Страница 26 из 28
– Я это понял.
Она промолчала.
– И вы не очень хотите домой? – продолжал он.
– Мне надо домой.
– Но вы же не хотите его видеть!
– Я живу с матерью. И у меня ребенок, которого я хочу видеть.
– Ребенок, наверно, уже спит. Может, еще посидим где-нибудь?
– Спасибо. Вы и так были добры ко мне.
– Не за что. Рад, что вы немного успокоились.
– Да, я успокоилась. Спасибо вам, Сережа.
– Не стоит благодарности. Давай лучше будем друзьями и перейдем на «ты».
– Хорошо. С радостью.
И Корбут тут же подхватил ее руку, пожал легонько, а потом и поцеловал.
– Мне кажется, твои неприятности просто должны были случиться. Для того, чтобы мы встретились.
Он произнес это, не отрывая липкого взгляда от ее лица. Эмма немного смутилась и отняла свою руку от его губ.
– Что ты делаешь завтра? – спросил он тут же. – Может, встретимся? Я покажу тебе свое кафе. Посидим где-нибудь, поболтаем о жизни.
– Завтра? Завтра днем я свободна, – ответила она.
– Значит, увидимся?
– Не знаю. Может быть.
– Где и во сколько?
– Не знаю.
Вихрь пронесся в голове Корбута. И после этого вихря осталась одна блестящая мысль: «А квартирка-то наша в течение дня будет свободна!»
– С утра мне надо на базу. Потом в исполком. Часам к одиннадцати буду свободен. Так что, если ты не против, давай в одиннадцать на «Башне».
– Хорошо.
Они уже подошли к ее дому. Эмма остановилась.
– Ты здесь живешь? – спросил Корбут, обозревая здание. – Классное место. Квартиры здесь, наверно, хорошие. Я люблю квартиры старой планировки. Высокие потолки, паркетные полы. Простор! У моего друга такая квартира. Так у него в прихожке стоит теннисный стол! Но сам я, к сожалению, всю жизнь прожил в новом доме. Там все рассчитано, продуманно, все рационально. Шаг влево – головой об шкаф, шаг вправо – коленкой об тумбочку. Да еще маманя собачку на старость завела. Такого ублюдка… Я давно уже там не живу.
Он говорил все, что брело ему в голову, говорил, чтобы еще хоть немного удержать ее рядом. Она внимательно смотрела в его лицо, с таким видом, будто слушала. Но она лишь разглядывала его. Она вдруг увидела в нем того мужчину, который напрочь отсутствовал в Роме. И какая-то решительность заклокотала в ней. Она еще не успела ничего определенного подумать, но сердце почему-то отчаянно запрыгало.
– Ну хорошо. Спасибо. Значит, до завтра, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
Корбут взял ее за руку.
– Можно я тебя поцелую? – спросил он.
Она ничего не ответила, но приостановилась и замерла. Корбут коснулся губами шеи, щеки. Потом обнял ее и стал целовать в губы.
Ей показалось, будто все переворачивается вверх дном и она падает. Но в самый момент этого падения она собралась, вырвалась и, попрощавшись, тут же вошла в подъезд. Поднимаясь на свой этаж, она твердила себе: «Пусть все идет к черту! К черту! Пусть будет как будет! Значит, так и должно быть!»
Корбут еще долго стоял перед распахнутой дверью, смотрел в пустоту и улыбался. Радость лилась в его сердце. Почему-то сейчас удачу эту он расценивал как знак судьбы. В нем вспыхнула уверенность в себе, в своем предназначении и в своем успехе.
И он, взмахнув крылами своего плаща, поймал такси и промчался по ночным магазинам спящего города.
Глава девятая
Кто заказывает музыку?
Ну вот, казалось бы, всех героев своих разогнал я по домам и спать уложил, ан нет! Всех не уложишь. Многим еще не до сна. Ох, как еще далеко им до этого сна!.. Ночью жизнь не замирает, ночью обязательно кто-то не спит. И ночная жизнь города – не то что дневная.
