Страница 3 из 10
– Послушайте, мы школьники, сегодня первое сентября, везём собачку, чтобы бабушку порадовать. Отпустите нас, а?
Именно в этот момент из запрятанной возле касс каморки выбежали два милиционера. Все застыли в напряжении, и только щенок счастливо вылизывал Костино лицо.
***
– Фамилия?
– Игнатьев.
– Год рождения?
– 1980. Зачем время тратить? Всё равно нам ничего не грозит.
– На учёт поставим, родителям сообщим.
– Чтобы что-то сообщить моим родителям, вам придётся умереть, а на учёте я уже два года.
Старый тучный лейтенант положил ручку и внимательно посмотрел на Костю – в смелом взгляде не было ни вызова, ни хамства. И та прямота, с которой парень смотрел в глаза лейтенанту, задела что-то на самом дне его сердца.
– Плохую дорогу выбрал, сынок.
– Я её не выбирал.
Сердце офицера сбилось с ритма, словно неожиданно поймав толику Костиной боли.
– Иди, но…
– … но не попадайся и прочее, я знаю. Знаю.
Лейтенанта поразила простота и честность, с которой парень произнёс эти слова. Он говорил так, будто не держался за жизнь и её ценности.
– Всё, попался! – молоденький сержант ворвался в кабинет. – Ой, простите, Юрий Михалыч, разрешите доложить? Он сам во всем признался, да ещё и ребят хороших сбил с толку.
– Кто?
– Ну как кто? Любимов Максим Маркович.
– Кто-о? Это ж сын Марка Альбертовича, – лейтенант резко встал, качнув пузом стол. – Что ж ты, сынок, комедию ломал тут?
– Ничего я не ломал. На чужих папаш не рассчитываю. Был бы свой… тогда б меня здесь не было, – процедил сквозь зубы Костя и вышел, оставив растерянного сержанта в недоумении.
Костя остановился посреди фойе метро. Старушка-смотрительница смерила его презрительным взглядом. В грудь ударил резкий поток воздуха, заставив Костю ссутулиться и наклониться вперёд. Засунул руки поглубже в карманы джинсов и, не дожидаясь друзей, пошёл к выходу против потока ругающихся, толпящихся людей. Он точно знал, что Макс никого не бросит, его батя – полковник МВД – вытащит всех. Конечно, он потом вызовет всех к Максу домой и будет лечить: «Бездари и раздолбаи! Что, нельзя было по-нормальному? Максим, я тебе что, в деньгах отказываю? Всё же есть, на кой вы спёрли щенка?» А щенок, выкупленный втридорога, только бы замять это дело, наверняка нальёт лужу в самый торжественный момент воспитательной речи. Ребята будут давиться от смеха, но старательно внимать словам спасителя-отца. А потом Марк Альбертович возьмёт щенка, поднимет к потолку на большой пятерне, покрутит, осмотрит: «Хороший пёс, стоит своих денег». И лукаво так посмотрит на гоп-команду. Мальчишки вздохнут с облегчением, а мама Максима именно в этот момент позовёт всех пить чай. Механизм работал безотказно, будто сотни раз заранее отрепетированный.
Так происходило всегда, и так будет снова. Иногда Косте казалось, что он соглашается на выходки только ради этих вечеров. А ещё казалось, что Максим и его родители об этом знали.
Костя просто шёл прямо, не думая о цели и пункте назначения, и его уже не было ни в том переходе, ни на той улице. Он вспомнил день, когда в последний раз видел родителей.
Предновогодняя суета 1993-го. На ёлочных базарах торговались, замеряли праздничные деревья, спорили. Стояли в очередях за мандаринами. Сметали с прилавков кукурузу и крабовые палочки, шампанское и икру. Все ждали праздника. Как и Костя с Вовой. Мама и папа вот-вот должны были вернуться. С подарками! Положат под ёлку, которую мальчики только закончили наряжать. Костя вообще бы ничего не вешал, но мама любила шары и гирлянды. Вот мальчишки и старались – вытаскивали завёрнутые в туалетную бумагу игрушки и развешивали, перемежая пластиковыми снежинками.
