Страница 23 из 48
– Михаил Николаевич, а я вам дам денег. В обозе есть такой ротмистр Загибалов-Лось, нестроевой. У него целый цейхгауз[29].
– Право, неудобно. – Подняв вверх указательный палец, я поставил свое условие: – Но это в долг, учтите. Как только я приподнимусь, сразу верну!
В ясных глазах прапорщика мелькнул вопрос. Очевидно, по поводу нового для него термина. Я внутренне поёжился. Опять контроль за лексикой утратил!
– Пойдемте, – Баженов решительно засобирался.
– Допишите сначала.
Но прапорщик сложил незаконченное письмо и спрятал в нагрудный карман:
– Долго ждать придется, Михаил Николаевич.
В тесных сенях мы столкнулись с морщинистой согнутой старухой в чёрном платке. Когда расходились, женщина что-то пробурчала себе под нос.
– Неприветливая у вас хозяйка, Виктор, – обернулся я к прапорщику.
Баженов кивнул:
– А что вы хотите? Оба сына у красных. Под это дело казаки у неё корову со двора свели.
– Смотрите, как бы она крысомора в щи не подсыпала!
Ротмистра с двойной фамилией мы разыскали в богатом доме под железной крышей. Нагломордый денщик отказывался вызвать ротмистра на улицу, вступил в пререкания, прапорщику пришлось прикрикнуть на него.
Загибалова-Лося, по всему, мы вытащили из-за стола. Хмельной, он не сразу понял, чего от него хотят.
Ротмистр раскачивался с пятки на носок, скрипел хромачами, музыкально позвякивал шпорами. На лбу его блестела испарина. Бакенбарды, обрамлявшие продувную физиономию и почти сросшиеся с топорщившимися усами, мягко шевелил ветер. Тушистое тулово офицера было туго затянуто в новенький френч оливкового цвета с накладными карманами.
«Вот это настоящий «мундир английский», – подумал я. – Не чета моей грубой «мапуте»[30] пошива Верхне-Ландеховской фабрики номер семь».
– Сто гусей, – сипло заявил Загибалов-Лось, когда, наконец, уловил суть нашей с Баженовым просьбы.
– Побойтесь Бога, господин ротмистр! – возмутился прапорщик. – Я в Харькове брал за четвертной билет!
Загибалов-Лось выпучил мутные, в красноватых прожилках глаза:
– Что-с? За четвертной-с?! Ну вот и езжайте туда. ик. в Харьков, где за четвертной-с.
И он повернулся, показывая, что торг здесь неуместен. А одновременно продемонстрировал свою необъятную спину.
Мне хорошо знаком такой тип людей. Сытые, наглые, неразборчивые в средствах, лезущие по головам. Номэн иллис легио[31]. С ними бесполезно бороться, праздник будет на их улице. Они не признают правил и не выходят драться один на один.
– Пойдемте отсюда, прапорщик, – попросил я.
Однако Баженов проявил неожиданную для меня настойчивость. Как метеор, он устремился в дом вслед за удалявшимся ротмистром. Дробью простучал по ступенькам крыльца, взбегая.
Мне оставалось только ждать. Мимо протарахтело несколько повозок, последняя полностью потонула в сером шлейфе пыли. По бокам повозок, свесив ноги в сапогах и в ботинках с обмотками, сидели корниловцы. На коленях у всех лежали винтовки. В каждой телеге – станковый пулемет со щитком. Мне показалось, что я увидел давешнего сурового подпоручика, который конвоировал меня на окраину села.
Я обернулся на скрип двери. С крыльца спускался прапорщик Баженов. Положив на предплечье донцем, держа снизу за козырек, он торжественно нёс фуражку.
– Меряйте, Михаил Николаевич!
В некотором сомнении я повертел фуражку в руках. Крохотный лакированный козырек, чёрный бархатный околыш, красная тулья, белые выпушки. В отличие от фуражек Советской и постсоветской армий в ней не было стальной пружины, обручем распирающей верх.
Никто не зачислял меня в штат ударной части. Следовательно, никто не дал мне права носить фуражку именного полка. Я, честно говоря, рассчитывал, что Баженов поможет достать какую-нибудь скромную, полевую.
Но деваться было некуда. Я посадил головной убор на голову, ребром ладони проверил, пришлась ли по центру лба кокарда. Потом одним движением, взяв правой рукой за козырек, левой чуть сминая верх со стороны затылка, заломил головной убор направо.
