Страница 55 из 65
– Эй, – спрашивает он, – что с тобой такое?
– Ты о чем? – не понимаю я.
– У тебя кровь течет. Руки в крови. – Он смотрит вниз. – И ноги. И в чернильных пятнах. А где твои туфли?
– Понятия не имею.
– Ну ладно, как ты? Получила мое послание?
– Что ты приезжаешь?
– Что я арендую быстроходный катер. Раз уж я здесь, то будет весело, если мы покатаемся на водных лыжах.
На водных лыжах?
Хьюберт вносит свою сумку на яхту.
– У Марка де Белона здесь дом. Я подумал, может, нам с ним потусоваться?
Потусоваться?
– Эй, детка, – обращается он ко мне, – в чем дело? Тебе не нравится Марк де Белон?
Я смотрю на свои окровавленные ладони и говорю:
– Мои туфли забрали геи.
IX
Дорогой дневник!
Ты не поверишь, но я ВСЕ ЕЩЕ на этой чертовой лодке, которая бултыхается в водах Итальянской Ривьеры.
И Хьюберт тоже все еще здесь.
Ладно. Вот в чем проблема. Во-первых, мне кажется, я схожу с ума, но не знаю, оттого ли это, что мне до смерти надоело торчать на этой лодке с Дайаной и Хьюбертом, или оттого, что, может, я правда психопатка, как утверждают все.
Потому что вот в чем вторая проблема: меня видели ночью в том кафе с той маленькой девочкой и ее друзьями. И там еще были какие-то геи, которые хотели взять мое платье – они все повторяли слово copier*, и я поняла, что они хотели посмотреть, как скроено платье, а затем отдать его обратно, – но времени у нас было мало. Помню море коньяка. Разбитый стакан на полу. Ну и, конечно, это «очередное скандальное происшествие» не обошла своим вниманием «Пари-матч».
– Не стоит слишком надеяться, что я изменюсь к лучшему, – вполне серьезно предостерегла я Хьюберта, когда он, прочитав эту статейку, не говоря ни слова, обнаружил свое неудовольствие тем, что высоко приподнял брови. Дайана выступила в мою защиту:
– Боже милосердный, Хьюб, на меня клепали, что я убила мужа. Половину его тела забрали инопланетяне. И ты еще расстраиваешься из-за того, что твою жену видели с бродяжками-малолетками и парочкой геев в женских нарядах?
Тут, как мне показалось, я вполне уместно ввернула:
– Мне всего лишь хотелось капельку внимания.
Вообще-то так оно и есть. Это все, чего я хочу. Я так и не чувствую, что муж внимателен ко мне, а это действительно безумие с моей стороны, ведь он прилетел сюда и отложил на неделю все свои дела. Но я совсем не того хотела, чтобы он БЫЛ ЗДЕСЬ. Я хотела, чтобы он относился ко мне по-особенному, а он этого так и не понял.
Когда мы вместе, я не чувствую своей… значимости. Я хочу быть для него всем. Я хочу быть необходимой ему. Я хочу, чтобы он не мог жить без меня, но что я могу поделать, если он не позволяет мне этого?
А если так, то что же мне делать со своей жизнью?
Похоже, мне не удается скрыть все эти переживания. По крайней мере мне так кажется, потому что сегодня утром я лежу в постели, а в каюту заходит Хьюберт (будто бы за солнцезащитным кремом). Он вдруг поворачивается ко мне и говорит таким тоном, который я иначе как грубым назвать не могу:
– Что с тобой творится?
Я знаю, мне следует ответить: «Да ничего, дорогой», – но мне надоело успокаивать его. Я говорю:
– Не понимаю, что ты имеешь в виду. Вот с тобой что творится?
Я отворачиваюсь к стенке.
– Ха! – усмехается он. – Может, тебе стоит заснуть и попробовать проснуться заново?
– Ну да, – говорю я, – может, и так.
И он уходит.
Я НЕНАВИЖУ его.
Я выскакиваю из постели, натягиваю купальник и пулей вылетаю на верхнюю палубу.
Дайана уже там. Она пьет кофе и красит ногти на ногах, что, как всем нам прекрасно известно, «ферботтен»* на этом судне, потому что лак может пролиться и испортить палубные доски из тика. И точно так же всем нам известно, что Дайана плевать на это хотела. Она и так уже нанесла яхте ущерб на несколько тысяч долларов тем, что разгуливала по ней на шпильках и умащивала свою кожу кремом для загара, оставляя повсюду пятна, которые матросы до сих пор тщетно пытаются оттереть.
