Ледобой

Азамат Козаев

ЛЕДОБОЙ

Пролог

Рассветное солнце лениво куталось в молочную дымку, объявшую белый свет с востока до запада, а может быть, с полуночи до полудня – уж кому что ближе. Только-только истаяла сизая сумеречная пора, все сущее выше дальнокрая посерело, и лишь море осталось темно-синим, да почти черным. На носу ладьи впередсмотрящий на пределе сил трудил глаза, но простереть пытливый взгляд дальше нескольких шагов не удавалось.

– И то ладно, что тихо кругом, – шепнул кормщик бойцу в толстом бычьем доспехе, потемневшем от старости, пота и слитой крови, своей и чужой. – Ни парус хлопнет, ни весло хлюпнет. Скоро берег.

– То-то и оно, что скоро, – тем же шепотом отозвался бывалый воин. – Не нравится мне эта тишина. Нутром чую, не все ладно. Пустая лодка, что в море нашли – не просто так. И был бы привязной конец просто отвязан, так нет же – перерублен!

– Ты, Перегуж, как старый волчара, – беззвучно рассмеялся кормщик. – Нос да ухо кормят брюхо!

– Скажу иначе: тоньше нюхом – целее брюхом. – Перегуж назидательно воздел указательный палец. – Жаль, научить этому нельзя. Само с годами приходит.

«Берег». Впередсмотрящий сжал пальцы в кулак и поднял руку над головой – все немо, без слов. Перегуж сноровисто сбежал на нос ладьи и, перегнувшись через борт, вгляделся в мелкие пенные буруны. Берег здесь почти везде каменист и крут, но если повезет, поймаешь килем не острые валуны, а мелкие камни. Умерить бег ладьи веслами нельзя, тишина должна быть полной. На приливной волне корабль подходил к берегу, и только шелест бортов о прибрежную гальку могли себе позволить пришельцы. Ладья ощетинилась парой весел, что подобно рогам торчали справа и слева от головы морского змея на носу. Буде встанут на пути скальные стены – знай себе упирайся веслами, не давай разбить корабль.

Земля явилась из туманной дымки резко, будто отдернула покрывало-невидимку – даже «ох» не успеешь сказать. Завесу раздернуло набежавшим порывом ветра, и скалы разом взметнулись выше головы – мрачные, угловатые, острые. Повезло, небесным промыслом вошли в берега аккурат между двумя скальными выступами, не бросило корабль на каменные ножи, что торчали со дна моря. Как маслом мазаная, ладья скользнула в тихую заводь и, пропахав килем несколько шагов галечного берега, замерла.

Стрелки, державшие под прицелом скалы, медленно опустили луки. Пусто наверху, никто не ждет с недобрым умыслом. Подошли, действительно, тише мыши, ни одна собака и ухом не прянула. «Двое на берег, – жестами Перегуж отрядил дружинных в дозор. – Ты и ты. Один вправо, другой влево».

Парни стекли на берег бесшумные, как мед по стенке кувшина, и растворились в дырявом утреннем тумане. Оба унеслись вперед, туда, где кончалась галька, и начинались валуны, и скоро даже шороха под ногами слышно не стало. «Ждать, – приказал воевода и покосился на Ледка. – А ты ушки навостри, да ничего не пропусти».

Ледок молча кивнул и весь ушел в себя. Солнце уже высоко поднялось над дальнокраем, тот же сверкающий круг в молочном тумане, когда вострослух резко поднял руку. Стрелки дружно натянули луки и замерли в ожидании знака… но отпускать тетивы не пришлось. Почти одновременно, с небольшой разницей во времени, сначала один, потом другой, разведчики поднялись на борт.

– Тихо кругом. Можно говорить, – бросил Тяг.

– Что видел?

– Пуст берег. На пять перестрелов пуст. Ни одной живой души.

– На пристани был?

Тяг мрачно кивнул.

– Берегом подобрался – пусто. Ладьи нет. Вообще ничего нет.

– Ты что видел? – Перегуж повернулся к Извертеню.

– То же самое. Пуст берег по правую руку.

– Тихо, говорите, на пристани? – Воевода задумчиво огладил бороду. – Не нравится мне все это. Ох, не нравится! Снимаемся, парни! И чтобы трава под ногой не шорхнула! Даже дышать в полраза!..

Семьдесят дружинных сошли с корабля и тихо, молча растворились в тумане, необычно стойком в это время. А когда последний воин сошел с гальки и ступил на камни, даже подножный шорох перестал оживлять мертвенно-пустой берег.