– Замечательно, господин штабс-капитан! – одобрил прапорщик.
– И сколько вы отстегнули этому мироеду?
– Ха! – Баженов стукнул в ладоши. – Угадайте, на сколько сбил цену?
– Не люблю гадать. Думаю, что немного. Целковых десять? Что? Неужели – пятнадцать?
Прапорщик даже расстроился:
– С вами неинтересно, Михаил Николаевич! На десять рублей еле уломал против заявленной сотни! Воистину мироед!
Я по-приятельски полуобнял Баженова за плечо. Отмечая, что он не отдернулся, как давеча на речке.
– Скажу вам, Виктор, что, имея дело с подобным экземпляром хомо сапиенса, вы достигли феноменального результата!
Прапорщик засмеялся. Оказывается, я пошутил.
– А в какую роту вас определили? – поинтересовался Баженов. – В третью? Капитан Кромов к себе взял?
Я замялся. Никто меня никуда не определял, вопрос такой вообще не ставился. Может, меня вообще прямиком в контрразведку закатают для выяснения личности.
– Пока точно не знаю. Сейчас пойду в штаб. Пусть решают. Кстати, подскажите, кто в настоящее время, это самое, командует полком?
– Полковник Скоблин.
– А-а-а, – покивал я с умным видом, – Николай Владимирович.
Прапорщик отреагировал на мою осведомленность вопросом:
– Вы знакомы?
– Да так, немного. Вряд ли он меня помнит, – я подпустил тумана.
Не признаваться же, ёлки зеленые, в том, что мы с полковником знакомы в одностороннем порядке. В литературе больше освещен период его деятельности в эмиграции, когда, будучи завербованным ОГПУ он организовал похищение председателя РОВСа генерала Миллера. О боевой биографии Скоблина мне известно мало. Помнится, при штурме Екатеринодара в штабс-капитанском чине он временно принял командование корниловским полком после гибели Неженцева. Он ведь молодой совсем, Скоблин, лет двадцать пять ему сейчас.
Я решил не тянуть кота за причиндалы и действительно двигать в штаб. Будь что будет. Не должны они меня без разбирательств обидеть. В людях у них дефицит, это мне доподлинно известно. Особенно в таких Рэмбах как я. Кхм.
Баженов набивался в провожатые, но я в мягкой форме отговорился. Подумал – одному больше свободы для маневра.
«В смысле, пройти мимо, если не вдруг решусь? Разве не так, Миша?»
Я физически чувствовал, как с каждым шагом ноги наливались свинцом, как заплетались они одна о другую, намереваясь унести туловище, бесцельно болтающиеся руки и голову, неправомерно увенчанную фуражкой славного полка, в проулок. Это не я шел, это некий зомби пеше-шествовал.
Я уже присмотрел проулок, в который нырну. В него как раз пацанка хворостиной козу загоняла.
«Слякоть, – подумал зло. – Амёба! Ничего не можешь!»
И, резко повернувшись, зашагал прочь от заманчивого проулка прямиком к большому дому, над крыльцом которого волновался трёхцветный флаг. В голове звенела торричеллиева пустота. Я понимал, что заготовки мои шиты белыми нитками, и решил положиться на импровизацию.
Загадал – если до штаба окажется чётное число шагов, всё срастётся. Чтобы так получилось, пришлось последний шажок сделать маленький, приставной. Шулерский.
Почему-то на охране штаба не оказалось часового с примкнутым штыком. Я беспрепятственно поднялся на крыльцо и приоткрыл дверь. Внутри раздавались голоса. Я замешкался, не решаясь войти.
– Какого чегта откгыли двегь?! – крикнул грассирующий высокий тенорок. – Сквозняк, пгаво!
Выглянул небольшого роста худенький офицер. В потёмках коридора я не рассмотрел его погон, зато хорошо был виден белый аксельбант на контрастном фоне чёрной гимнастерки. Адъютант. Что ж, вполне логично, адъютанту в штабе самое место.
Я козырнул и многословно и путано начал изложение своей истории. С наиболее выгодного места – с конца.
29
Цейхгауз – военная кладовая для оружия или амуниции (устар.)
30
«Мапута» – полевая форма (арм. сленг).
31
Имя им – легион (лат.)