– Эй, я могла бы купить эту лодку, если бы захотела! – то и дело напоминает она им.
Но правда состоит в том, что люди, подобные Дайане Мун, никогда не поступают так, как говорят.
– Привет, мой сладкий, – говорит Дайана, не глядя на меня, – хочешь кофе?
– От кофе меня тошнит. Вообще-то меня от всего тошнит.
Она с тревогой поднимает глаза:
– Но не от меня, ведь правда?
– Нет, – вяло подтверждаю я и перегибаюсь через поручень. Ветер слегка теребит мои волосы. Этот ее нарциссизм, ее чудовищное легкомыслие все больше надоедают мне.
– Я не выгляжу толстой? – спрашивает Дайана, и я механически отвечаю «нет», хотя Дайана действительно полновата. У нее комплекция женщины, которая раздается к тридцати пяти годам, на какие бы диеты и упражнения ни уповала. – Ты сегодня поедешь к тетке Хьюберта?
Вот дерьмо. Принцесса Урсула. Я совсем забыла о ней и лишь угрюмо киваю, вспоминая, что принцесса Урсула ненавидит меня. Однажды, на похоронах, она подошла ко мне и сказала: «Ох, Сесилия, твое присутствие так уместно на похоронах, ведь у тебя всегда такое унылое выражение лица».
И это МОИ родственники?
– Как думаешь, – спрашивает Дайана, разглядывая свой большой палец, – Лил Бит Парсонс будет там?
Я совершенно не ожидала подобного вопроса, и он настолько застает меня врасплох, что я не в силах вымолвить ни слова. Как громом пораженная, думаю, что другие знают то, чего не знаю я.
– Лил Бит Парсонс? – выдавливаю я.
– Не хочу огорчать тебя, но я читала в «Стар», что она в Европе. На отдыхе с двумя детьми. – Дайана морщится, потому что я начинаю пошатываться и хватать руками воздух, чувствуя приступы тошноты. Затем она добавляет: – Там еще была ее фотография… в Сен-Тропезе.
– Чертов ублюдок! – Мне каким-то образом удается взять себя в руки, и я скатываюсь по мостику в камбуз, где капитан Пол негромко беседует с коком, чье имя я все время забываю. – Где мой муж? – спрашиваю я.
Пол переглядывается с коком.
– Думаю, на корме. Готовится к заплыву с аквалангом.
– Это ему так кажется, – отрезаю я и иду на корму, где Хьюберт возится с аквалангом.
– Привет! – бросает он небрежно.
– Что делаешь? – холодно осведомляюсь я.
– Хочу сплавать с аквалангом в порт. Думаю, будет здорово.
– Еще бы, – говорю я с сарказмом, – может, тебя зацепит винтом.
– Ох, ради Бога, Сесилия… – Он закатывает глаза.
– А на меня тебе, конечно, наплевать, ведь так?
– Оставь меня в покое, хорошо? – Он натягивает лямки акваланга на плечи.
– Меня достало то, что ты плюешь на меня! – кричу я и бросаюсь на него, и колочу его, пока он не хватает меня за запястья и грубо не утаскивает с палубы.
– Да какого ж черта с тобой творится? – спрашивает он.
Обессилев, я прижимаюсь спиной к стене. Ко мне начинает возвращаться способность соображать, и мне удается сказать:
– Я хочу поговорить с тобой.
– Да неужели? Ну а я не хочу с тобой разговаривать.
Разве он когда-нибудь прежде говорил со мной ТАК?
– Мне НАДО поговорить с тобой, – настаиваю я, – прямо сейчас.
– Ты, по-моему, просто не понимаешь, – заявляет он, натягивая ласты.
– Чего я не понимаю? – вопрошаю я.
– Что я устал, сыт по горло твоими попытками постоянно меня контролировать. Понятно? Просто не мешай мне. Для разнообразия дай мне делать то, что мне нравится, ладно?
– Что тебе нравится? Да ты ничего другого и не делаешь!
Он не отвечает, и мы с ненавистью смотрим друг на друга. Потом он говорит:
– Ну чего ты хочешь от меня, Сесилия?
«Я хочу, чтобы ты любил меня», – эти слова готовы слететь с моих губ, но я не могу произнести их.
– Ведь я прилетел сюда ради тебя, – напоминает он. – Ты захотела побыть на яхте Дайаны Мун – и вот мы у нее на яхте. Я с тобой. Ты все время жалуешься, что мы никогда не делаем того, что хочется тебе. А когда мы это делаем, этого все еще недостаточно.