– Может, на ладье ушли? – Тяг махнул в сторону причального мостка. – Потому и нет никого?

Дружина замерла неподалеку от пристани, в роще, откуда пытливому глазу в ясную погоду открывались узкий залив и невысокий холм с дружинной избой на вершине и прочими постройками, необходимыми для жизни, все, как водится, в кольце охранной стены. Сейчас же все затянула туманная завеса, и что там впереди, оставалось только гадать.

– Нет, – Перегуж покачал головой. – Хоть один да остался бы. Извертень!

– Туточки!

– В крепости бывал?

– Как не бывал! Разок довелось!

– Ровно молния метнись туда и обратно… Да, погоди ты, еще не все сказал! Нюхом, нюхом ведись! Знак подашь огненной стрелой. Ушел!

Извертень, беззаботно посвистывая, встал на тропу, а когда вышел из рощи на открытое, сменил шаг на рысь и, точно призрак, нырнул в туман.

– Поднялся на холм… подошел к стене… двинулся вокруг… встал перед воротами… – выдерживая нужное время, Перегуж озвучивал то, что происходило впереди, как будто видел сквозь мглистую завесу. Дружинные в лесу дышать перестали, даже через раз, как упреждал воевода.

Дозорного не было какое-то время – не много, не мало, а когда из тумана вылетела стрела с трепетным огненным «флажком» на древке и вонзилась в землю перед самой рощей, дружинные от недобрых предчувствий зубами заскрипели. Это значило только одно – путь свободен, но что предстояло увидеть в крепости?

– Быстро Извертень обернулся…

– Уж больно все там подозрительно…

– Пошли! – Воевода оборвал пересуды и потащил из ножен меч. – Смотреть в оба! И вперед, и взад, и в стороны!

Короткими перебежками, качая «пьяного», мореходы быстро «съели» открытое пространство, и пока бежали, чувствовали себя в поле неуютно. Будто овощи на блюде, хоть и туманно. Крепость отстояла далеко, из-за дымки видно было не ахти, но человека, выходящего из-за стены, разглядеть смогли – и даже то, что ноги тот передвигает еле-еле, а голову и вовсе на грудь повесил. Извертень остановился, поднял руки и несколько раз махнул крест-накрест. Потом бессильно привалился спиной к стене.

– Вроде цел, – пробормотал Тяг.

– Цел-то цел, – усмехнулся Моряй. – Но лица на нем нет.

– Ну, что там? Нашел кого?

– Нашел. Всех. – Извертень кивнул и сам белее белого повел дружину вокруг стены.

Сделав несколько шагов, пришельцы в изумлении остановились. Ворота безжалостно проломлены, но запаха гари нет. Ничто не горело, но людей не слышно. Дружина замерла, а Перегуж потянул носом.

– Кровищей пахнет, – буркнул воевода и первым нырнул внутрь…

Люди Перегужа мрачно ходили по крепости и вполголоса матерились. Не выжил никто. Вся застава полегла, как один. Парни лежали, где кого застала гибель – у двери дружинной избы, у амбара, у овина. От крови, щедро слитой наземь, солонил воздух, там и сям на утоптанной земле чернели подсохшие озерца. И вороны… Крикливая стая черноголовых, ругая живых почем зря на своем птичьем языке, неохотно покидала трупы.

– Ты гляди, обожрался так, даже взлететь не может, – сквозь зубы процедил Ледок и, не целясь, навзлет пригвоздил ворона стрелой к земле.

Дружинные как будто с цепи сорвались – остервенело похватав луки, избивали ненасытное воронье, пока тулы не опустели. Даже Перегуж не удержался и, стиснув зубы, подстрелил стервятника на лету.

– Ну все, уймитесь, парни! Уймитесь, я сказал! – Громогласный рев воеводы остудил горячие головы. – Зло избыли, и ладно. За дело! Рядяша, Неслухи, готовьте погребальные костры, Ледок, Извертень, сочтите всех до единого! Стрелы собрать! Моряй и ты, Щелк, держитесь подле меня. И никого не трогать!

Мореходы занялись делом, постепенно приходя в себя. Рядяша, братья Неслухи и еще с десяток бойцов, похватав секиры, отправились в рощу за дровьем – к закату все должно быть готово. Перегуж, Моряй и Щелк ушли на пристань, и там воевода внимательно оглядел берег.