– Да мы уже двадцать лет собираемся… и все стоит на месте.
– Да, да, я понимаю.
Он доедает, потом мы пьем чай, и он предлагает выйти на улицу.
– Как же классно – вот сейчас прогуляемся по воздуху. Воздух здесь просто вообще… так опьяняет! – начинает мотать головой – с вытаращенными глазами; прямо как в умопомрачении.
Глава 10
Мы выходим… и снова оглушает этот объемный стрекот цикад, взбудораженный, в сумерках. Но сегодня, когда Игорь со мной… я только сейчас понимаю, что стрекот был все время, и когда мы ужинали в доме – но я не осознавал его; не обращал внимания.
В отличие от вчерашнего, когда мы разговаривали с матерью лежа на кроватях… я слышал стрекот и в доме.
«Эти сестры… мать рассказывала о дочерях Альбины и после этого я нашел тетрадь наверху – что это значит?! Эти вещи связаны, связаны…» – плетется-сквозит цепочка, инерционная – «Сергей!.. Он живет теперь в доме Альбины но не имеет к ней никакого… Сегодня когда я стоял у речки – Представляешь, он на нее колесом наехал, прикинь? Николька мой сын и приносит домой – а она еще живая ее ведь очень сложно поймать! Ну и потом он тоже такой радостный ходил, ходил туда-сюда по участку прям без остановки… А в тетради – сегодня мне удалось поймать стрекозу, я наехал на нее колесом велика… стрекозу очень сложно поймать.
Николька… мальчик. И в рукописи тоже мальчик! Это совершенно невероятно – как такое может быть?!»
Мы с Игорем, тем временем, выходим на дорогу…
– Слушай… А ты же наверху был, когда я приехал?
Я смотрю на него. Но он не заметил, как я вскинул голову, прогуливается, шуршит гравием.
– Ну да. Откуда ты узнал?
– Тетя Таня сказала.
– Серьезно?
– Да. Слушай… – он останавливается и глядит на меня, улыбаясь и кивая почти с детским азартом. – А чё, чё ты там делал, расскажи…
– Ничего не делал. Просто.
– Да ладно, не может быть такого. Небось, решил чё-нить полазить, да?
– Да-а-а… нет, просто хотел на поселок посмотреть. Сверху. Он такой охватный.
– Да ладно, это ты утаиваешь. Чё ты там делал?.. Ну не хочешь, не говори. Я просто сразу вспомнил, как мы любили где-нибудь лазить, выискивать, когда детьми были… да я понимаю, разумеется, ты не за этим туда полез. Но просто… я как приехал – меня распирает чё-нить этакое сделать-придумать.
– Поня-я-ятно. Но там… что у нас наверху делать, сам посуди.
– Ну да, наверное, ты прав. Слушай, тебе не холодно?
– Э-э… нет.
– Мне да – я лучше в дом схожу, куртку накину… Я вернусь щас. Тебе точно не принести куртку?..
Он уходит…
опять начинают крутиться мысли: «…мать рассказала о дочерях Альбины, а в рукописи – просто сестры и я сам тотчас подумал о сестрах после ее рассказа. Если в рукописи описаны дочери Альбины… нет, это не так. Там ведь сказано, сказано! – у сестер нет никаких ближайших родственников! – сказано, и их участок не возле леса, как Альбинин!.. Сергеев… Но в любом случае: кто автор записей и почему тетрадь в моем доме? – я не писал это никогда. Может Игорь? – нет не его почерк».
Я стою и чувствую, будто что-то не смыкается, расходится в голове; как две оконечности, не смыкаются, по нескольку раз – страх, страх. И он, в то же время, как какой-то инородный, будто и не связан с моей находкой кто-то влил мне паралитическую жидкость извне.
«А может это Сергей написал?.. Не может быть – он здесь два года, рукописи лет пятнадцать…» – как звенья разъединились.
«…Я спас стрекозу слипшиеся крылья почти поломанные – вот она взметнулась и опять летает как восстановилась – волна пошла мыслей пошла как энергия я нахожу тетрадь! А в записях ребенок наезжает на стрекозу велосипедом она больна – то есть это как начало к тому что она снова разрушается. Потом разламывается крыло – Мария без руки… и вот они бегают бегают, она прячется прячется – но все равно же стрекоза остается – всегда, всегда…
…Я спас стрекозу – тетрадь появилась. Это как забраться на некий пик!.. А в тетради опять скатывание, опять начало разрушения стреко…
Буф-ш – резкий толчок! – в землистую воду – ш-ш-ш-хл-л-л… кого-то толкают в воду – мощный нечеловеческий толчок, страшная сила…
Стрекоза помогла мне увидеть, сегодня на речке – это тоже имеет отношение к тетради?»
И тут как током пронзает – «Вера! Это Вера толкает мальчика… Она куда-то притаилась пока он преследовал Марию…
Я бегаю, бегаю по проездной дороге, бегу на свой участок приседаю, смотрю – но рука всегда заслонена – если подбегаю к ящику с доломитом рука Марии за углом сарая…