Страница 149 из 162
Эмир Суфи не долго оставался в ханском шатре. Выйдя оттуда, он подошел к дереву, возле которого разомлевший Чимтай лениво тянул кумыс, и с низким поклоном сказал:
– Сиятельный хан Чимтай! Наш повелитель, великий хан Мубарек-ходжа, да прославится его имя по всей земле, просит тебя зайти к нему в шатер.
Встревоженный столь торжественной формой этою приглашения, Чимтай поставил свой недопитый кубок, оправил халат и поспешно засеменил к шатру Мубарека.
Прошло минут пятнадцать. Василий сидел как на раскаленных угольях,– ведь там решалась его судьба. Наконец появился эмир Су фи и позвал его в шатер. Едва он взглянул на ханов, у него сразу отлегло от сердца: "Мубарек поглаживал бороду, что у него служило признаком хорошего настроения, бабье лицо Чимтая благодушно улыбалось.
– Ну, князь,– сказал Мубарек,– можешь радоваться: почтенный хан Чимтай, мой славный племянник, рад породниться с тобой.
Василий, не находя слов от охватившего его радостною волнения, молча поклонился своему будущему тестю почти до земли.
– Было у меня три сына,– сказал Чимтай,– пусть теперь будет четыре! Отдать дочку и получить сына – это не плохая сделка, – захохотал он и похлопал Василии по плечу.
– Так вот,– продолжал Мубарек,– завтра же вас мулла и обвенчает. Я хотел дать за тебя калым (традиционный у татар выкуп за невесту), но хан Чимтай отказывается. Он говорит, что калым ему отдашь после, когда получишь назад свое княжество.
– А если не получишь, внуками мне калым отдашь! – снова хохотнул Чимтай, успевший уже изрядно нагрузиться кумысом.
Василий, к которому возвратились дар речи и ясность мыслей, хотел было что-то сказать, но хан Мубарек остановил его движением руки.
– Погоди, я еще не кончил, – сказал он, – Теперь ты наш родственник, и, пока живешь с нами, тебе подобает иметь свой улус. Я даю тебе все пастбища и леса, которые лежат по реке Исети и ее протокам.( Восточная половина позднейшей Пермской губернии, часть Оренбургской и часть Тобольской.) Это хорошие места. Они находятся ближе всего к русским землям и в то же время далеко от Золотой Орды. Там тебя никто не будет беспокоить, если даже Узбек удержится в Сарае и проживет долго.
– А я дам три тысячи коней и три тысячи овец,– икнув, добавил Чимтай.
– Да пошлет тебе Аллах сто лет счастливой жизни, за доброту твою и милость, великий хан,– промолвил растроганный Василий.– И тебе тоже, отец мой, почтенный хан Чимтай! Только зачем мне все это? Ведь я все равно к себе на родину вернусь и чаю, что это будет невдолге.
– Только один Аллах знает будущее. Если вернешься, этот улус перейдет к хану Чимтаю, как твой калым,– сказал Мубарек. – А пока ты здесь, ты должен жить как подобает князю и нашему родственнику.
– Как моему сыну,– добавил Чимтай.
– А где Фейзула? – спросил хан Мубарек.– Я что-то видел ее сегодня среди других женщин.
– Она была немножко больна и осталась в своем шатре,– сказал Чимтай.– Теперь я понимаю, какая это болезнь!
– Сейчас выздоровеет,– усмехнулся Мубарек.– Пошли за ней кого-нибудь, пусть немедля придет сюда. А мы снова пойдем к гостям.
Оба хана и Василий вышли из шатра и уселись на ковре, под деревом. Bсe их переговоры заняли не более получаса. Скачки только что закончились. Всадники на разгоряченных Конях, группами и поодиночке возвращались с поля и, спешиваясь у дерева, занимали свои места.
– Кто же победитель? – поинтересовался Мубарек-ходжа.
– Хисар-мурза! – ответило сразу несколько голосов.
Мубарек, с едва приметной усмешкой, покосился на самодовольное лицо чагатайского хана. То, что он при этом подумал, вполне точно выразил эмир Суфи, шепнувший сидевшему рядом с ним Василию:
– Этот победитель не знает, как его самого здесь тем временем обскакали!
Часа через пол Василий, все время поглядывавший на тропинку, которая вела сюда из стойбища Чимтая, увидел наконец Фейзулу. Ее вид поразил его: она приближалась походкою человека, приговоренного к казни, понурив голову, бледная как смерть. У нее почти не было сомнений относительно того, зачем отец вызвал ее в ханский шатер, да еще велел одеться no-наряднее. О том, что причиной этого является Василий, ей не приходило в голову: ведь он должен был говорить с Чимтаем только по окончании празднества, в его собственном шатре. Значит, Хисар-мурза его опередил, он высватал ее там же, сразу после курултая, и теперь ее позвали, чтобы объявить грозную волю отца и навеки отдать ненавистному человеку.
Приблизившись к ковру и увидев Василия, с тревогой и испугом уставившегося на нее, она едва не лишилась чувств: значит, и ему уже известна страшная весть! Последняя ее надежда погасла. Мубарек, один из всех, правильно понял, что происходит с девушкой. Приказав рабам наполнить кубки, он подозвал к себе Фейзулу и, взяв ее холодную как лед руку, громко сказал:
– Выпьем за жениха и невесту, да ниспошлет им Аллах долгую и счастливую жизнь! Подойди сюда, князь, и возьми то, что отныне принадлежит тебе навеки! – И Фейзула, не веря глазам, увидела перед собой радостное лицо Василия, в руку которого Мубарек вкладывал ее руку.
– А завтра всех зову на свадьбу! – добавил хан Чимтай.– Будем праздновать до утра.
Кругом поднялись удивленные восклицания и приветственные крики. Рабы забегали среди гостей, наполняя кубки. Один лишь Хисар-мурза стоял с посеревшим лицом, не сводя налитого ненавистью взгляда со счастливой пары. На него никто не обращал внимания, и он, незаметно выбравшись из толпы, проскользнул к себе в шатер, где и дал волю своей ярости.