Четыре Блондинки

– Как это ты не лысеешь, Д.У.? – спрашиваю его и зажигаю сигарету.

– Ох, ну ты скажешь. У моего деда до самой смерти была прекрасная шевелюра.

– А тебе не кажется… что три месяца назад волос у тебя было поменьше?

Д.У. оглядывается, шлепает меня по руке.

– Ах ты, гадкая! Я и правда кое-что предпринял. Но сейчас все это делают. Знаешь, времена ведь действительно изменились. Все фотографируются. Я имею в виду эти ужасные фотографии в журналах… но кому я об этом рассказываю? Только А., она делает то, что надо. Знаешь ли ты, что ничьи, абсолютно ничьи фотографии не появляются на страницах популярных изданий без ее одобрения? И конечно же, это должны быть именно те люди. У нее высочайшие требования. То, что надо, она чует за милю.

А. – это та редактор из «Вога».

Я громко зеваю.

– Ты видела ту статейку про тебя в прошлом месяце? Тот номер, где разбирали длину твоей юбки. Потому-то в этом сезоне все носят макси.

– Все это только потому, – объясняю я, стряхивая пепел на пол, – что подол у той юбки оторвался, а мне было лень его пришивать.

– Ну, дорогуша, – говорит Д.У., – разве ты не понимаешь? Такая уверенность, такое спокойствие… Это гениально. Словно когда Шарон Стоун надела на вручение «Оскара» водолазку фирмы «Гэп»*.

Со злостью смотрю на Д.У. Я пытаюсь избавиться от него два года, но снова и снова с ужасом осознаю, что он никогда не исчезнет, такие, как он, никогда не исчезают, а особенно если вы знаете их так, как знаем друг друга мы с Д.У.

– Меня сегодня вырвало. И мне все еще кажется, что кто-то пытается меня отравить.

Д.У. допил мартини.

– Мы знаем, что ты не ждешь ребенка, – говорит он так задушевно, что меня передергивает.

– А откуда мы это знаем?

– Да брось, дорогая. Ты не беременна. Не была и никогда не будешь. Не ты, с твоими тринадцатью процентами жира. На это может купиться твой муж, но не я.

– Ты ублюдок!

Д.У. смотрит по сторонам.

– Говори-ка потише. Если не хочешь увидеть в журнале «Стар» новый материальчик: «Принцесса Сесилия ссорилась со стареющим господином, своим тайным любовником».

Я смеюсь.

– Все знают, что ты – гей.

– Я был женат. Дважды.

– Ну и что?

– А то, что, если этим заинтересуется пресса, я могу стать кем угодно.

– Ты психопат, Д.У. И это становится очевидным для всех.

– А ты думаешь, что про тебя нельзя сказать то же самое? – Д.У. снова заказывает мартини. – Принцесса Сесилия, пожалуй, самая ненавидимая женщина в Америке.

– Хиллари Клинтон я нравилась.

– Успокойся, дорогуша. – Он треплет меня по руке. У него отвратительные тонкие пальцы с острыми кончиками. – Может, и не самая ненавидимая. Пожалуй, было время, когда люди ненавидели Хиллари Клинтон больше, чем тебя. Но ты, конечно, не могла не подумать, что те ужасающие фотографии – не случайность.

Зажигаю новую сигарету.

– Ну и что?

– А то, что редакторы иллюстрированных журналов по всей стране играют в свою маленькую игру: кто опубликует наихудшую фотографию Сесилии? Скорее всего они делают ставки, и фотографы тоже в этом участвуют. Призовой фонд уже около десяти тысяч долларов.

– Заткнись! Заткнись, и все.

Закрываю глаза. Тут я делаю то, что приучила себя делать много лет назад, когда была ребенком. Я начинаю рыдать.

Моя жизнь – дерьмо.

Она всегда была такой, если уж вы хотите знать правду.

Он грубо смеется.

– Я уже видел эту сцену. Ты не заслуживаешь и капли сочувствия. Я в жизни не встречал человека, который умел бы вляпаться в дерьмо так эффектно. А ну-ка соберись! Нюхни кокаина или чего-нибудь в этом роде.

– Я ухожу домой. И постараюсь забыть об этом разговоре.

– Я бы не стал делать этого, дорогуша. – Д.У. сжимает мою руку. А я и забыла, каким он может быть сильным, хоть он и голубой.

– Ты делаешь мне больно, – говорю я.

– Это чепуха, моя дорогая, если сравнить с тем, что я могу тебе устроить. И я готов это сделать.