В дверь позвонили. Ребята переглянулись. В их семье не было принято звонить, каждый пользовался ключом.
– Наверное, руки заняты подарками, – заулыбался Костя.
– Размечтался! – осадил его старший брат и первый бросился открывать дверь. – Баб Маш? Что с вами? Куда? Костян, бегом! Баб Маша зовёт. Чёт случилось.
На ходу накидывая куртки и впрыгивая в ботинки, ребята выбежали на улицу. На повороте во двор толпились люди. Баба Маша семенила туда же. Протиснувшись сквозь толпу, братья остолбенели. Костик засунул руки в карманы, втянул голову в плечи и скрючился. Вова медленно, как по минному полю, шёл вперёд.
Костя видел маму, уставшую, случайно уснувшую в машине. Она немного неудобно прислонилась к пассажирскому окну. Грязному и треснувшему. А папа будто прилёг на руль и отвернулся. Костя знал, какое лицо у папы, когда он спит. В детстве часто приходил в родительскую спальню и смотрел, как спит папа-пират, папа-космонавт, папа-волшебник, папа-дрессировщик львов. Он знал, что папа за ним наблюдает и ждёт, когда напугать тихим «бу». И всё равно всегда пугался, вскакивал и с визгом и смехом убегал.
Но сейчас папа отвернулся. Костя понял, что навсегда, но не хотел в это верить. Вова больно ткнул ему в грудь коробкой, завёрнутой в синюю бумагу с ракетами, с блестящим колючим бантом.
– Пошли домой.
– А как же…?
– Пошли, говорю. Надо подарки под ёлку положить. Родители привезли, – Вова указал на коробку. – И приготовить салаты. Давай. Скоро Новый год.
Хорошо, что брат был совершеннолетним, и можно было остаться жить дома под его опекой. После новогодних праздников Костя вышел в школу. Ему было решительно всё равно, что делать. Вова велел, Костя пошёл. А кто сказал Вове, как поступать, Костя не спрашивал.
Подарки родителей братья каждый год клали под украшенную шарами ёлку.
В тот первый школьный день после Нового года он впервые разглядел Марину, точнее, впервые её почувствовал. Он и раньше замечал её в параллельном классе. Обычная, ничем не примечательная. Хихикает, как все девчонки, шепчется с подружками, такими же отличницами, строит глазки парням, но стесняется с ними разговаривать.
Костя забрёл на третий этаж, в началку. Там редко кого из старших классов можно было встретить. Потом долго, бездумно смотрел в окно. Рядом носились дети, что-то выкрикивали, играли во вкладыши, а Косте казалось, что он под водой – звуки почти не доходили. Внезапно он почувствовал сильную усталость и просто сел на пол. Не думал, не вспоминал, не чувствовал. Один посреди серой бескрайней пустыни, в которой нет горизонта, нет теней.
Из этой привычной туманности его внезапно выдернуло электрическим разрядом. Словно мгновенно прозрев, он обнаружил себя сидящим на полу рядом с неизвестно откуда взявшейся Мариной. Она молча взяла его за руку. Вот, что выдернуло его тогда из пустоты боли – это прикосновение. По её щекам текли слёзы, повисая на подбородке. Нос покраснел, но лицо оставалось спокойным, добрым и светлым. Костя как-то легко и обыкновенно принял тепло и заботу, почувствовал, как боль утихает, пусть на мгновение.
– Ха-ха! Вы чего это тут пристроились, голубки?
Максим ржал на весь этаж, малыши уже столпились вокруг и потихоньку начинали своё детское «тили-тили-тесто». Резкая ярость всколыхнула, в мгновение подняв Костю на ноги. Он толкнул друга с такой силой, что тот плюхнулся на спину и странно крякнул – то ли от боли, то ли от обиды.
Костя убежал. Марина же встала и спокойно прошла мимо растерянного задиры.
***
Всё глубже втягивая голову в плечи, Костя шёл и шёл. Домой?
Глава 2. Слабых можно обижать?
Разогнавшись на первом, Костя, не снижая скорости, влетел на четвёртый этаж. Одноклассники толпились перед кабинетом английского. Равномерный гул наполнял коридор.