Ярлык Великого Хана

Глава 42

«Султан правосудный Мубарек-ходжа, да продлит Аллах царствование его.» Надпись на белоордынских монетах чеканки 1329-1339 гг.

Город Чингиз-Тура в описываемую пору весьма мало походил на столицу столь крупного монарха, каким был хан Мубарек. Стоя на судоходной реке и являясь центром обмена и приобретения всего, в чем нуждалось редкое и непритязательное население этого края,– он имел лишь торговое значение, да и то чисто местного характера.

Соответственно этому, кроме глинобитного караван-сарая, рыночной площади, неказистой мечети с покосившимся минаретом да нескольких постоялых дворов, город состоял из двух сотен невзрачных, приземистых домишек, обмазанных глиной. На узких и кривых улицах в сухое время года лежал мощный слой пыли, в ветреные дни вздымаемой кверху и обволакивающей город плотным серо-желтым облаком, а в дождливую пору превращавшейся в вязкую, почти непроходимую грязь. В дополнение к этому летом в воздухе висел густой смрад от гниющих повсюду отбросов, так что даже не очень избалованные жизнью купцы, привозившие в Чингиз-Туру свои товары, предпочитали ночи проводить не в караван-сарае, а на своих судах, стоявших на реке у причалов.

Единственный во всем городе просторный каменный дом, не блиставший, впрочем, ни богатством отделки, ни архитектурными достоинствами, принадлежал татарскому нойону, который владел окрестными землями и олицетворял высшую власть края. Однако сам нойон, вместе со своими воинами и рабама, жил в войлочных юртах за городом,– в доме же проживали, в ожидании благоприятного поворота судьбы, те из его жен и наложниц, которых нойон в данное время не находил нужным держать при своей особе.

Прибыв сюда, хан Мубарек, уверенный в том, что его пребывание в этих местах не будет долгим, не счел нужным перестраивать город и придать ему облик, достойный названии столицы. Он ограничился лишь тем, что приказал углубить и расширить ров, окружавший Чингиз-Туру, и повысить вал, да как истый ревнитель ислама вместо старой убогой мечети велел выстроить новую.

*Нойон – князь монгольского происхождении, но не чингисид.

**Князья тюркского происхождения назывались эмирами и беками.

Сам Мубарек жить в городе, конечно, не стал. В теплое время года он находился при своей орде, кочевавшей в степях, к югу от его временной столицы, а зимою жил в обширном помещении полушатре-полудворце, поставленном для него верстах в трех от городского вала, на просторной поляне, с трех сторон окруженной лесом.

Позади и по бокам этого своеобразного дворца стояло десятка два больших шатров, в которых помещались жены, родственники и высшие сановники Мубарека. В соответствия с суровостью здешней зимы эти войлочные шатры-юрты снаружи, до высоты человеческого роста, были обстроены каменными стенами, а сверху утеплены двойными меховыми полостями. По всей опушке поляны, окружая ставку Мубарека почти замкнутым кольцом, тянулась цепочка походных кибиток и юрт, в которых размещались две избранные тысячи ханской охраны.

Сюда– то в последних числах сентября 1339 года и прибыл Василий в сопровождении своего югорского конвоя. Мубарек-ходжа принял его почти сразу и без всяких унизительных формальностей, обязательных в Золотой Орде. Белоордынские ханы гордились своим происхождением от Джучи и Ичана, которые были гуманными людьми, не видевшими никакой пользы в напрасном унижении человеческого достоинства. Подражание им стало в Ак-Орде обычаем, которого придерживался и Мубарек.

Войдя, вместе с Никитой и югорским старшиной, в центральное помещение дворца, сплошь затянутое коврами и убранное не только с роскошью, но даже с некоторым вкусом,– Василий увидел перед собой хана Мубарека в красном бухарском халате и тюбетейке, сидящего на небольшом, почти квадратном диване, возле бронзового мангала, наполненного жаром. Это был крупный, жилистый мужчина лет за пятьдесят. В его продолговатом, смуглом лице, с тонким прямым Косом и начавшей седеть черной бородкой, не было почти ничего монгольского, и если бы не слегка раскосые глаза, его можно было бы принять за араба.

Приложив руку ко лбу и сердцу, Василии низко склонился перед ханом. Мубарек в ответ еле заметно кивнул головой.

– Мне доложили, что ты называешь себя послом главного русского князя и говоришь, что тебя в пути пограбили булгары,– промолвил он, острым взглядом окинув Василия. – Правда ли это? И если правда, сказывай, с чем ты прислан.

– Не гневайся, великий хан,– снова кланяясь, ответил Василий,– только во всем этом нет ни слова истины. На нас, на сонных, напали эти югры, и, спасая жизнь нашу, вынужден я был солгать. – И Василий в коротких словах рассказал хану, что с ними произошло в лесу.

– Кто же ты на самом деле и куда направлялся?– помолчав, спросил Мубарек.

– Я князь земли Карачевской и путь держал сюда, великий хан, просить у тебя приюта и убежища от врагов моих, незаконно посягнувших на мое княжение и изгнавших меня из отчей земли.

– Кто же эти твои враги?

– О мелких говорить не буду, великий хан, ибо сами по себе они ничто. А главный мой ворог тот же, что и твой: золотоордынский хан Узбек.

Теперь Мубарек смотрел на Василия более благосклонно. Почтительность и вместе с тем достоинство, с которыми держался русский князь, а также его прямые, смелые ответы ему поправились. Не имея никаких дел и сношений с Русью о Карачевской земле он никогда не слышал, но, глядя на Василия, подумал: «Это, должно быть, важный князь и хороший военачальник, которого Узбек считает опасным. Иначе зачем бы он его трогал?» И, милостиво указав гостю на стопку подушек, он оказал:

– Садись, князь, и расскажи мне все.

Василий сел и, опуская незначительные подробности, поведал Мубареку свою историю. Хан слушал внимательно, не задавая вопросов. Узнав, что Василий был великим князем (большой и великий по-татарски звучит одинаково) я имел в своем подчинении нескольких удельных князей,– он окончательно убедился в справедливости своего предположения. Мысль о том, что в предстоящей борьбе с Узбеком Василии может оказаться для него цепной находкой, помогла ему принять быстрое и твердое решение.