Страница 19 из 21
Вдруг, словно по какому-то сигналу, они схватились за руки и, образовав круг, понеслись вокруг пентаграммы в бешеном хороводе, призывая сатану. Крики становились все отчаянней и жутче, пока не достигли невыносимого крещендо. Хоровод, тем временем, превратился во вращающееся в сумасшедшем темпе кольцо, в котором уже невозможно было различить отдельные фигуры людей. И тогда в центре пентаграммы внезапно возник огненный вихрь, из которого сформировался устрашающий образ черного громадного козла о трех головах. Головы, казалось, жили каждая своей отдельной жизнью: поворачивались в разные стороны, сверкали ярко-желтыми огненными глазами, что-то выкрикивали. У одной из голов имелся единственный глаз во лбу, у второй – два, у третьей – три. В этот момент участники колдовского ритуала разом издали душераздирающий вопль и распростерлись на мраморном полу перед дьявольской креатурой. В воздухе ощутимо запахло серой.
Такой иррациональный и неконтролируемый страх, какой испытал Александр при виде этого исчадия ада, он никогда прежде не испытывал и даже представить себе не мог. Но самым ужасающим и шокирующим было то, что он совершенно точно знал: чудовище догадывается об его присутствии в Ротонде и не только догадывается, но желает, чтобы он тоже пал ниц перед ним. Однако что-то внутри него твердило, что делать этого ни в коем случае нельзя, потому что, преклонив колена перед дьяволом, он признает его власть над собой и утратит свою бессмертную душу. Отдавать адскому монстру драгоценную душу он не собирался и сделал попытку перекреститься. Не тут-то было. Тело его сковала невероятная тяжесть – он даже шевельнуться не мог. И все же сверхъестественным усилием воли он заставил свою правую руку подняться и совершить крестное знамение. При этом ему казалось, что рука движется не сквозь воздух, а через какую-то вязкую и плотную среду, напоминавшую жидкое стекло. Но стоило ему перекреститься, как неведомая сила буквально вышвырнула его из сна. Он сидел на чугунной ступеньке, его тело было парализовано пережитым во сне трансцендентным ужасом, не поддающимся описанию, а в ушах все еще звучал инфернальный вопль упустившего добычу сатанинского отродья. Несмотря на пережитый страх, Александр, тем не менее, отчетливо сознавал, что увиденное им только что действо – всего лишь сон, навеянным мифом о встречах с исчадием ада.
Тем не менее, сон был настолько ярким и пугающе реалистичным, что, вопреки рассудку, ему казалось, что он только что присутствовал на каком-то поистине дьявольском обряде и запросто мог лишиться собственной души. В то же время, будучи человеком современным и достаточно циничным, он не слишком-то верил в материализацию в нашем мире Диавола, Сатаны или Вельзевула – имен у него множество, – хотя наличия мирового зла не отрицал. Ибо существовало оно с древнейших времен, постоянно меняясь и адаптируясь к новым условиям, И вот ведь что интересно: на протяжении тысячелетий соотношение добра и зла в мире практически не менялось, словно земному человечеству была раз и навсегда задана некая константа, регулирующая их соотношение.
А ведь наш техногенно-атомный век по сути мало чем отличается от мрачного Средневековья с его инквизицией, Железной Девой, кострами для ведьм и колдунов и прочими «прелестями», подумал он. Разве что современные ангелы смерти носят военную форму и одним нажатием кнопки могут уничтожить целую страну, а то и весь мир. Право слово, прогресс налицо.
Преодолевая дрожь, он с усилием поднялся на ноги и, придерживаясь за перила, стал поспешно спускаться по винтовой лестнице. Грохот собственных шагов по чугунным ступеням будил в нем страх, словно этот звук опять мог привлечь внимание темных сил, с которыми он только что сражался во сне. Вот только во сне ли?! Сновидение было настолько ярким и правдоподобным, будто он и впрямь оказался в восемнадцатом веке и лично присутствовал на магическом ритуале в Ротонде.