– Что тебе нужно, Д.У.? – спрашиваю я, хотя все прекрасно понимаю. – Ты же знаешь, что у меня нет денег.

– Деньги? – Он откидывается на спинку стула и смеется. Он так смеется, что из глаз у него текут слезы. – Не обижай меня, – говорит он.

– Ты вылитый Эдисон Девитт из фильма «Все о Еве». Злой гей.

– Почему бы тебе не заказать чего-нибудь поесть?

– Я не голодна, ты же знаешь.

– Я что-нибудь тебе закажу.

Ну зачем он мучает меня?

– Меня стошнит.

– Официант! – зовет Д.У.

Он придвигается к столу. Я отодвигаюсь.

– Все, чего я хочу, – объясняет он, – это быть ближе, как можно ближе к моей милой, дорогой подруге Сесилии, которая вновь собирается заявить о себе как о королеве светского общества. Разумеется, при содействии, помощи и поддержке ее очень, очень хорошего друга Д.У.

Я откидываюсь на спинку стула. Кладу ногу на ногу. Покачиваю мыском туфли.

– Ничего подобного я делать не стану.

Я бросаю сигарету на пол и давлю ее.

– Конечно, станешь, – спокойно говорит Д.У.

– Конечно, нет.

– Ты ведь отдаешь себе отчет, – говорит он, – что сейчас готовится книга с подробным жизнеописанием принцессы Сесилии. Автор – мой очень, очень хороший друг, и, должен сказать, это журналист, собаку съевший на всякого рода расследованиях. Книга может стать – как бы это сказать помягче? – довольно откровенной.

– А ты отдаешь себе отчет, – отвечаю ему, – что я замужем уже два года, и поэтому все, что ты хочешь обо мне наплести, абсолютно не важно?

– Отдаешь ли ты себе отчет, – вопрошает он, – что твой брак исчерпал себя и твоего мужа так и подмывает развестись?

– Мой муж без ума от меня. Он с меня глаз не сводит.

– А где он сейчас?

– Ты же знаешь мои принципы, Д.У. Я всегда кусаю руку, которая меня кормит.

– Да неужели? Что ж, посмотри на себя хорошенько, дорогая. Ты вляпалась по уши. Вряд ли тебе пойдет на пользу, если твое имя смешают с грязью. Подумай об этом. Фотографы, которые толпятся за твоими дверями, люди, которые роются в твоем мусорном контейнере, твое лицо в «желтой» прессе. Ты едва уцелела в прошлый раз. Только подумай, как все будут злорадствовать.

– По-моему… мне… нужен санакс, – говорю я шепотом.

– О, понадобится что-нибудь посильнее санакса, к тому времени как тебе перемоют все косточки. Тогда ты, наверное, уже подсядешь на либриум. Кстати, его прописывают шизофреникам. Это тебе на случай, если ты не разбираешься в том, что толкают тебе фармацевты.

У меня никнут плечи.

– То, что я тебе предлагаю, – говорит Д.У., – совсем не так плохо. Я лишь хочу, чтобы ты время от времени ходила на вечеринки, возглавляла парочку благотворительных комитетов. Носила бы платья от определенных модельеров. Может быть, меха. Ты ведь не против натурального меха, правда? А потом, может, нанесла бы визит в Индию, хотя к тому времени, как мы это организуем, Индия будет уже не актуальна, так что можно, к примеру, в Эфиопию или куда-нибудь еще. Сделаем серию снимков, ты будешь тесно сотрудничать с «Вогом». В Америке о такой жизни мечтает каждая женщина.

– Д.У., – говорю я, – общество… его больше нет.

– Вздор, дорогая, мы с тобой возродим его. Мы впишем свои страницы в анналы истории.

Хотела бы я оказаться сейчас в Массачусетсе, на заднем сиденье чьей-нибудь машины.

Курить травку.

Слушать Тома Петти.

– Ну же, – говорит Д.У., – я вовсе не предлагаю тебе сделаться бродяжкой и мочиться в метро. Ты, милочка, долго отдыхала, а теперь пора вновь браться за работу. Именно это делают женщины в твоем положении. Они работают. Или тебе такого никогда не говорили? – Он берет нож и улыбается искаженному отражению собственного рта. – Люди склонны верить в тебя, Сесилия. Они верят, что ты их не подведешь.

– Как так? – спрашиваю я.

– Послушай, чего я от тебя хочу, – предлагает он. – Начинай-ка делать счастливое лицо. Как можно более счастливое. Разве тебя не называли Самой Популярной Девочкой класса?