Людям со слабыми нервами я настойчиво рекомендую по ночам не покидать своих постелей и не пытаться даже представлять себя в этой ночной жизни. То же я советую своему уставшему читателю, которого тошнит от насилия и безнравственности, захлестнувших сегодня уже и дневную жизнь. Попросту советую пропустить эту и следующие главы, а завтра продолжить чтение прямо с одиннадцатой главы, где, обещаю, действие начнется с чудесного солнечного утра. Да, да, ты ничего не потеряешь, мой благообразный читатель, если перепрыгнешь через некоторые канавы в нашей повести. Так что отдыхай. А я пока пройдусь вслед за Березкиной, за нашей бедной красавицей, которой так не везло на порядочных мужчин.
В большом зале ресторана «Юбилейный» играл полупьяный оркестр, играл на заказ. Уже четвертый раз под шум барабанов он кричал о том, что в саду у дяди Вани поспели вишни. Небритый по моде солист без всякого выражения на лице совал себе в рот микрофон и тупо смотрел на стол, за которым сидел толстяк, оплативший эту песню. Несколько разряженных дам, сверкая бижутерией, отплясывали неведомый культурным людям танец. Их ангажеры с упоительным выражением потряхивали животами и стремились при каждом удобном случае пустить свои руки по прыгающим женским телам.
В дальнем углу, где было спокойнее всего, за самым шикарным столом расположилась интересующая нас компания. Центральную фигуру являл собой, конечно же, Колесников. Невозмутимый и страшный в тусклом красноватом освещении. В крепком лице его читалось столько значительности, что, казалось, все остальные клиенты вместе с самим рестораном, с его дорогой отделкой, с официантами, поварами, с посудой и кушаньями, с кассой и директором в придачу, все собрались и организовались лишь для того, чтобы составить фон этому значительному лицу.
По правую руку его сидел Боб, совершенно трезвый, как и сам Колесников, ибо единожды услышал от него фразу: «Чем больше ты пьешь, тем ниже твое место». Значительностью вида он, безусловно, уступал своему боссу. Однако любой из присутствующих мог безошибочно определить его здесь вторым лицом.
Место напротив занимал худощавый, отнюдь не спортивного, но вполне интеллигентного вида пожилой человек по имени Богомол. Иван Валерианович Богомолов являлся мозговым центром в составе команды. Он был источником информации, ходячим компьютером и базой всех данных. Колесников в его присутствии нуждался всегда и обращался к нему исключительно по имени и отчеству. В настоящий момент ходячий компьютер сидел, что называется, пьяненьким. Он нещадно мял свои губы, ворочал остатками пищи в ротовой полости и, покачивая отяжелевшей головой, силился поднять глаза на Березкину, которая была посажена слева от босса.
Света наша с безучастным лицом смотрела на безучастного солиста. Но она не слушала его и не думала о нем. Она и не понимала того, что подсознательно человеческие глаза всегда ищут нечто себе подобное, нечто себе под стать. Она много пила и курила, чтобы подавить в себе страх и брезгливость. Боялась она сидящего рядом, но что вызывало в ней брезгливость, не знала и сама. Пока все еще было пристойно.
Колесников заехал за ней минута в минуту, как обещал. Увидев вместо Ларисы маленькую сконфуженную Русину, он всего лишь ухмыльнулся. И уже в машине, сидя с Березкиной на заднем сиденье (Боб, как верный и квалифицированный охранник, исполнял обязанности водителя), Колесников произнес:
– Неужели я попросил ее о слишком большом одолжении?
– Что? Ты о чем? – растерялась Березкина.
– Ты знаешь о чем!
И она, как настоящая подруга, понесла ответ:
– Мишенька, честное слово, ей сегодня надо быть дома! У нее же ребенок… болеет. И с матерью тоже проблемы. Вчера приходил Степанов. Там были такие разборки! Не знаю, не знаю. Но Лорка сегодня целый день не в духе.
Колесников, казалось, не слушал ее, хотя с пониманием кивал головой. И уже перед самым рестораном вдруг проявил свою легендарную непредсказуемость.
– Боби, а ну-ка давай мы сначала зарулим к несчастной мамочке. Может, для бедного ребенка срочно требуются лекарства? А мы при наших возможностях, как последние свиньи, будем балдеть в кабаке? Не-ет, я такого не допущу!