Сбежав вниз, он бросился к двери, с размаха распахнул ее и выбежал на улицу. Почти стемнело. Сколько же я пробыл в Ротонде, подумал он, по ощущению не слишком долго, а вот уже и вечер наступил. Он огляделся и с тревогой обнаружил, что не узнает этого места. Старинные фонари необычного вида, под ногами вместо асфальта булыжная мостовая. Вроде бы и Фонтанка рядом, и дом Яковлева, где положено, – все то, да не то. Избавляясь от наваждения, потряс головой – похоже, он слегка переутомился – и бодро зашагал в сторону Невского проспекта.
Вскоре у него за спиной послышался цокот копыт, и его нагнала извозчичья пролетка. «Садись, барин! Чего по темноте бродить? – весело выкрикнул извозчик. – Мигом доставлю до места и возьму недорого. Тебе, чай, в Аничков дворец, на бал?» Александр остановился и уставился на остановившуюся подле него стародавнюю пролетку. Какого черта, пронеслось в мозгу, я что, все еще сплю?.. Он стоял столбом посреди улицы, продолжая неотрывно смотреть на пролетку с бородатым кучером на козлах, одетым в просторную поддевку, перепоясанную красным кушаком, с необычного вида картузом на голове, напоминавшим цилиндр, а в просторечии именуемым, кажется, «гречником». Может, я позабыл – и сегодня в Питере проходит исторический фестиваль? С надеждой спросил он себя. Нет, никакого фестиваля в ближайшие дни не намечалось – это он точно помнил. Он полез в карман куртки за мобильником и вдруг с изумлением обнаружил, что на нем вовсе не куртка и привычные джинсы, в которых он отправился на прогулку, а черное шелковое домино с капюшоном.
«Ну, что, барин, едем?» – снова нетерпеливо спросил возница.
И чтобы не сойти с ума окончательно, Александр перестал сопротивляться происходящему, стал на ступеньку пролетки и ловко запрыгнул внутрь. «Нно, залетные!» – проревел извозчик и хлестнул вожжами лоснящиеся лошадиные крупы.
Лошади вздрогнули, заржали, а потом неторопливо затрусили по мостовой. Вдоль темной улицы один за другим загорались фонари. Осознав, наконец, что он видит именно масляные, а не электрические, фонари, Александр едва не выпал из экипажа, неотрывно наблюдая процесс зажжения каждого отдельного светильника фонарщиком. Вот к фонарному столбу подошел мужик в фартуке поверх потрепанного пальто и фуражке, приставил к нему переносную лестницу и ловко взобрался по ней, держа в одной руке большой бидон. Утвердившись на верхней ступеньке, он снял стеклянный колпак причудливой формы, тщательно протер его от копоти и залил масло из бидона в какую-то емкость, затем поджег фитиль, установил обратно колпак, быстро спустился вниз и, подхватив лестницу, направился к следующему фонарю.
– Чудеса… – вслух произнес Александр, – откуда здесь взяться живому фонарщику? Похоже, кино из старинной жизни снимают, – успокоил он себя этим вполне здравым суждением и продолжил уже мысленно. А где тогда оператор и массовка? Где-то наверно прячутся – и бог с ними! Стоп. Почему тогда на мне домино, а не привычная одежда? Я что, тоже в массовке участвую? Надо успокоиться и взять себя в руки. После этого чертова сна я все еще не в себе. Он откинулся на сиденье, обозревая исполненные очень правдоподобно декорации. Явно девятнадцатый век, решил он, интересный век, просвещенный и благородный, с кодексом чести, дуэлями и прочими атрибутами дворянской жизни. Любопытно было бы очутиться в том времени хотя бы ненадолго. А декорации и в самом деле качественные.
Копыта лошадей громко цокали по брусчатке, пролетку покачивало на рессорах. Навстречу им попалось несколько открытых экипажей и две или три кареты с гербами на дверцах. Как-то странно все это, подумалось ему, и его охватило тревожное предчувствие. Беспокойно озираясь по сторонам, он, в конце концов, не удержался и обратился к вознице: «Слушай, а какой нынче год будет?»
– Че-го?.. – нараспев отозвался тот, оборачиваясь, и с любопытством уставился на чудного пассажира.
– Год, спрашиваю, какой? Две тысячи… а дальше?
– Ну, ты барин, видать, хорошо сегодня принял, – пробасил извозчик, качая головой. – Известно какой – одна тысяча восемьсот шестьдесят пятый от Рождества Христова.